После этого вступления Виолетт прямо высказал свое мнение, заключающееся в том, что он убежден, что все силы в Европе должны быть направлены на нанесение поражения фашистской Германии и объединение всех стран, ставших в Европе подлинными демократами, а во главе этого союза должны быть Париж–Берлин–Москва. Он особо подчеркивал, что, говоря о гарантии постоянного мира в Европе и подчеркивая необходимость цепочки Париж–Берлин–Москва, он имеет в виду, что после свержения фашизма Германия станет настоящей демократической страной, а этому eй поможет все пережитое при фашизме.

Говоря о движении Сопротивления, Виолетт и его «друг» подчеркнули, что, несмотря на непонятную позицию, занятую США по отношению к де Голлю, его авторитет возрастает, что помогает объединению антифашистских сил во Франции в борьбе за возвращение их родине значения независимого, мощного, мирного государства.

Попрощавшись с Виолеттом и всеми, кто оставался у него, мы обусловили, как ему следует в дальнейшем держаться. Что стало во время продолжавшейся войны и после ее окончания с Виолеттом и его женой, я не знаю. Несколько раз в беседе с Лежандром он передавал мне приветы от них. Паннвиц заверял меня, что им приняты все необходимые меры для обеспечения безопасности Виолетта и его семьи.

Однажды, встретившись с Лежандром и поддерживающим с ним связь, а быть может, и даже подчиненным ему одним из руководителей группы, довольно многочисленной, движения Сопротивления, я узнал буквально ошарашившую меня новость. Эта группа намерена осуществить налет на бензохранилище завода «Рено» в Париже, с тем, чтобы захватить одну-две цистерны бензина, предельно необходимого для имевшегося в распоряжении движения Сопротивления автотранспорта. Что меня взволновало? Разумеется, я был встревожен тем, что «нападающая» группа патриотов может быть захвачена французской или даже немецкой полицией, а это может навести их на след не только руководителей этого отряда, но и Золя и наш.

Услышав о готовящемся нападении, я «спокойно» предложил пока воздержаться от намеченного плана и подождать моего дополнительного сообщения. Я выразил надежду, что смогу помочь французским патриотам добыть для себя горючее, не рискуя попасть в руки полиции. Мое предложение было принято.

Вернувшись на улицу Курсель, я сразу предупредил через фрейлейн Кемпу о необходимости моей встречи с Паннвицем. Он об этом уже узнал от доктора Ленца и срочно принял меня, прислав за мной одного из сотрудников зондеркоманды. Встретившись у него в кабинете, я ему рассказал подробно о нашей встрече с Лежандром и о том, что меня взволновало. Паннвиц подтвердил правильность моего суждения и пообещал все обдумать. Ждать пришлось и на этот раз недолго. Паннвиц вызвал меня буквально через два дня. В кабинете находился тот сотрудник зондеркоманды, фамилию которого я не запомнил, помню только, что его брат был инженером в объединении «Симекс». Криминальный советник сообщил мне, что он принял решение и согласовал это с нужными инстанциями. Необходимо только уточнить вопрос с цистернами. Имеются ли они в наличии? В назначенный день и час Паннвиц, Ленц и я направились на автомашине в сторону бензохранилища. Остановились в стороне и наблюдали, как подъехали цистерны, как их наполнили бензином и как они отбыли

Ленц связался с Лежандром и тот подтвердил, что мы очень хорошо выполнили намеченную операцию. Представитель движения Сопротивления хочет нас отблагодарить, а поэтому просит на следующую встречу прибыть на автомашине. В обусловленный день и час мы прибыли, оставили нашу машину несколько в стороне от места встречи. Вскоре подъехала машина, и из нее вытащили два довольно длинных ящика. Ящики оказались очень тяжелыми, мы едва с Вальдемаром Ленцем оттащили их немного в сторону, и он сходил за машиной, чтобы их погрузить.

Поездив немного по городу для проверки, не следят ли за нами, мы остановились недалеко от нашего дома. Ленц пошел, чтобы открыть ворота и въехать во двор. В машине кроме меня и шофера находился гестаповец.

Ящики подняли наверх в кабинет Паннвица и поразились увиденным. В них были консервы, марокканские сардины в масле. Все засмеялись и решили сразу же попробовать. Контакты с движением Сопротивления усиливались все больше и больше. В самом начале июня 1944 г. началась Нормандская десантная операция «Оверлорд». (6 июня 1944 г. вооруженные силы США и Великобритании форсировали Ла-Манш. Открытия второго фронта уже с нетерпением ждали многие, в том числе и участники движения Сопротивления. Помогали, чем могли, и подразделения Лежандра. По его просьбе Паннвиц передал им несколько радиопередатчиков. Правда, я пошел на обман криминального советника и дал указание разработать свою собственную программу, а так же подготовить и свои шифры. Эти передатчики по врученной одновременно с ними программе «не работали». Однако через Лежандра мы продолжали получать довольно важную информацию, передаваемую в «Центр».

Если раньше к нам поступали сведения о размещении установок для запуска немецких ракет по Великобритании, о подготовке к обороне военно-морской базы в Шербурге и ряд других важных сообщений, они передавались не только в «Центр» – а у меня уже появились не только предположения, но и уверенность, – но и непосредственно союзникам по антигитлеровской коалиции.

Наступил момент, когда получаемая от движения Сопротивления информация отличалась во многом от ранее поступавшей. Лично у меня она вызывала подчас недоумение и удивление. Мы многое слышали о тех мерах, которые предпринимал, будучи командующим группой «Б» немецкой армии во Франции, Эрвин Роммель, генерал фельдмаршал, о том, что у него были расхождения во взглядах, касавшиеся подготовки линий обороны во Франции. Якобы именно он был инициатором возведения линии обороны, несколько отодвинув ее от берега, где могла состояться высадка союзников. Что же нас удивляло? К нам начала поступать информация, что американские и английские войска после их высадки на побережье Нормандии очень медленно продвигаются. Нам даже сообщали, что имели место случаи, когда продвигающиеся войска, уловив выпущенный одинокий выстрел из панцерфауста (фаустпатрона), замедляя свое продвижение, приостанавливались и вызывали авиацию, которая должна была прочесать впереди расположенную территорию. Это предпринималось во избежание, как их командование считало, излишних жертв. Больше месяца длилось это продвижение армий участников десантной операции. У нас было очень тревожное состояние. Я пишу «у нас», потому что Паннвиц и не только его зондеркоманда, но и все находившиеся в Париже и во Франции оккупационные ведомства, включая полицию, гестапо и, конечно, в первую очередь армейские подразделения, не могли предположить точно, когда будет им нанесен удар и в чем именно он выразится.

Отто Бах и Хейнц Паннвиц вызвали меня в кабинет начальника зондеркоманды. Я увидел взволнованные лица сидевших и ожидавших уже «сотрудничавших» со мной немцев. Сразу же мне был задан вопрос, как я расцениваю события и каково, по моему мнению, должно быть их дальнейшее развитие, как мы должны держаться, что предпринимать? Это было примерно в первой половине июля 1944 г. Я несколько растерялся и не знал, что ответить, а вернее, что предложить. Некоторое время все мы молчали. Думаю, что мои собеседники отлично понимали, что мне нелегко ответить конкретным предложением на их вопрос.

Я предложил несколько вариантов. Основным было принятие решения в части нашего положения. Возможно, учитывая уже предпринятое нами и фактически выполненное задание в пользу советской разведки, французского движения Сопротивления, включая исключение возможности ареста тех лиц, которые поддерживали с нами связь (это касалось не только Озолса и Лежандра, по и многих других, действовавших в наших интересах), мы можем уже решать вопрос о переходе через линию фронта на территорию, занятую советскими войсками. В этом случае мы должны запросить Москву о месте возможного «моего перехода с завербованными немцами» через линию фронта. При получении соответствующего разрешения мы должны будем всеми возможными средствами обеспечить нашу связь с Озолсом, Лежандром. Этому мы, по существу, уже положили начало, передав Лежандру несколько радиопередатчиков.