— О, сударыня! — отвечала она. — Мы с миссис Марш ужасно перепугались и не можем теперь спать в своей комнате.

— Хорошо, — ответила матушка, — вы обе будете спать в моем кабинете. Только сперва расскажи, что тебя так перепугало.

— Ночью кто-то прошел через нашу комнату. Увидев его, мы спрятали головы под одеяло в ужасном испуге и пролежали так до утра.

При этих словах я не могла удержаться от смеха, но Кресвель залилась слезами. Чтобы ее утешить, я сказала, что нам предлагают прекрасный дом, и мы скоро оставим теперешнее наше жилище.

Через несколько дней, как-то вечером, матушка попросила нас с братом принести ей из ее комнаты пяльцы. Мы только что отужинали. При свете лампы, которую всегда зажигали вечером, мы стали подниматься по лестнице, как вдруг увидели перед собой длинное и худое существо. На нем было широкое платье, распущенные волосы в беспорядке падали на плечи. Мы подумали, что это сестра Анна, и закричали ей:

— Шутка твоя не удастся, душенька. Ты не испугаешь нас!

При этих словах фигура исчезла в углублении стены. Когда мы подошли, оно оказалось пустым. Мы решили, что сестра скрылась через потайную лестницу. Мы рассказали об этом матушке, которая недоуменно заметила: „Странно! У Анны заболела голова, и она легла в постель, прежде чем вы вернулись с прогулки“. Мы отправились к ней в комнату и застали спящей. Алиса, которая сидела у ее кровати, уверяла нас, что она спала уже более часа. Когда об этом услышала Кресвель, бедная девушка побледнела как смерть и закричала, что описанная нами фигура была та самая, которая ее так перепугала…

Спустя какое-то время приехал к нам брат Генрих, и мы отвели ему комнату на верхнем этаже в противоположной стороне дома. Утром следующего дня он спустился к завтраку с хмурым видом и сердито поинтересовался у матушки: неужели прошлым вечером она сочла его пьяным и неспособным даже погасить свечку, что велела присматривать за ним бездельникам — слугам?

На что матушка с обидой ответила, что она и не думала этого делать. Однако брат ей не поверил и с негодованием добавил: „Вчера ночью я соскочил с постели и отворил дверь. При свете месяца я увидел одного из этих негодяев внизу лестницы. Он был в халате, полы которого развевались, а волосы спадали на плечи… Если бы я не был раздет, то догнал бы его и порядком отделал, чтобы он не смел в другой раз за мной присматривать“.

В то время мы уже готовились перебраться в новый дом, владелец которого уехал в Швейцарию. Дней за пять до переезда к нам приехали г-н и г-жа Аткинс. Мы рассказали им о странных происшествиях, творящихся в доме, куда могли пробираться посторонние люди, хотя, возможно, у них и не было иных намерений, кроме желания попугать нас. И еще о том, что никто из нас не мог спать в комнате, где жили сначала Марш и Кресвель. При этих словах г-жа Аткинс расхохоталась, заметив, что она была бы в восторге провести в этой комнате ночь, если бы маменька позволила, и с ее маленькой собачкой никакого привидения можно не бояться. Так как маменька не имела причин ей противиться, г-жа Аткинс попросила своего мужа возвратиться домой и прислать ей ночной шлафор, прежде нежели запрут городские ворота, так как они жили за городом. Г-н Аткинс улыбнулся и сказал, что она очень самоуверенная женщина, но не порицал ее намерения и прислал требуемые вещи. Его жена простилась с нами и прошла в зловещую комнату со своей собачкой, не выказывая ни малейшего признака боязни.

На следующий день она спустилась к завтраку с очень расстроенным видом. Когда мы спросили, не страшно ли ей было, она ответила, что ее разбудил кто-то, тихо ходивший по комнате. И явственно различила человеческий образ, однако собака ее, до этого необыкновенно живая и беспрестанно лаявшая, оставалась безмолвной и неподвижной.

Вскоре приехал ее муж, который, желая развеять ее дурное настроение, стал уверять, что она все видела во сне. Г-жа Аткинс не на шутку на него рассердилась, — очевидно, она действительно что-то видела. После ее отъезда матушка сказала, что, хотя она не может поверить в существование привидений, расхаживающих по комнатам, все же ей не хотелось бы встретиться с таинственным существом, которое так пугало людей.

За три дня до переезда на другую квартиру я совершила большую прогулку верхом, очень устала и заснула сразу, как легла в постель. В полночь что-то вдруг меня разбудило. Но что — я не могла понять. К шуму шагов мы так уже привыкли, что он не производил на нас впечатления.

Я спала вместе с матушкой, но словно кто-то толкнул меня. Я открыла глаза и увидела между мной и окошком высокого, худого человека в широком халате, одной рукой опиравшегося на комод. Глаза его, казалось, смотрели прямо на меня. Я видела это необыкновенно явственно при свете лампады, которая ярко горела. Лицо молодого человека выражало такую глубокую грусть, какую, кажется, век не забудешь. Признаюсь, я очень испугалась, но особенно смертельно боялась того, что матушка вдруг проснется и увидит привидение. Однако ровное дыхание говорило о том, что она спит крепким сном. В эту минуту часы пробили четыре часа.

Прошел по крайней мере час, прежде чем я решилась опять взглянуть на комод — возле него уже никого не было. Между тем я не слыхала не единого шороха, хотя прислушивалась, как могла.

Больше я уже не заснула, как вы можете себе представить, и очень обрадовалась, когда Кресвель постучала в дверь, как это она делала каждое утро, потому как на ночь мы всегда запирались. Обычно я вставала и отпирала, но на этот раз, против обыкновения, я закричала ей: „Войди! Войди! Дверь не заперта“. Она ответила, что дверь закрыта, и я должна была встать и отпереть ее.

Когда я рассказала матушке о происшедшем, она очень обрадовалась, что я не разбудила ее, похвалив меня за бесстрашие. Матушка не захотела больше находиться в этой квартире ни одного дня.

Если принять во внимание тех, кто жил в этом доме, бесстрашие и неверие семейства в отношении к привидениям, выгоду владельца в том, чтобы ничего не утаивать и избавляться от жильцов (предполагая, что тут был обман), то странное явление можно было бы объяснить следующим образом: вероятно, бедный молодой человек, сначала замученный, потом убитый опекуном, был еще привязан, к своему сожалению, к похищенной у него собственности, сохранял в сердце память своих обманутых надежд, своих попранных прав и находил грустное удовольствие посещать места, где он так много страдал».

Плиний Младший упоминает об одном доме в Афинах, где никто не мог жить, потому что там появлялся мертвец. Однако же философ Афинадор поселился в нем. В первую же ночь он отослал людей спать, потом принялся писать, чтобы занять свое воображение, которое обычно порождает призраков своей обманчивой способностью. В продолжение некоторого времени вокруг него царила глубокая тишина, занятие философа все более и более поглощало его внимание, как вдруг раздался звук цепей. Афинадор оставался неподвижным и хладнокровным. Преодолевая свое любопытство, он продолжал писать, не поднимая глаз от стола. Однако же звук становился громче, приближаясь к дверям, и кто-то вошел в комнату.

Тогда философ поднял голову и увидел перед собой старика, чрезвычайно худого, со взором помешанного, с растрепанными волосами и длинной бородой. Он поднял руку и дал знак новому жильцу за ним следовать. Афинадор ответил движением, которое означало: «Подожди!» — и продолжал писать. Тогда неизвестный подошел еще ближе и потряс цепями прямо над головой ученого, который поневоле должен был снова взглянуть на него. Привидение снова дало ему знак следовать за ним, и философ повиновался. Старик шел медленно, как будто придавленный тяжестью своих оков. Он повел гостя на двор, где жилище разделялось на две части, и тут внезапно исчез. Афинадор набрал камней и травы и заметил это место. На другой день он известил о происшедшем судей, которые приказали рыть в указанном месте. Вскоре здесь нашли скелет человека, обремененного цепями. Его вынули из земли и похоронили, выполнив все религиозные обряды. С тех пор привидение больше не показывалось. Предрассудки его времени и страны применительно к погребальным обрядам смущали его даже в могиле. Он успокоился, только когда они были выполнены.