Иногда некоторые обстоятельства вызывали у меня непонимание и, не боюсь даже признаться, недовольство. Так, например, полковник Новиков разрешал Паннвицу, Стлуке и Кемпе на принадлежащей миссии автомашине выезжать в центр Парижа, ездить по городу и даже в отдельные магазины. Из какой то, не всегда понятной предосторожности мне было категорически запрещено покидать здание миссии. Да, в этом доме я мог себя чувствовать как дома, но очень свободно передвигаться по нему мне тоже не рекомендовали.
Понимая, что миссия обеспокоена моей «безопасностью», я, хотя и переживая многое, все же старался все меры предосторожности в какой-то степени оправдать.
В один из дней, когда мои «помощники» выехали в город, меня пригласил к себе генерал Драгун. Мы были с глазу на глаз, и вдруг, устремив в меня свой проницательный взгляд, он подчеркнул, что поражен всем тем, что успел услышать, хотя еще и очень мало. Как мне удалось все вынести, все перенести?! Он, конечно, по его словам, мало осведомлен о работе разведки во вражеском тылу, но поражен, как мне удалось, попав в руки иностранной разведки, все выдержать, да еще, вдобавок ко всему, завербовать одного из далеко не рядовых контрразведчиков, гестаповца!
Возможно воспользовавшись тем, что мы с ним вдвоем, спросил о том, что мне известно о действиях Власова, изменника родины. Я коротко изложил то, что мне было уже известно, но был поражен услышанным. Оказывается, уже перед самым крахом гитлеровской Германии Власов несколько растерялся. Он не знал, что ему надлежит предпринять. В Русской освободительной армии, которую возглавлял Власов, появились желающие перейти на сторону американской армии и, сражаясь вместе с нею против Германии, заслужить покровительство после войны со стороны США. В части самого Власова имелась другая версия. Якобы он боялся перехода на сторону американцев, а поэтому решился на новую авантюру. Он стремился доказать, что делал все от него зависящее, чтобы РОА никогда и нигде не предпринимала военных действий против советского народа. Создавая РОА, он по выработанной им легенде стремился только к одному – спасению жизни голодающих в лагерях советских военнопленных путем их вовлечения в ряды «несуществующей РОА». Что касается проводимой РОА пропагандистской антисоветской деятельности, то Власов считал возможным впоследствии доказывать, что ее вело исключительно министерство пропаганды Риббентропа, а представляли ее от имени различных деятелей РОА, не исключая и самого руководителя.
Итак, война приближалась к концу, надо было принимать решение. Большинство стоящих во главе РОА решились на опасный, но многообещающий шаг. Они якобы посылали одного офицера в ставку американских воинских подразделений с вопросом: не согласится ли американское командование принять их, а возможно, и рядовой состав к себе на службу? По этой версии, американские вояки дали согласие. После этого группа руководящих офицеров, прихватив с собой некоторое достояние РОА, направилась в американский штаб. Там их приняли любезно, переодели в другую форму и, накормив, направили спать. Утром разбудили и вызвали в штаб. Как мне рассказывал генерал, кстати, слышал я это и от других, когда переодетые русские, офицеры РОА, приблизились к зданию, где был расположен штаб, они заметили несколько автомашин и около них офицеров в форме Красной армии. Увидев это, они поняли, что их предали.
Войдя в штаб, они услышали буквально следующую легенду. «Мы решили дать вам возможность спастись от преследований в Советском Союзе. Внезапно рано утром к нам прибыли представители Красной армии, которые заявили, что, узнав о том, что у нас скрываются предатели из "Русской освободительной армии", потребовали их выдачи. Мы не можем спорить, воюя вместе с Советским Союзом против Германии, многим обязанные Красной армии, мы должны передать вас ее представителям. Идти на конфликт с Советским Союзом мы не имеем права!»
После этого офицеры были доставлены в Париж, а затем отправлены в Москву на самолете. В Париже остался только один офицер, который попытался покончить жизнь самоубийством, перерезав себе горло. Удалось с помощью французских врачей, вставив металлическую трубку, спасти ему жизнь, и он предстанет тоже перед судом Отечества.
О самом Власове генерал знал мало. Те, которые «побывали» у него перед тем, как быть отправленными в Москву, высказывали мысль, что Власов с командиром одной из дивизий, хорошо вооруженным, направился для участия в освобождении Праги. При этом они рассказывали, что находящегося при Власове немецкого генерала он даже отпустил, чтобы тот не попался врагам.
Генерал Драгун высказал такое предположение, что не исключена возможность, что Власов задумал принять участие в освобождении Праги, Чехословакии силами англо-американских союзников, ибо до него доходили слухи, что именно союзники хотят опередить, Красную армию, которая уже готовится принять активное участие в освобождении Праги.
На этом наш разговор закончился. Вернулись из поездки по городу Паннвиц, Стлука и Кемпа. Это мы узнали от вошедшего в кабинет полковника Новикова. Когда он вошел, мне показалось, что он был удивлен, а возможно, и не совсем доволен тем, что увидел меня у генерала.
Наша четверка направилась обедать, а после этого Паннвиц и я были вызваны в кабинет генерала Драгуна. На этот раз при нашей встрече присутствовал и полковник Новиков.
Из разговора, который носил откровенный характер, мы узнали, что в Москве уже порядочное время находится Леонид Треппер, которого туда отправили на самолете из Парижа с помощью нашей миссии, то есть миссии уполномоченного по репатриации. Конечно, о его дальнейшей судьбе в Париже якобы ничего не было известно.
Узнали мы также и то, что Озолс и Лежандр после освобождения Парижа были арестованы французской полицией по подозрению в сотрудничестве с немцами. При этом не уточнялся вопрос, с кем именно из немцев они сотрудничали – с гестапо или с абвером. Только благодаря ходатайству Москвы оба были освобождены. Об их дальнейшей судьбе ничего не было сказано.
На вопрос, а не были ли арестованы еще какие-либо связанные с ними лица, ответа я не получил.
Полковника Новикова больше всего интересовало, что именно заставило Паннвица и его соратников согласиться на сотрудничество с советской разведкой и, в первую очередь, со мной. Паннвиц пояснил, что его убедили события, происходящие на фронтах и... даже внутри страны, доказывающие, что Гитлер потерпел поражение как фюрер, а Германия как руководимая им страна. Это заставило его задуматься, как он может лучше служить своей Родине, своей семье? И вот он, как и целый ряд других офицеров армии, гестаповцев и абверовцев, убедился, что самой сильной державой, единственной из всех воевавших против Германии, понеся значительные жертвы, благодаря единству своего народа был Советский Союз, которому удалось обеспечить общую победу над теми, кто хвастался своей непобедимостью и обещал окончание победоносной войны в самый кратчайший срок. Ему показалось, что Кенту в Москве верят, и он сможет помочь им сохранить жизнь, жизнь их близких. Высказав все это, криминальный советник умолк... Только спустя несколько минут он вдруг решительно заявил: окончательному решению во многом содействовали полученные из Москвы заверения в надежности их безопасности...
По окончании второй нашей серьезной беседы мы прошли с Хейнцем Паннвицем ко мне в комнату. Мне показалось, что с некоторой тревогой он задал мне вопрос: как объяснить, что совершивший столько предательств Леопольд Треппер решился вернуться в Москву? Мог ли он быть в уверенности, что меня уже нет в живых, а он, конечно, примет все меры к тому, чтобы не попасть в руки иностранных контрразведок. Ведь Треппер, подчеркнул Паннвиц, не мог и предположить, что мы сотрудничаем вместе, а сотрудничество это началось вскоре после его побега. Продолжая свои мысли, вызванные этой тревогой, мой собеседник сказал, что Леопольд Треппер не мог не знать, скольких человеческих жертв стоил его побег, сколько невинных людей после его побега были арестованы не столько усилиями зондеркоманды, сколько немецкой и даже французской полиции. Что касается ареста Золя и Лежандра, то здесь можно только предположить, что на них донес какой-либо, возможно даже, «двойник», а сам факт их освобождения по ходатайству Москвы может подтвердить, что, учитывая факт поддержания их связи с Кентом, это означает, что в Москве ему доверяют и его деятельность не вызывает никакого сомнения.