29 сентября 1773 года в Санкт-Петербурге гремели пушки, звонили все колокола. После обряда венчания в кафедральном соборе императрица дала в тронном зале для гостей роскошный банкет. Приглашенных было не так уж много. Бал открывала Вильгельмина-Наталья со своим мужем. Ее свадебное платье было таким тяжелым от золотого шитья, драгоценных камней и бриллиантов, что несчастная царевна смогла станцевать в нем лишь несколько менуэтов.
Екатерина завалила новых родственников из Гессен-Дармштадта подарками. Наталья получила массу изумрудных и бриллиантовых украшений, ее мать – наполненную золотыми монетами табакерку с портретом императрицы, украшенным алмазами, кольцо с бриллиантами, шубы из сибирской пушнины, сто тысяч рублей. По пятьдесят тысяч рублей получила и каждая из сестер новобрачной: целое состояние. Бедные девушки не были более бесприданницами.
Граф Никита Иванович Панин, воспитатель наследника, по случаю его бракосочетания был пожалован
«званием первого класса в ранге фельдмаршала, с жалованьем и столовыми деньгами; 4512 душ в Смоленской губернии; 3900 душ в Псковской губернии; сто тысяч рублей на заведение дома; серебряный сервиз в 50 тысяч рублей; 25 тысяч рублей ежегодной пенсии, сверх получаемых им 5 тысяч рублей; ежегодное жалованье по 14 тысяч рублей; любой дом в Петербурге; провизии и вина на целый год; экипаж и ливреи придворные»...
И – вне протокола – партикулярную просьбу императрицы: поелику воспитание наследника окончено, то и не вмешиваться более в не свои дела!.. Трещина между Екатериной и масонами продолжала углубляться.
Впрочем, «очистив дом», как она назвала удаление из семейства масона Панина, она тут же заполучила другого масона – Дени Дидро. Еще в 1764 году, через два месяца по вступлении на престол, она предложила Вольтеру и Дидро издавать в Риге осужденную парламентом Франции за безбожие и запрещенную «Энциклопедию». Одновременно Екатерина пригласила д'Аламбера в наставники своему сыну. Д'Аламбер учтиво отказался, сообщив приватно Вольтеру:
«Я подвержен геморрою, а он слишком опасен в этой стране»,
намекая на ту «геморроидальную колику», которая была объявлена официальной причиной смерти Петра III. Дидро въехал в Петербург аккурат в день бракосочетания наследника престола. От скромности Дидро бы не умер ни в коем случае: он возомнил, что артиллерийские выстрелы гремят в его честь! Впрочем, хоть это было и не так, Дидро остался доволен визитом в Россию: его избрали иностранным почетным членом Петербургской академии наук и почетным членом Академии художеств. Но это мелочи в сравнении с тем, что (еще в 1765 году) Екатерина купила его личную библиотеку, назначив Дидро библиотекарем и выплатив жалованье вперед за 50 лет. А вот Екатерине он показался слишком оторванным от реальности. Одним из первых его вопросов было: отчего она медлит со внедрением в стране давно согласованных между ними принципов? Екатерина с некоторым раздражением заметила, что он работает с бумагой, она же – с живыми людьми, которые далеко не все и не всегда готовы стерпеть... Он же нагло заявил на весь мир: La Russie est pourrie avant d'^etre105*Россия сгнила до того, как поспела (франц.).*...
...Далеко не для всех в Российской империи был радостен тот сентябрьский день. Проведав о свадьбе Павла, несчастная принцесса Елисавета от имени больного отца, братьев и сестер, всей «Брауншвейгской фамилии», пребывающей в Холмогорах уже третий десяток лет, пишет Н.И. Панину:
«Осмеливаемся утруждать Ваше превосходительство, нашего надежнейшего попечителя, о испрошении нам, в заключении рожденным, хоша для сей толь великой радости у ея императорского величества малыя свободы».
Она просит не о придворной службе у архангельского губернатора, как по наивности просила в 1767 году106*Принцесса Елизавета, «заплакав на их несчастную, продолжаемую и поныне судьбину, не переставая проливать слезы, произносила жалобу, упоминая в разговорах и то, будто бы они, кроме их произведения на свет, никакой над собой винности не знают, и могла бы она и с сестрою своею за великое счастье почитать, если б они удостоены были в высочайшую вашего императорского величества службу хотя взяты быть в камер-юнгферы».*; она знает теперь, получив нервный срыв как итог влюбленности в караульного107*После того как сержанта Трифонова, в которого она влюбилась, по этой самой причине отстранили от несения караула, Елисавета перенесла восемь месяцев психогенного истерического статуса с жестокими рвотами. Она «...была точно помешанная, а при этом необыкновенно задумчивая. Глаза у ней совсем остановились во лбу, щеки совсем ввалились, при том она почернела в лице, на голове у ней был черный платок, и из-под него висели волосы, совершенно распущенные по щекам». Трифонов между тем пал в ноги коменданту крепости, майору Мячкову, с мольбой: «Не погубите меня!», и не только не был погублен оным, но и получил офицерский чин, а затем и женился там же, в Холмогорах.
Не получив никаких облегчений и никакого ответа ни от Панина, ни от Екатерины, Елисавета, по отзыву коменданта крепости, «сошла с ума и в безумии своем много говорит пустого и несбыточного, а временами много и плачет, а иногда лежит, закрыв голову одеялом, в глубоком молчании несколько часов кряду»...*, что простые человеческие, женские радости – не для нее, и просит теперь всего лишь о прогулках за пределами тюрьмы. Однако Екатерина II, не желая пробуждать
«неприличное в жителях тамошних любопытство»,
отказывает и в этой малости. Панин же в декабре 1773 года строго выговаривает архангельскому губернатору Головцыну:
«Я по сей день всегда того мнения был, что они все безграмотны и никакого о том понятия не имеют, чтоб сии дети свободу, а паче способности имели куда-либо писать своею рукою письма».
Его беспокоит, что принцесса может написать за рубеж...
А Екатерина II с удовольствием рассказывала ближним анекдот, который, по ее словам, поведала ей графиня Анна Карловна Воронцова, но, по крайней его противоестественности, скорее, придуманный ею самой: что, дескать, супруга царя Ивана Алексеевича была столь недовольна своими дочерьми, принцессами Екатериной и Анной, что перед смертью прокляла их вместе со всем потомством до четвертого колена... Анна Леопольдовна была родной племянницей царицы Анны Иоанновны, так что принцы и принцессы «Брауншвейгской фамилии», пребывающие в Холмогорах, были аккурат третьим проклятым поколением, и наказаны должны быть не только они, но и их дети... Если дети эти еще будут...
Впрочем, анекдот не очень успокаивал. Тем более, что некоторое время назад на юге, среди яицких казаков, объявился очередной самозванец под именем ее мужа, Петра III.
«Из Татищевой, 29 сентября, Пугачев пошел на Чернореченскую. В сей крепости оставалось несколько старых солдат при капитане Нечаеве, заступившем место коменданта, майора Крузе, который скрылся в Оренбург. Они сдались без супротивления. Пугачев повесил капитана по жалобе крепостной его девки»*Пушкин А.С. История Пугачева.*,
– примерно такое сообщение получила она в день свадьбы Павла.
СЕМЬЯ
Vanitas vanitatum108
108*Суета сует.*
Начало семейной жизни было для Павла как прекрасный сон. Молодая пара показывала всем, что счастлива безгранично. Екатерина отправляла в Дармштадт письма, полные самых радужных надежд. Наталья обладала всеми возможными достоинствами: она была скромна и любезна. Это была самая внимательная из жен для обожающего ее мужа, который повсюду расхваливал ее и благодарил Всевышнего, что тот ему послал это сокровище. Они решили жить по-простому. Он повсюду сопровождал свою любимую супругу, обеспокоенный лишь одним: как бы не вызвать в чем-нибудь ее недовольства...