Начну день заново.

~~~

Моя подруга Валери не смогла прийти ко мне ночевать. Она даже не смогла прийти на ужин.

Мне доставили то, чего не хватало к ужину.

Оливковое масло само прибыло на кухню. В пять пополудни двое ребят с полными картонными коробками постучали в мою дверь. Привезли специи в стеклянных банках, замороженные овощи, йогурты, фабричный сыр, упаковки минеральной воды и даже хлеб.

Паскаль будет потрясен. Я смеялась в одиночестве, распаковывая эти продукты. Дала пять евро ребятам, они были очень довольны. Они спросили, не я ли играю на пианино, которое они увидели в гостиной.

— Ну… Я не слишком хорошо играю, но пытаюсь, — ответила я гордо.

— А что это за пианино? — поинтересовались они.

— Это кабинетный рояль, — ответила я.

Они никогда в жизни не слышали о таком. Они решили, что я над ними смеюсь.

— Это уменьшенный рояль, — сказала я тогда.

Так было понятнее.

— Мне хотелось бы однажды сыграть прелюдии Баха, — добавила я с блеском в глазах.

— Ну, ничего себе! Я бы так никогда не сделала! — перебила меня Валери в телефонной трубке. — Тебе не страшно было впускать в дом двух незнакомых типов?

— Да нет…

— Из-за трех бутылок воды ты впускаешь двух типов в дом и показываешь им свое пианино? Неужели тебе не страшно?

— … Ну, нет… С чего бы?

Я не знала, что ответить подруге, которая начала меня пугать.

Она мне сказала, что я немного… Немного… ну да ладно.

Она продолжила:

— Все это гораздо опаснее, чем те глупости, которых ты боишься.

Ну вот. Я больше не понимала свою подругу. Она ведь постоянно насмехалась надо мною из-за того, что я всего боюсь. И в тот единственный раз, когда я не испугалась, она сказала, что стоило бы. Она мне объяснила, что разносчики были уличными мальчишками. Доставка товаров — не главное занятие для них. Им может прийти мысль когда-нибудь вернуться, если им понравилось что-то из моих вещей!

— Вот черт! Я об этом и не подумала!

Я не знала, что теперь делать.

— Это называется «прощупывать почву»! — уточнила она.

Она сказала, что сожалеть уже поздно, но это была плохая идея — заказать доставку на дом.

«Ты думаешь, у меня недостаточно поводов для страха, и тебе нужно мне их еще добавить?» — хотелось мне спросить.

— Сегодня, кроме всего прочего, я сплю одна в квартире, — намекнула я подруге, чтобы та перестала меня пугать.

Ужин прошел хорошо. Паскаль нахмурил брови, когда вместо щек налима увидел пару цыплят. Но это не имело значения.

— Цыплята были вкусные, — сказал он.

Взмах губки по столу, и вот от ужина не осталось и следа.

Сейчас мне жаль видеть такой порядок. Я, безусловно, чувствовала бы себя не так одиноко, если бы не прибралась начисто. Кто-нибудь из друзей мог бы и заночевать в гостиной. После наших бесед и смеха квартира кажется вымершей. На душе кошки скребут.

Люблю эту квартиру под крышей Парижа.

В детстве я жила в одной комнате с двумя моими сестрами. А теперь я одна в четырех комнатах с двумя ванными. Моя гостиная так велика, что после новогодних праздников повсюду встречаю людей, которые мне говорят: «Я был у тебя на Новый год». Я их не видела. Там было слишком много народу. Мои друзья пригласили своих друзей, в свою очередь приведших своих кузин. Все танцевали. И я тоже.

Моя квартира — единственная в здании. Она едва ли не единственная на всей улице. Я живу на самом верху офисного здания. Каждое утро сюда приходят служащие. Пиджак-галстук. Юбка-каблуки. Они приходят торопливо. Некоторых я вижу регулярно.

— Здравствуйте, Сильви.

— Здравствуйте.

— Доброго вечера.

— Доброго вечера.

Ночью шум стихает. Последний раз лифт останавливается на верхнем этаже, это я возвращаюсь домой.

Моя квартира — тихая гавань, дающая приют трем душам. Я божественно высыпаюсь, когда мы все в сборе. Но стоит лишь одной душе не прийти, и квартира превращается в ад.

Сегодня лягу спать в бабушкиной комнате. Когда остаюсь одна, сплю в другой комнате. Моя находится в глубине квартиры. В своей комнате я не слышу шумов, пугающих меня. В бабушкиной же слышу намного лучше. Она расположена прямо у входа. Я окрестила ее так после бабушкиных приездов ко мне. Бабуля уже двадцать лет не была в Париже. Любила рассказывать, как она пила кофе в пивной «1900» у Лионского вокзала. Ресторан «Голубой поезд» тоже оставил у нее неувядающие воспоминания.

Она приезжала на выходные. Накануне я всегда волновалась: бабушка приезжает в Париж, она будет ночевать у меня! Не знаю, ночевала ли бабушка за эти двадцать лет где-либо еще, за исключением дома своей сестры в Италии.

Телефонные звонки от всех членов семьи. Великое событие. Все проверяли, готова ли я к визиту бабушки Реституты.

— Хорошо согрей комнату. Ей нужна температура около 22 °C.

— Окей.

— Кровать, в которой она будет спать, не чересчур низкая? После операции на колене ей тяжело вставать.

— Нет. Кровать не слишком низкая.

Я проверила, чтобы спальня была уютной. Ванная комната? Как новая. Чистые белоснежные полотенца, подвешенные на крючки. Все вымыто и разложено по полочкам. Положить коврик перед кроватью? Нет, она может поскользнуться. Никакого коврика перед кроватью. Ночник? Работает. А Тьяго будет спать у Стефана, местного парикмахера.

— Что ты собираешься делать со своим псом? Ты ведь понимаешь, что он может запрыгнуть на нее? — спросила одна из моих тетушек.

Значит, никаких собак на выходные.

Реститута Дифолко приедет на скоростном поезде TGV, чтобы увидеть свою внучку. Меня! Я была невероятно горда. С тех пор, как я живу в Париже, мои дедушка и бабушка еще ни разу не приезжали ко мне. Сердце екнуло. Мой дедушка ведь никогда не видел эту квартиру. Слишком рано покинул нас.

Я заканчивала прокручивать в голове всю последовательность событий, когда зазвонил телефон. Я знала. Моего дедушки больше нет. Мой дедуля умер.

Вспоминаю свое детство рядом с ним. Его хриплый голос. Его итальянский, так и не исчезнувший, акцент. Истории, которые он мне рассказывал. Небылицы. Ни одной реальной истории. Мы часами рисовали. У него не было цветных карандашей. Никаких фломастеров. Он доставал все шариковые ручки, какие у него были: черная, зеленая, красная. Бумагу он брал у себя на заводе.

— Это твой завод? — я столько раз задавала ему этот вопрос! Я была в восхищении. Мой дед был владельцем завода по производству бумаги. Он руководил людьми, работавшими на него.

— Надеюсь, ты хорошо обходишься со своими работниками?

Я его предостерегала: иначе бы не любила его. Злой дед никуда не годится. Но он так никогда и не ответил.

Он так никогда и не сказал, что стол, который я изрисовала ручкой, никогда не заменят. Не сказал, что завод дает недостаточно прибыли, чтобы он смог заменить стулья, которые я царапала каблуками своих ботинок. Он так и не сказал, что его большой палец раздавило в станке, на котором он работал. Он никогда не рассказывал, что его управляющий не смыслит ничего в том, о чем говорит.

Я же знала, что он был героем.

А он никогда не говорил, что иммигранты с акцентом, как у него, в глазах общества совсем не герои.

— А ручки тоже делают на твоем заводе? — спросила я.

Он не ответил, только улыбнулся.

— А твой завод не мог бы выпускать цветные карандаши? Это ужасно — рисовать ручкой!

Меня раздражала бестолковость этого завода.

Дед засыпал, опустив голову на стол. Среди наших рисунков. Голова на руках. Он сильно храпел!

«Это хорошо, — думала я. — Когда ты главный на заводе, есть время отдохнуть».

Я смотрела на его огромные уши. Кончиком ручки щекотала в отверстии, ведущем к барабанной перепонке. Он мигом просыпался, а я заливалась смехом. Он никогда не говорил, что устал, что ему нужно поспать. Я начинала скучать. Мне хотелось рисовать с ним. Он снова засыпал. Он храпел.