— Сказано: шлюп не дам. Я не могу оставить порт без боевого корабля, и не просите. Вот разве что… Скирюк, кто из казаков в охране при старом сарае?
— Сегодня — Бирюк с Гончарём, ваше высокоблагородие.
— Вызвать их бегом в канцелярию.
— Опять-таки, — не унимался протопоп, — нельзя снаряжать экспедицию впопыхах. Надо всё основательно обдумать, взвесить «за» и «против». Наконец, русалки имеют естественнонаучное значение! Их следует зарисовать, взвесить, обмерить, составить обстоятельное описание… Надлежит привлечь к делу Прашкевича, как учёного.
Володихин почувствовал нечто вроде зубной боли, но не там, где следует, а в затылке. Он был окружён своенравными людьми, которые чудили кто во что горазд.
Взять того же Логинова. Как он угодил сюда? Прогневал благочинного тем, что издал под псевдонимом книжицу «О целебных свойствах плесени». Быв уличён в материализме, назначен служить на Лотаря, а по пути через Сибирь накатал целое землеописание «Дорогою широкой, или Как проложить тракт от Байкала до Амура».
Остальные были не лучше. Дивов посягал на шампанское, пел в рыбном пу французские песни и якшался с нереидами. Ссыльный шляхтич Казимир Прашкевич составлял свод флоры и фауны Лотаревских островов — он открыл здесь морских свиней, морских коней и морских коров, о чём с каждым попутным судном отправлял пространные реляции в академии де сиянс Санкт-Петербурга, Парижа и Лондона; правда, донесения его попадали главным образом в Охотск, где приказчики завёртывали в них селёдку.
Даже Скирюк от зимней скуки и тоски впал в грех сочинительства и страдал мучительной славянофилией — он тайком писал лубочное древнерусское сказание о богатыре Жупане, а как это имя произносил Володихин, так и повторять зазорно.
— Хватились вы, батюшка, вовремя, — отмахнулся от Леонтия канцелярист. — Давеча Прашкевич прислал с каюром записку — мол, остаюсь летовать в сопках, буду питаться ягодой и корневищами, ибо открытий предстоит немерянно. Каюр свалил мне гербарий от пана Казимира — пуд, не меньше. Куда это сено девать? В суп класть или в ступе толочь, мышей травить?..
— Донимают? — сочувственно и тихо спросил Логинов. Нелюбовь Скирюка к каменным мышам была общеизвестна — оглушительный топот грызунов терзал тонкие нервы канцеляриста, мешал ему спать, есть и думать.
— Сил нет. Всех бы изничтожил. Лучше с пауками жить — те не так громко топочут…
— Выходит, отец Леонтий, обойдётесь без Прашкевича, — подытожил Володихин.
— Ваше высокоблагородие! — возникли в дверях бравый светлоглазый Бирюк с катаной и медведистый кудряш Гончарь с топором за поясом. — Какие будут приказания?
— Расторопные ребята, молодцы! — похвалил их комендант. — Относительно фиш-гукера…
— На дрова? — воодушевившись, Славка поплевал в широкие ладони и схватился было за топор.
— Зачем на дрова? Вы на нём в океан поплывёте.
— Куда? — Гончарь опешил.
— Куда купец Садко плавал, — пояснил Сашка краем рта. — Я ж говорил — гукер ещё понадобится.
— Так он же, ваше-сковородие, совсем того-с… — затараторил Славка.
— Отнюдь нет, — с живостью возразил Скирюк, радушно улыбаясь. — Корабль состоит на балансе, почти исправен. Собирайтесь, казачки, в дорожку.
— И вы, господин коллежский секретарь, собирайтесь, — прибавил Володихин. — Что с вами?.. Отчего вы побледнели?.. Корабль хороший, сами сказали. Корнет на нём аж в Америку плыть намеревался, а тут всего ничего… На случай боестолкновения есть Дивов с солдатами, для священнодействия — отец Леонтий, а вы позаботьтесь всех русалок поимённо сосчитать и список мне представить. Итак, в путь!
«Непорочные в путь», — отчего-то вспомнилась Логинову погребальная кафизма.
Мичман Громов открыл мутные с похмелья глаза и мечтательно заговорил:
— Снилось мне, будто нету никакой Америки. И от Лотарей до Финского залива — только море… Ставь паруса и плыви на ост.
— Проснитесь, ваше благородие! — сказала грубым голосом возникшая пред ним расплывчатая персона и потрясла мичмана за плечо.
— Изыди, бестия. Дай мне саке. А ещё снилось, словно Южный материк, который Лазарев и Беллинсгаузен открыли, сам собой переполз на экватор, и мы там основали государство…
— Господин мичман!.. Аркадий Кузьмич! — лицо, маячившее перед Громовым, проступало словно рифы из тумана. На лице мало-помалу обозначились усы.
— Ты кто? — приподнялся Громов с ложа.
— Казак я, Гончарь.
— Где мы?! — Громов рывком сел, оглядываясь по сторонам.
— На «Оказии», в море.
— Хм! Вот как… А куда плывём?
Рядом с усатой физиономией курчавого верзилы возникла ещё одна — со светлой бородкой, с хитрыми глазами, — и произнесла:
— Вам виднее, ваше благородие. Вы капитан «Оказии» — куда поведёте, туда и мы с вами. Комендант приказал нам обратить русалок в истинную веру.
— А-а-а, Бирюк, и ты мне снишься, — успокоено прилёг мичман, закрывая глаза. — Раз уж ты здесь — принеси, братец, водки…
— Никак не возможно, Аркадий Кузьмич. Их высокоблагородие сами проследили, чтоб на фиш-гукере и капли водки не было. Мол, если вернётесь, тогда и напьётесь, а если нет, то вечная вам память.
— Как это — нет водки?! — от ярости Громов прямо-таки взлетел и оказался на ногах. — Кто следил за погрузкой? Кто провизию укладывал? Кто, чёрт подери, у штурвала стоит?!
— За рулевого у нас корнет Дивов, — доложил Бирюк. — Крутит-вертит, куда-то правит. Господин коллежский секретарь над компасом мудрует — норд ищет, а протопоп Леонтий молится за гибнущих на море.
Громов ощутил что называется «мороз по коже».
— А кто паруса ставил?.. «Оказия»? — вдруг проняло его. — Мы на этом гробу в море вышли?! У него же нет ни парусов, ни мачт!
— Это мы запросто, — добродушно поведал Гончарь. — Скирюк показал жерди, сказал: «Мачты». Мы те лесины вколотили куда следует. Какие-то холсты натянули. Порядок! Ветер дует, мы плывём…
Торопливо надев мундир и головной убор, мичман в ужасе бросился на палубу, ярко представляя себе, как Дивов направляет гукер прямиком на скалы.
Однако вне каюты всё дышало миром и покоем. По шканцам слонялось несколько солдат морской пехоты и казаков. В ожидании команд кемарили матросики. Плескали в борта волны, рассекаемые форштевнем. Паруса туго полнились свежим ветром, океан светился живой синевой, а вдали, словно длинное облако, виднелся дымный шлейф вулкана Фора.
Служивые дружно приветствовали мичмана, матросы резво повскакивали и встали навытяжку, а отец Леонтий благосклонно кивнул и сделал ручкой. Громов немедля двинулся к Дивову.
— Милостивый государь! — обратился он к корнету, орлиным взглядом изучавшему морскую даль. — Давно ли вы обучились судовождению?
— С добрым утром, Аркадий Кузьмич! — солнечно ответил Дивов, выполняя манёвр «право руля». — Сердечно рад видеть вас в добром здравии! Когда вчера вас нашли и принесли, нам показалось, что экспедиция сорвётся…
— Дивов, ведь вы кавалерист. Как вам взбрело в голову встать к штурвалу? Сейчас вы потеряете ветер.
— Никогда! Я отлично разбираюсь в навигации и астрономии. Один астролог мне показал, какие созвездия что означают… Наконец, у меня есть путеводная звезда — Венера.
— Дивов, это планета, блуждающее светило. Её положение на небосводе изменчиво, как сердце женщины. Вы понимаете, куда она вас может завести?
— К счастью и свободе! Громов, а в какой стороне Америка?..
— Оставьте штурвал в покое, — вежливо оттеснил его мичман.
— Я счёл себя вправе принять командование. Вы да я — других офицеров на корабле нет. Скирюк — штатский, а протоиерей — лицо духовное.
— Кис-кис-кис, — согнувшись, канцелярист обходил укреплённую на палубе шлюпку. — Господа, я не мог ошибиться. Я видел его. Он где-то здесь. Батюшка, стерегите с другой стороны; сейчас мы его поймаем.
— Не по сану мне котов ловить, — величаво отозвался Логинов. — Для этого есть диакон. Полноте, Скирюк, бросьте ваши хлопоты! Когда приступим к трапезе, он сам объявится. Да и откуда Ироду здесь взяться? Вам померещилось.