На улице девушка невольно зажмурилась от слепящих лучей щедрого летнего солнца. На секунду ей даже показалось, что они насквозь пронизывают фанерные стенки чемодана, раскрывая перед всем городом тайну его содержимого. Но она шагала, не меняя руку до той поры, пока не онемели пальцы.

Девушка не знала, что за ней неотступно следуют незнакомые ей люди, готовые при первой тревоге с оружием в руках защитить и ее и груз.

Резкий мужской голос неожиданно остановил ее:

— Могу я просить панну об услуге?

Широко расставив ноги в высоких лакированных сапогах, перед ней стоял немецкий офицер. Из-под козырька низко надвинутой фуражки на Ванду в упор смотрели светлые немигающие глаза. У девушки во рту пересохло. С трудом она изобразила на лице нечто вроде улыбки. Офицер спросил:

— Как пройти на Долгую улицу?

Ванда объяснила, стараясь унять невольную дрожь. Офицер поблагодарил, небрежно бросил к козырьку два пальца. И вдруг — или это только показалось? — в светлых глазах офицера словно отдернули невидимые занавески. Почему-то сразу успокоившись, девушка смотрела в них теперь прямо, без страха. И неожиданно улыбнулась, на этот раз естественно, само собой. И в ту же секунду взгляд офицера снова стал жестким и сухим. Он четко повернулся на каблуках и зашагал в указанную сторону.

Так Ванда Пилипчук в первый и последний раз в жизни встретилась с Николаем Кузнецовым. Обер-лейтенант Пауль Зиберт по нашему указанию специально приехал в Здолбуново, чтобы выручить Ванду из беды, если этого не сможет сделать партизанская охрана. Для такого случая в кармане его френча находилось мощное средство — металлический овальный жетон особо доверенного сотрудника гестапо.

Чемодан с взрывчаткой был благополучно доставлен по назначению. Здесь он попал в умелые руки Николая Гнидюка и Жоржа Жукотинского, которые окончательно снарядили мину.

Снаряженная мина была в конце концов передана пану Ясневскому, и тот утром следующего дня вручил ее в присутствии Ванды Михалю Ходаковскому, успевшему, несмотря на ранний час, приложиться для храбрости к бутылке.

Хоть мы и опасались, Михаль Ходаковский честно выполнил свое обещание. 12 августа 1943 года в 2 часа дня, когда эшелон проходил по железнодорожному мосту, он столкнул мину на рельсы… С грохотом раскололось небо над Горинью, рухнули искореженные фермы, полетели в воду хвостовые вагоны состава, увлекая на дно украинской реки гитлеровских солдат, офицеров, танки, орудия, боеприпасы. Попасть на фронт им, видно, не было суждено. Прозоровский мост перестал существовать.

Две недели немцы растаскивали обломки моста и вагонов. Поначалу гестапо решило, что диверсию совершили солдаты из охраны моста, разбежавшиеся от страха по окрестным селам. Их стали вылавливать и расстреливать на месте без суда. Но потом гитлеровцы все же напали на правильный след. Михаль Ходаковский, обожженный при взрыве, попал в госпиталь. Сосед по палате угостил его водкой, и захмелевший проводник проболтался, что взрыв — дело его рук. Гестаповцы ринулись искать соучастников, но было поздно. Всех, кого следовало, мы уже переправили в лес, в расположение отряда.

Так было выполнено ответственнейшее задание Москвы. В самый разгар грандиозной битвы на Курской дуге основная транспортная магистраль, обеспечивавшая фашистскую действующую армию, была на две недели выведена из строя.

Выстрелы на Шлосштрассе

К осени 1943 года дни фашистской оккупации на Украине были сочтены. Но именно в те дни, когда Советская Армия успешно наступала, надо было усилить и диверсии и активность партизан в тылу врага, теперь уж не таком глубоком. На совещании в штабе нашего отряда было принято решение: не ослабляя добычи разведывательных данных о гитлеровской армии, казнить некоторых особо ненавистных народу фашистских сатрапов, находившихся в Ровно. Эта операция носила у нас условное наименование «Дар».

Разумеется, первым, как и раньше, в этом списке палачей стояло имя Эриха Коха, рейхскомиссара Украины и гауляйтера Восточной Пруссии. Но наместник фюрера, напуганный размахом всенародной партизанской борьбы на Украине, предпочитал отсиживаться в эти дни подальше от своей так называемой «столицы». Тогда ему удалось избежать пули, но справедливого возмездия он не избежал. Через много лет польский народный суд приговорил его к повешению. Вторым в списке стояло имя Пауля Даргеля.

Генерал Даргель, официально носивший звание правительственного президента, был первым заместителем Коха по политическим и партийным делам. Фактически он замещал Коха во время его частых и длительных отлучек по всем вопросам. Населению Ровно да и всей Украины его имя было особенно ненавистно, так как именно Даргель подписывал бесчисленные приказы, облеплявшие стены домов и заборы. «Запрещается, запрещается, запрещается…» За нарушение только одно наказание — смерть. И это были не пустые угрозы. Расстрелы советских людей не прекращались ни на один день.

Николаю Кузнецову была поручена ликвидация Даргеля. Он представил командованию отряда свой план действий, который затем был утвержден.

По заданию Кузнецова наша разведчица Валя Довгер, работавшая в рейхскомиссариате, успела уже хорошо изучить распорядок дня и привычки «правительственного президента».

Даргель жил на той же Шлосштрассе, одной из красивейших улиц города, где располагался и рейхскомиссариат. Его двухэтажный особняк находился всего в четырехстах метрах от здания рейхскомиссариата.

Обычно генерал разъезжал по городу в машине — большом «оппеле» с номерным знаком «R4», но обедать домой ходил всегда пешком: ровно в 2.30. («Хоть часы по нему проверяй», — рассказывала Валя.)

Прогулка Даргеля сопровождалась определенным ритуалом. Примерно минутой раньше на улице появлялись его личные телохранители: рыжеусый жандармский фельдфебель и гестаповец в штатском.

Они внимательно и придирчиво проглядывали Шлосштрассе, проверяя, нет ли на ней подозрительных лиц. «Подозрительным» же лицом считался любой местный житель, которым было категорически запрещено появляться на этой улице, кроме как по особому вызову в рейхскомиссариат.

Лишь тогда из ворот выходил Даргель, поворачивал направо и шел к дому неторопливо, размеренным шагом, не обращая внимания на почтительные приветствия прохожих.

Следом за генералом — в двух шагах — шествовал его адъютант, майор с ярко-красной кожаной папкой в руке. Это была достаточно заметная деталь, к тому же Кузнецов лично видел однажды Даргеля (весной, на параде по случаю дня рождения Гитлера) и был уверен, что сумеет опознать его в лицо.

Операция возлагалась на трех человек: Кузнецова, Николая Струтинского и Ивана Калинина. Струтинский уже не раз бывал в Ровно в форме немецкого солдата, хорошо изучил расположение улиц, к тому же умел превосходно водить машину. Как разведчик он был смел, решителен, находчив.

Автомобиль для дела достал бывший военнопленный Иван Калинин, шофер ровненского гебитскомиссара доктора Беера. Разумеется, господин гебитскомиссар и не подозревал, для какой цели был позаимствован 20 сентября 1943 года его светло-коричневый «адлер» с номерным знаком комиссариата.

Ждать выхода Даргеля на улице было слишком рискованно, поэтому наши разведчики поставили машину в переулке на противоположной стороне с таким расчетом, чтобы видеть подъезд рейхскомиссариата.

Информация Вали оказалась точной: действительно в 2.30 (ни минутой раньше, ни минутой позже) из дверей рейхскомиссариата вышел подтянутый худощавый генерал с надменным лицом. За ним вышагивал высокий офицер с ярко-красным портфелем под мышкой.

Они успели сделать лишь несколько десятков шагов, как их нагнал светло-коричневый «адлер». На какую-то секунду автомобиль притормозил, из него выскочил пехотный обер-лейтенант. Генерал успел лишь изумленно взметнуть брови… В руке обер-лейтенанта тусклой синевой блеснул вороненый ствол «вальтера». Негромко хлопнули четыре выстрела. Даргель, качнувшись, рухнул на тротуар. Выронив красный портфель, судорожно бил ногами в предсмертных конвульсиях его спутник.