— Естественно.

Мама заболела корью.

А сильно облинявшая за это время красавица Генриетта вышла замуж за свежеразведенного мастера по цветным телевизорам.

Дядя-гужевик, выпив стакан очищенной жидкости, сказал:

— За здоровье молодых! — и рявкнул: — Походит он в хомуте.

Молодые супруги жили счастливо, если не считать того, что Поэт все меньше и меньше преуспевал в математических, физических и даже химических науках и все больше и больше писал лирические стихи.

Жена по-прежнему с восторгом выслушивала их, но, будучи женщиной практичной, как-то сказала:

— Послушай, ты читаешь стихи только мне одной. Напечатай их где-нибудь. Все прочтут их, а ты сможешь купить мне новые туфельки.

Молодой Поэт послушался Жены, собрал свои стихи и пошел в «Молодой журнал», потому что уже минуло три года с тех пор, как он послал туда поэму «Школа — оплот».

Самый Главный Редактор встретил его демократично-благожелательно, но долго не мог понять, о чем идет речь. Только когда Молодой Поэт в шестой раз изложил ему историю вопроса, Редактор кивнул головой:

— Так, так, вы говорите, поэма «Школа — оплот»? Помню, помню. Так вы говорите — три года назад. Нехорошо, нехорошо так небрежно относиться к своему творчеству, — отечески пожурил он Молодого Поэта.

Молодой человек не выдержал и напомнил Редактору о его письме и юбилейных авторах.

Выслушав его, Самый Главный Редактор опечалено произнес:

— Да, да, совершенно верно, но, видите ли, по не зависящим от нас причинам количество юбилейных авторов за это время сократилось, и если бы вы напомнили о себе, мы давно бы напечатали вас. К сожалению, мы не можем помнить всех, журнал один, а поэтов много. Но не огорчайтесь, я немедленно вернусь к вашему вопросу.

Проявив деловитость, он тотчас же куда-то позвонил, кого-то вызвал к себе, и тот явился с поэмой «Школа — оплот».

— Видите! — торжествовал Редактор. — У нас порядок, все на месте. Сейчас мы посмотрим, — он принялся рассматривать рукопись строго-доброжелательным взглядом.

— Так, так, — постукивал он карандашиком по столу, — неплохо… А это что?.. Вы сравниваете директора школы с капитаном корабля. Избитое сравнение. Такое встречается в девяноста процентах рукописей покойных юбиляров. Посмотрим дальше. «Самоотверженно погибнуть», — прочел он и слегка поморщился, — неудачно, крайне неудачно. Погибать самоотверженно нужно на войне, а в наше цветущее время нужно жить самоотверженно. Так, так, — стучал он карандашиком, — неплохо, совсем неплохо.

Кончив читать, он положил карандашик и, посмотрев на Молодого Поэта чуткими редакторскими глазами, сказал:

— Не пойдет, к сожалению, не пойдет. Видите ли, ваша поэма не в русле. Школа, конечно, остается школой, но сейчас нужно отразить в прозе и поэзии те учреждения, которые готовят будущих трудовых людей. Есть у вас что-нибудь? — с надеждой посмотрел он на Молодого Поэта.

— Нет, — смущаясь, ответил тот, — у меня другое, — и протянул редактору папку с надписью «Лирика».

— Лирика, — без особенного энтузиазма произнес Редактор. — Что же, оставьте, здоровая лирика нам нужна.

Молодой Поэт забрал свою поэму «Школа — оплот» и ушел домой, не надеясь на успех.

Через два месяца «Молодой журнал» напечатал из цикла «Лирика» три самых слабых стихотворения, которых Молодой Поэт, по правде сказать, даже несколько стыдился и называл их «вегетарианскими»… Но они не избежали редакторской правки. Так, например, в строке: «я любил ее страстно и нежно», слово «страстно» было заменено словом «преданно». Редактор объяснил Молодому Поэту, что преждевременно знакомить шестнадцати-восемнадцатилетних читателей журнала с незнакомым им, а иногда и двусмысленным понятием «страсть».

Гонорар, полученный Молодым Поэтом, оказался мал, чтобы купить Жене новые туфельки, но вполне достаточен для приобретения тапочек. Благодарная Жена страстно (что бы подумал Редактор!) целовала мужа, повторяя:

— Ты талант! Пиши, мой милый, пиши! Инженером может быть всякий, а ты один такой!

Молодой Поэт понял намек, ушел с последнего курса института и занялся вольным творчеством. Он писал много и увлеченно, писал утром, днем и вечером, писал бы даже ночью, но любящая жена, со свойственным ей женским эгоизмом, не позволяла ему этого.

Она окончила институт, поступила на работу, которой занимаются инженеры, Поэт все еще не заработал и копейки своим вдохновением.

— Послушай, — время от времени говорил он, — мне стыдно сидеть у тебя на шее.

— Глупости, — нежно улыбалась она, — нам хватит на двоих, а потом, когда ты станешь знаменитым, ты купишь мне шубу из каракуля и австрийские сапоги.

Она вовсе не была сказочная жена, она была такой, какими бывают жены молодых поэтов.

Молодой Поэт, закончив очередное творение, рассылал его по журналам. И все они: «Молодой журнал», «Интеллигентный», «Журнал для престарелых» и другие журналы вежливо отказывали, говоря ему, что эти стихи не в их русле. Молодой Поэт грустил и чуть не впал в отчаянье. Но как-то в одном из журнальных коридоров он познакомился с другим Молодым Поэтом. Тот был модно одет, весел, и лицо его сочилось благополучием.

Они разговорились. Молодой Поэт рассказал новому знакомому о своей горестной судьбе и дал прочесть цикл стихотворений, который он принес в журнал.

Тот, внимательно прочтя стихи, похлопал его по плечу.

— Вещь!.. Хорошо сработано!

— Не берут, — вздохнул Молодой Поэт. — Сколько башмаков износил.

— Соображать нужно, — засмеялся новый приятель, — так и босиком пойдешь. Писать нужно, чтобы в самое яблочко. Пиши о сталеварах и доярках — сразу возьмут.

— Извини, — покраснел Молодой Поэт, — но я ни разу не был ни на заводе, ни в колхозе.

— И незачем! Пиши по газетам, там есть все, что нужно.

Вернувшись домой с отвергнутой рукописью, молодой Поэт задумался и целую неделю не писал стихов. Потом он попросил Жену, чтобы она выписала ему побольше газет, если это не подорвет семейного бюджета. Жена, конечно, выполнила его просьбу: газеты не каракулевая шубка, они ей по средствам. Так началась новая жизнь Поэта. Целый день с утра до вечера читал он разные газеты, а вечерами и даже ночью, воспользовавшись тем, что Жена, утомленная работой и домашним хозяйством, рано ложилась спать, писал стихи о сталеварах и доярках, о пекарях и лекарях, о работниках прилавков и главков, о столярах и малярах, шоферах и еще о многом другом, о чем пишут газеты. Стихи эти ему не очень нравились, да и Жена деликатно подремывала, когда он читал вслух. Зато его сонеты, поэмы и производственные триолеты охотно печатали все журналы: и «Молодой», и «Друг пенсионера», и «Гужевик», и «Пищевик», и «Строевик», и даже «Интеллигентный журнал», который после смены редактора приобрел более жизнеутверждающее направление, чем прежде. У Жены Поэта была теперь не только каракулевая шубка, две пары сапог — одна французская, другая исландская, — платья разных национальностей.

Слепив книгу из своих боевитых стихов, Поэт отнес ее в Издательство. Там ее прочли, одобрили и дали на отзыв Старому Поэту.

Молодой Поэт раньше читал стихи Мастера, восхищаясь ими. Теперь он прочел его последние произведения, все они были очень слабы.

Прошло немного времени, Мастер пригласил к себе Молодого Поэта. Он приветливо встретил его, угостил чашкой черного кофе, затем вынул из письменного стола рукопись и неторопливо стал разбирать все стихотворения предлагаемого сборника, не оставив камня на камне ни от одного из них.

Молодой Поэт вскипал все больше и больше и, когда Мастер окончил разбор рукописи, не выдержав, воскликнул:

— Как же так?!. Как вы можете?!. Ведь вы сейчас пишете слабые стихи.

Старый Поэт ничуть не обиделся и посмотрел на Молодого Поэта умными, усталыми глазами:

— Друг мой, вы сейчас молоды, поэтому должны писать хорошо, когда вы станете старым — можете писать плохо.

Говорят, что Молодой Поэт внял совету Мастера. Может, это и не сказка, потому что было у него некоторое дарование.