Странно. Я ожидала, что сегодняшний вечер расстроит меня гораздо сильнее. Да, конечно, я с тяжелым сердцем оставила детей, особенно Джонни. Но я не испытывала боли и обиды от того, что покидала дом. Он теперь был связан для меня с Дэнисом и с той напряженностью, которую вызывал. Я села в машину и физически ощутила, как напряжение отпустило меня.

А может, это напряжение существовало всегда? Возможно. Была ли я уверена в этом? Нет.

На маяке я чувствовала себя спокойно. Там никто ничего от меня не требовал — ни Дэнис, ни дети, ни мать, ни Рона. Впервые в жизни мне не приходилось угождать кому-либо, впервые я делала то, что желала сама, и только тогда, когда считала нужным.

Сейчас мне захотелось позвонить Броди. В Сиэтле, где он в данный момент находился, была полночь, и Броди спал. Но его сонное «алло» ободрило меня, а когда он услышал мой голос и в его приветствии я почувствовала улыбку, то перестала раскаиваться, что позвонила и разбудила его. Мы уже беседовали вечером. Броди рассказал мне о встрече с нашими партнерами в Сиэтле, а я ему — о разговоре с Дженовицем. А сейчас в общих чертах обрисовала ситуацию с Джонни. Я не стала упоминать о стычке с Дэнисом в прачечной. Я вообще не хотела, чтобы имя Дэниса звучало в нашем разговоре.

Я положила трубку, и мое воображение нарисовало мне спящего Броди, уткнувшегося носом в подушку, накрытого простыней, деликатно подчеркивающей обнаженный контур его бедер. И я заснула, гадая, действительно ли видела его когда-то в такой позе или эта картина сама возникла у меня в голове.

Через четыре часа меня разбудил телефонный звонок.

— Ты приезжала, мамочка, и даже не сказала мне об этом! — Голос Кикит звучал очень разгневанно. — Почему ты не разбудила меня?

Я откинулась на подушки и перевела дыхание.

— Кикит, дорогая, но ты так хорошо спала.

— Я хотела тебя видеть. Я бы показала тебе свою тетрадку по орфографии. Мы с папочкой так долго корпели над ней перед обедом. Джонни сказал, что папа разрешил ему не ходить сегодня в школу. Это правда?

— Конечно. Ему было очень плохо сегодня ночью. Как он сейчас?

— Валяется с пультом. Может, мне пойти отобрать его, потому что мне скоро придется уходить? Это несправедливо. Всегда ему везет больше. Я хотела тебя увидеть, мама, — захныкала Кикит.

— А разве ты не видела? — спросила я, желая ее умаслить. Я очень быстро училась импровизировать в новой для меня жизненной ситуации. — Я долго стояла в дверях твоей спальни и мысленно разговаривала с тобой. Уверена, ты слышала меня. Скорее всего, ты даже видела меня, но, как часто случается, когда спишь так крепко, ты просто об этом забыла. Ну-ка, подумай. Ты слышала, как я разговаривала с тобой вчера ночью?

Кикит немного помолчала, а потом сладко проворковала:

— Ты обещала взять меня кататься на лыжах? Кажется, я слышала именно это. Ты даже сказала, что в этом году я смогу прокатиться с тобой и с папой на подъемнике. Я не хочу снова торчать в лыжной школе.

— Я говорила совсем о другом, — шутливо заворчала я, стараясь не упоминать о том, что в этом году мы, скорее всего, вообще не поедем кататься на лыжах, по крайней мере, в компании Дэниса. — О том, — я медленно растягивала слова, стараясь как можно быстрее придумать что-нибудь приятное для нее, — что ты выглядишь как маленький ангел, но чего-то тебе все же недостает.

— Нимба?

— Лака для ногтей. — Если бы я пообещала ей новую кофточку, или куклу, или плеер, Дэнис обвинил бы меня, что я пытаюсь купить ее любовь. Но это не так. Я просто хотела сделать ей приятное.

— Но ангелы не красят ногтей, — резонно заметила Кикит.

— Самые прекрасные красят. Каким лаком накрасить тебе завтра ноготки?

Она шумно вдохнула воздух.

— А ты правда сделаешь это? — Я красила ей ногти лишь однажды, и то по очень торжественному случаю. — Я хочу цвет «сочная дыня».

— Могу это устроить, но только если ты немного побалуешь Джонни. Он болеет.

— Пусть оставит пульт себе. Я должна собираться в школу. Я позвоню тебе позже, мамочка. Пока.

Я звонила Джонни несколько раз, узнавая, как он себя чувствует. Когда я позвонила в очередной раз, он был дома один, и, хоть и не возражал, я осталась недовольна. Джонни объяснил, что Дэнис ушел в супермаркет. Стараясь говорить как можно спокойнее, я заметила, что, если Дэнису захотелось отдохнуть от дома, — какая мать не поймет, каково это, безвылазно сидеть дома с больным ребенком, — ему надо было оставить с Джонни кого-то еще. Своих родителей. Или меня.

Хотя не настолько уж долго пришлось ему просидеть дома с ребенком, чтобы так сильно устать. Всего лишь пятнадцать часов.

Я собиралась дать Дину Дженовицу имена и номера телефонов шести человек, которые могли бы предоставить ему информацию о жизни наших детей. Школьные учителя, медицинская сестра, тренер Джонни по баскетболу, доктор Кикит и наш священник. Поскольку я проводила с детьми гораздо больше времени, чем Дэнис, эти люди знали меня значительно лучше, чем его. Мне казалось, я нравлюсь им, но все же было нелишним напомнить о себе.

Поэтому большую часть вторника я провела за телефоном, лично объясняя каждому из них, что случилось, и спрашивая позволения дать мистеру Дженовицу их телефоны. Конечно же они согласились. Эти звонки были всего лишь формальностью. Но они давали мне возможность заранее поблагодарить их, выразить свои опасения по некоторым вопросам или попросить о помощи. Они так же позволили мне положить конец каким-либо существовавшим между нами разногласиям. Людям нравилось говорить о себе. А во мне они видели хорошего слушателя.

А если мне сыграть на отношениях с каждым из них? Если в наших разговорах напомнить им о тех любезностях, которые я оказывала им в прошлом?

Я никогда бы не стала вести себя подобным образом, если бы не крайние обстоятельства, в которых я чувствовала себя ужасно беспомощной. Я терпеть не могла просить о помощи, поэтому, получив наконец возможность делать хоть что-то самой для защиты своих интересов, испытывала невероятное облегчение.

Кикит позвонила мне днем и сообщила, что у нее разболелся желудок. Желудочные колики всегда служили серьезным сигналом о надвигающейся опасности. К тому же мы так до сих пор и не поняли, что вызвало последний приступ. Но сейчас она дышала легко и не хрипела. Выслушивая рассказ о том, как ее чуть не вырвало, я сначала решила, что она заразилась гриппом от Джонни. Но потом Кикит отвлеклась, жалуясь на Джонни, что он выдавил на ее желе очень мало взбитых сливок. И я попросила позвать к телефону Дэниса.

— Папа разговаривает по телефону в своем кабинете. По делу. Ты приедешь, мамочка?

Как я могла отказать? Хоть голос Кикит и звучал бодро, я хотела лично все проверить. Кроме того, мне надо было убедиться, что Джонни выздоравливал.

Десять минут спустя я получила ответы на эти вопросы. Взгляд Джонни по-прежнему оставался безжизненным, но лоб стал прохладным, и снова появился аппетит. Что касается Кикит, она настолько увлеклась пересказом истории, которую учительница читала им сегодня в классе, что совсем забыла, что ей надо выглядеть больной.

Когда я приехала, Дэнис все еще говорил по телефону. Невероятно, но он так и не заметил моего присутствия, пока не появился на кухне пятнадцать минут спустя. С таким же успехом в дом мог проникнуть и злоумышленник.

Но, слава Богу, он повел себя тактично. Он позволил детям обнять меня и отправил их наверх делать уроки, прежде чем поинтересовался, зачем я приехала. Естественно, он решил, что это моя идея.

— Кикит позвала меня, — честно ответила я, надевая пальто. — Очевидно, она подумала, что если болезнь помогла Джонни, то поможет и ей.

— Каким образом? — спросил Дэнис. — Чего она хотела?

— Меня, — ответила я на пути к двери.

— Но она же увидит тебя завтра.

Вздохнув, я посмотрела на Дэниса.