Уже вечерело, когда Коттин увидел избы, чернеющие под белыми снежными крышами — на снежном же фоне. Ещё несколько дней — и снег почернеет, как он уже почернел на дорогах, раскис, кое-где на солнечной стороне превратился в кашу, потёк ручейками.

— А ведь Бергельмир, страшный ледяной великан из Ётунхейма, уже покинул наши края, — подумал Коттин, не ведая про встречу мальчишки, Арианта, с чудовищем из древнего мира. Бывший Кот вдруг подумал о мальчике, беленьком, как созревший одуванчик, с теплотой, что для бессмертного существа было довольно странным явлением — на его глазах народы и империи расцветали и рассыпались в прах, чтоб затем, собравшись в новую картинку мозаики, начать всё сначала. «Старею, что ли?» — подумал древний странник про себя, и рассмеялся — на тему старости он не думал со времени превращения из Стража пещеры в Кота Баюна.

Так, в приподнятом расположении духа, с улыбкой на тонких губах и румянцем на щеках, странник вошёл в старинное селение, огляделся, увидел, что кружало, возле которого дремали осёдланные лошади, стоит на положенном месте. Только изба стала шире, чем раньше, но и её брёвна уже почернели — избу срубили лет сто тому назад. Коттин поправил мешок, в котором заранее схоронил меч Индры, кинжал засунул в линялый красный сапог со странными прорезями, и смело толкнул дверь кружала. Потом ещё раз. Постоял, подумал, стукнул себя кулаком по лбу — потянул дверь на себя, повернув бронзовое кольцо, сияющее от прикосновения множества ладоней, вошёл внутрь, в плотный запах кухни, браги и немытых мужчин.

В кружале за широким столом, сколоченным из каких-то кривых жердей, сидели два купца — кушали жареного гуся с гречневой кашей, заправленной прогорклым маслом. Ещё пара столов была пуста, один стол был сколочен из струганных досок, скоблен ножом — для знатных гостей. За небольшим прилавком, сидя на скамье, на гостей взирал кривой хозяин кружала, лениво отгоняя веником мух, уже проснувшихся в протопленном помещении, а может быть, и вовсе не впадавших в зимнюю спячку. Доедая гуся, купцы заказали браги, для того чтобы выпить на посошок, вернее, продолжить утреннее возлияние, видимо, крайне необходимое перед дальней дорогой в Словенск.

Коттин кивнул хозяину, присел с краешка свободного стола. Кривой уставился на гостя, оценивая его платежеспособность и драчливость. Бритая голова путника вызывала у корчмаря смутную тревогу, но борода успокаивала — вроде бы, свой. Выходило так, что курносый сейчас закажет кусок мяса, или жареного снетка — эта рыбка была коронным блюдом кружала, потому как водилась в изобилии в Белом озере. Насчёт выпивки кривой не смог сделать никакого вывода — молодчик, видимо, шёл наниматься на службу, в мешке явно угадывался меч, за спиной был увязан лук и колчан — значит, буйно гулять пришлый не станет, чтоб не испортить впечатление перед нанимателями. И то ладно.

Когда Коттин крикнул корчмарю — «Снетка котелок, сметаны миску, хлеба каравай!» — хозяйские шаги уже удалялись по направлению к амбару, откуда шёл дымок, доносящий всевозможные вкусные запахи. Только тут Коттин понял, насколько он голоден — кишки были пустыми, они пели заунывные песни, толкали друг друга, завязывались узлами.

Постепенно кружало заполнялось людьми — сначала заскочил нечёсаный мужичок в чёрном тулупе — худая лошадка, запряжённая в сани, стояла возле ворот, грустно жевала, пустую солому. Мужик что-то шепнул одноглазому, тот принёс крынку, поставил её на стол — шаткий, жердяной. Тут же мальчишка подбежал к саням, снял с них мешок с чем-то тяжёлым, потащил в амбар. «Зерно, что ли?» — удивился Коттин, стуча ногтем по жердине — снетков всё не несли. Затем зашёл совсем молодой дружинник, может быть, даже ученик, с расцарапанной мордой. Видимо, что-то не поделил с подружкой, пришёл залить обиду на всех баб, будь они…

Бывший Кот долго пялился на купцов, что допивали третью крынку, слушал громкие разговоры на всевозможные темы — про то, как обустроить Чудь, как вылечить почечуй — а то ни сесть, ни встать; как Карл, король, целовал папскую туфлю — перед возложением на его чело короны.

А снетков всё не несли.

— Да где ты там, дармоед! — мягко и вежливо напомнил Коттин одноглазому о заказе. Принесли сметану, деревянную ложку, каравай чёрного хлеба, разломанный на три части. Рыбы не было.

Купцы доедали второго гуся, пустые крынки стояли под столом плотной толпой — разговоры становились всё громче и сбивчивей. Несколько раз гости вскакивали, били себя в грудь, что-то доказывая — Коттин старался их не слушать, он макал в сметану мякоть чёрного хлеба, вкусно откусывал его, наконец, не выдержал, сказал уже громче:

— Уважаемый! Где рыба? Уплыла в Каспий?

На секунду наступила тишина, сопровождаемая удаляющимися шагами одноглазого хозяина — затем все засмеялись, и как ни в чём не бывало, заговорили вновь. Сначала молодой дружинник, а затем и мужик — с самого краю, подсели за купеческий стол. Те глянули на мужика свысока, но в кружку плеснули. Парня, же хлопали по спине, утешали, и вскоре уже втроём про что-то громко говорили. Потом запели, пустив слезу, и как всегда, привирая:

— И нас на дно утянет! — стукнул кулаком по столу

дружинник.

Только Коттин, выслушав песню, собрался открыть рот, что бы гаркнуть, — «Где мои снетки?», как дверь распахнулась, в харчевню вошёл высокий, в тёмном плаще, под которым угадывалась кольчуга, с мечом на перевязи, с рыжими усами, человек. Все замолкли. Выпивший купец, что постарше, зашептал на ухо молодому дружиннику — Коттин услышал слово «варяг». Рыжеусый свысока воззрился на честную компанию, брезгливо — на кучи гусиных костей, подозрительное количество пустых крынок. Потом сел за стол — чистый, струганный. В это время вбежал кухонный мальчик, испуганно оглядел гостей, увидел Коттина, метнулся к его столу, поставил большую миску, закрытую сверху тарелкой.

— Позвольте вам рыбку, — пролепетал он, стремясь раствориться бесследно как можно быстрее.

— Наконец-то, мои снетки! — прошипел бывший Кот, сдёргивая крышку, и замер, остолбенев. В миске лежали толстые, большие, очень жирные — но караси. На несчастье, или на счастье Коттина, в то самое время, когда он разглядывал, что ему подали под видом снетков, за прилавком возник одноглазый. Он подобострастно выскочил и подал на варяжский стол ендову, полную вышеуказанных белозерских снетков, что за тысячу вёрст в округе слыли деликатесом, как в Кыеве — борщ, например.

— Ты это чего! — возопил голодный Коттин, хватая корчмаря за рукав. — Всяким тут понаехавшим даёшь лучшее?

— Убивают! — заорал хозяин кружала, но его острый торговый ум быстро смекнул, что симпатии посетителей будут на стороне этого немытого, вылезшего из какого-то грязного сугроба молодчика, и он сменил тактику: