Поднявшись по хлипким ступеням, Стефан перешагнул порог — пол земляной, возле печи покрыт округлым брусом. Оттуда тянет дымком — кто-то дует на огонёк, пляшущий на тонких веточках. Стефан сделал шаг вперёд — фигура с горящей лучинкой выпрямилась, в темноте блеснули глаза, чуть осветилось лицо. Обоих словно ветром сдуло — они слились в объятиях, в сладком поцелуе. Только дядька Чухрай, застыв, смотрел из-под полога, боясь вспугнуть столь редкую в жестокие времена любовь, да кто-то вдруг налетел из-за печи, с визгом обнял обоих. Стефан, оторвавшись, погладил Арианта по светлой головке, потом подхватил на руки, обнял третьим.

— Ари, тише! — шепнула Мишна, приводя в порядок губы и волосы.

— Коттин сказал… это… ждать его. Ари нужно отправить к нашим в лес. Ну, я пойду, что ли?

— Куда ты собрался? До первого перекрёстка?

— Что же мне делать-то?

— Чухрай! Бери мальчика, иди к западным воротам. Стойте тихо, стража не спит. Скоро там пройдёт караван булгарского гостя Бабая. Попроси его доставить Арианта туда, откуда его воевода выхватил — в сторожевой городок. Скажи — мол, Мишна велит.

Стефан остался стоять посреди горницы с открытым ртом, пока ему не сунули в руки узелок с хлебом и не увели на сеновал. Отлежаться, пока не прояснится обстановка.

Отступление шло медленно, но планомерно, как и предсказал воевода. Коттин ткнул локтем Чудеса в бок — мол, смотри, среди наседающей толпы не было ни одного дружинника, только дворня — соратники воеводы, изобразив бурную деятельность, разбежались под надуманными предлогами и неверно истолкованными приказами. Тем более — после тяжёлого ранения нового управителя, Долгодуба.

Делая выпады, осторожно пятясь — не дай боги упасть на спину — сразу набросятся всей стаей, Чудес и Коттин медленно отступали к городской стене. Здесь, в кузнечной слободе, среди куч шлака, коробов с рудой, среди кусков металла, связок прутьев — можно было запнуться, пораниться. Толпа гридней заметно поредела — кто-то лежал бездыханным, кто-то стонал, зажимая рану и проклиная противника, кто-то, воспользовавшись ночной тьмой, предпочёл в ней раствориться. Однако, оставшиеся, видя безвыходное положение отступающих, и веря в грядущее вознаграждение от новых правителей, с удвоенной энергией принялись нападать на воеводу с соратником — тем более Чудес заметно ослаб, кровь пропитала верх кафтана.

— Давай-ка, прикрой меня, — шепнул странный соратник воеводе, практически прижатому к частоколу.

Чудес заорал, принялся кружить над головой светящимся клинком, время, от времени производя рубящие, наискось, движения. Гридни опять отпрянули — никому не хотелось пасть от заговорённого меча на самом исходе выигранного сражения. Кто-то, ругаясь и проклиная трусливых лучников, отставших и затерявшихся во тьме майдана, призывал их всё-таки явиться и покончить с сопротивляющимися меченосцами.

Воспользовавшись замешательством, Коттин прислушался — за городским частоколом слышался шум водопада — ручей весело вырывался на свободу, бежал к Шексне. Однако, здесь, в городе, он всё ещё был покрыт ледяной коркой. Бывший Кот, скользя на подошвах, выкатился на середину ручья, подпрыгнул. Лёд затрещал, после второго прыжка треснул, брызнула грязная весенняя вода, после третьего прыжка Коттин провалился по грудь.

— Воевода, сюда! Делай, как я!

Чудес, ничего не понимая, уставился на дружинника.

— Я знаю, что делаю! Быстрее! А то порубят на щи!

Воевода вдруг понял, что выхода нет, последний раз отмахнулся от толпы, срубив по рукоять ещё одну сабельку, и прыгнул в промоину, туда, где стоял Коттин. Вода ожгла старого воина, он, выпучив глаза, закричал что-то весёлое, совсем не соответствующее месту и времени, потом почувствовал, как рука Коттина утопила его с головой, толкнула под ледяной панцирь. И, вовремя — в тот же момент наконец-то появившиеся лучники дали залп — по льду застучали наконечники стрел.

Чудес открыл глаза — в мутной воде ничего не было видно, подо льдом было ещё темнее, чем на торговой площади. Мощный поток протащил дружинников несколько метров, прижал к решётке, врытой в землю, прибитой скобами к брёвнам забора. Раскинув руки, воевода наткнулся на Коттина, вцепившегося в металлический прут, тут же стукнулся головой о ледяную крышу — воздух в лёгких заканчивался, в глазах вспыхивали искры. Слабеющий воин упёрся ногами в каменистое дно промоины, изо всех сил стал раздвигать прутья решётки, те шатались, но не поддавались. Воевода пнул наугад, в сторону, достал, на удачу, Коттина. Тот, видимо, понял, примостился сбоку, обеими ногами упёрся в прут, второй потянул на себя, Наконец, один выскочил из-под скобы, больно ударил бывшего Кота по лбу. Коттин пустил пузыри, навалился, загнул прут вниз. Воевода просунул голову в образовавшееся отверстие, потом — здоровое плечо, повернулся всем телом — выпал ещё один прут. Чудес, а за ним и Коттин протиснулись в щель, выпали вниз, в бурлящий водопад, вынырнули, лихорадочно хватая воздух ртами, хлопая руками по ледяной воде.

— А я, — глотая воду, прохрипел воевода, — подумал…

— Что подумал? — просипел бывший Кот, хватая за шиворот зачем-то снова нырнувшего с головой Чудеса.

— Что ты рехнулся, когда полез топиться!

— Ну и зачем же ты полез за мной? — Коттин достиг берега, отряхиваясь, словно огромный мокрый кот, вылез на сухое место.

— Дык… ты вроде не совсем дурак! Куда нам дальше?

— Тут есть карбас, пойдём дальше водой, лёд уже вскрылся.

Сундук второй Доска тринадцатая

Карбас несло по мутным водам реки — вокруг плыли ветки, сухие кочки, шишки — всё, что буйное половодье вымыло из весеннего леса. Уже стемнелось, берега чернели зарослями кустарников, светились песчаными отмелями — тут и там в речку весело вливались бурлящие ручьи, создавая водовороты, роя глубокие омуты. Песок намывал перекаты — река сужалась, неслась стремительно, неся полосы пены, стволы сухих деревьев. В карбасе сидели двое — один скорчился, нахохлился, второй деловито рылся в заплечном мешке. Лодка шла по воде по воле небес — вёсел не было, странники либо бежали сломя голову, либо были полными растяпами. Однако, тот, что рылся в мешке, вдруг поднялся, выловил в реке длинную жердь, оттолкнул плывущую рядом корягу. Значит не растяпы — беглецы…

— Воевода, ты потерпи, скоро причалим. Мы уже далеко ушли.

— Я тебе причалю! Хотя тропы развезло, конные могут догнать!

— Ты меня совсем за дурака держишь? Мы же потонули!

— Дурак бы сейчас на печи лежал, пироги жевал… А мы умные — в самое половодье погулять вышли.

— Угу. Самое-то половодье было вчера. Когда Белое озеро вздулось, да вода пошла по Шексне, сметая лёд… А сейчас воды уже меньше.

Внезапно Коттин, исполняющий роль кормчего, повернулся, всмотрелся в тёмную мглу.

— Вот это место. Кровь унялась?

— Промокло всё. Куда теперь?

— Вот сюда повернём!

За поворотом открылся широкий плёс — в Шексну по левую руку вливалась речушка, поросшая зарослями камыша. Коттин схватил жердь, изо всех сил упёрся — жердь прогнулась, затрещала, но карбас изменил направление, прижался к левому берегу, проскользнул в устье речушки.

— Ты что ж, против воды пойдёшь? — уставился на кормчего воевода Чудес, поглаживая, пушистые рыжие усы.

— Ты предлагаешь идти в Каспий? Нам надо в другую сторону.

— И то… видать, по голове меня огрели сильно. Кстати…

— Потом, воевода, потом. По воде голоса за вёрсту слышны. Давай побережёмся.

Карбас медленно скользил против течения, благодаря усилиям Коттина. Наконец, в дно стукнуло — раз, другой, вокруг закружили буруны, внизу заскрежетало и лодка плотно села в песок, задрав нос. Коттин плюнул, проворчал что-то, потом шагнул в ледяную воду, оказавшись в речке по пояс. Чудес вскочил, тоже полез за борт, но Коттин махнул рукой — дескать, не надо, и так справлюсь. Ухватившись за кованое кольцо, прибитое к носу карбаса, древний странник напрягся, упёршись ногами в дно, подволок лодку к песчаному берегу. Воевода тут же выскочил, вдвоём они вытащили судёнышко на берег — на половину корпуса.