Анисим Савельевич жадно рассматривал Игоря. Конечно, он изменился за эти долгие годы, черные пружинки его волос стали серебряными, но было в этом пожилом человеке что-то от дерзкого непокорного мальчика.

Оркестранты сели. Дирижер занял свое место. Игорь встал слева от дирижера, тот взмахнул палочкой, звуки концерта Чайковского полились в зал.

Анисим Савельевич не раз слышал этот концерт в исполнении лучших скрипачей. Восхищаясь их мастерством, он всегда отличал виртуозность от вдохновения, понимал, как достигают они вершин искусства. У Игоря было нечто большее, чем искусство, то, чего Анисим Савельевич не мог бы передать словами. Это нечто овладело не только им, но и дирижером, и оркестром, и всем залом.

В перерыве Анисим Савельевич, забыв о корзине с хризантемами, все еще был охвачен услышанным, и ему казалось, что Чайковский писал концерт, предчувствуя, что его будет играть Игорь Брагин.

Началось второе отделение. Эстрада была пуста. Вышел Игорь, ступая так, будто каждый шаг дается ему с трудом. Анисим Савельевич смотрел на него, в тревоге думая, что Игорь одинок в этом зале и, наверное, одинок в жизни.

Анисим Савельевич никогда не решался играть Первый концерт Шостаковича, чувствуя, что для этого у него не хватит душевных сил.

Сейчас он слушал Игоря, и трагическая мощь музыки потрясла его. Не думая, даже не сердцем, а подсознательно переживал он давно ушедшее: гибель отца, смерть матери и Анечки, то, что он видел на войне.

Игорь кончил играть. Анисим Савельевич, отвернувшись, утирал слезы. В памяти невольно возникла тревожная фраза, давным-давно сказанная мальчиком Игорем: «Художник должен испытать несчастье, иначе он будет пуст, как барабан».

Началось чествование. Один за другим выходили на эстраду женщины и мужчины с букетами и корзинами цветов. Игорь встречал их вежливо и рассеянно, он смотрел в зал и жестом звал кого-то.

Анисим Савельевич увидел, как в первом ряду встала женщина, показавшаяся ему чужой. Не спеша, словно выполняя надоевшую ей обязанность, она вышла на эстраду. Игорь устремился ей навстречу, поцеловал руку и подвел к группе людей, поздравлявших его. Все зааплодировали. Анисиму Савельевичу стало обидно. Будто она, чужая женщина, а не Игорь, играла концерт Чайковского и заставила плакать над Шостаковичем.

Чествование продолжалось. Анисим Савельевич подвинулся к эстраде, чтобы лучше видеть Игоря. Он не заметил, как двое молодых людей из Музыкального общества подошли к его корзине с хризантемами.

— Смотри, вот она, — сказал высокий, — когда же они принесли?

— Олухи мы! — засмеялся маленький. — Идем! Видишь, музыкальное училище пошло, так и школа нас обойдет.

Подхватив корзину, они пошли быстро. Анисим Савельевич увидел их, когда они уже были на эстраде. Он видел их, видел, что они несут его хризантемы, и не в силах был помешать. Не мог же он кинуться на эстраду, крича: «Отдайте! Это мои хризантемы».

Ловко лавируя среди поздравляющих, молодые люди скоро оказались в первом ряду, поставили корзину у ног Игоря и произнесли несколько слов.

Казалось, Игорь не видел этих молодых людей, не слышал сказанных ими слов, он склонился над хризантемами, стараясь уловить запах этих цветов. Затем он распрямился и, вглядываясь в зал, искал кого-то. Лицо у него было счастливое. Анисим Савельевич тоже был счастлив.

Концерт и чествование кончились. Анисим Савельевич стоял у дверей служебного входа, в толпе, где были и пожилые люди и очень много молодежи.

Все ждали. И вот по лестнице стали спускаться участники концерта. Впереди с женой шел Игорь. Сбоку от них — дирижер и толстый румяный администратор, дальше — музыканты и люди, неизвестные Анисиму Савельевичу. Игорь, как обычно, шел быстро, остальные едва успевали за ним. Когда Брагин с женой оказались на улице, в толпе кто-то крикнул:

— Браво, Брагин!

Игорь повернулся лицом к толпе, устало взмахнул рукой и вдруг увидел стоявшего в первом ряду Анисима. Увидел, сначала не поверил себе, потом кинулся к нему и, обняв его за плечи, радостно вскричал:

— Ты, это ты, Аниська!

Толпа умолкла, наблюдая такую необычную сцену, а кто-то из фотокорреспондентов успел запечатлеть ее.

— Знаешь, — взволнованно говорил Игорь, — я был уверен, что ты придешь, а когда принесли корзину хризантем, я понял, что это ваша корзина. Только вы знаете, как я люблю эти цветы. А где Нелли?

Ей немного нездоровится.

— Жаль, очень жаль! Она тонко понимает музыку. Как тебе понравился мой Шостакович?

— Здорово! — невольно сказал Анисим Савельевич студенческое слово, которое у них было высшей оценкой.

— Здорово! — засмеялся Игорь. — А критики говорят, что в моем исполнении концерт слишком трагичен. Ничего они не понимают: жизнь это не болото, а океан. Слушай, Аниська, сколько лет мы с тобой не виделись? Миллион!

— Что же поделаешь, — ты все время за рубежом, пропагандируешь наше искусство.

— Пропагандирую, — как-то невесело сказал Игорь, — но есть еще и другие обстоятельства…

Он бросил незаметный взгляд на жену, но Анисим уловил его и понял все.

Они бы, наверное, еще долго говорили, не обращая внимания ни на кого, но жена Игоря подошла к нему и что-то сказала на чужом языке. Фарфоровое лицо женщины было бесстрастным. Анисим Савельевич не знал этого языка, но чутьем догадался, что слова женщины повелительны. Игорь как-то виновато ответил жене и, вздохнув, сказал Анисиму Савельевичу:

— Увы, надо идти на банкет, все ждут. Идем с нами, Анисим.

— Спасибо, не могу.

— Понимаю, ты по-прежнему верный муж. Впрочем, тебе повезло. Нелли — это клад. Поцелуй ее и завтра позвони мне. «Европейская», двадцать пять. Мы должны увидеться все втроем.

Они попрощались. Игорь взял под руку жену и быстро пошел через улицу. Все сопровождавшие поспешили за ним. Толпа у служебного входа скоро рассеялась. Анисим еще долго смотрел на освещенные окна гостиницы.

Домой он вернулся поздно.

— Пойдем, Анися, я накормлю тебя ужином, — сказала Нелли.

— Спасибо, не хочется.

Волнуясь, подыскивая слова и не находя нужных, Анисим рассказывал обо всем, что он слышал и пережил на концерте.

— Знаешь, Нелюша, особенно потрясающим был Первый концерт Шостаковича, в нем звучало такое трагическое одиночество.

— Игорь всегда был одинок.

Анисим удивился этим словам, но ничего не спросил, продолжая говорить дальше об истории с хризантемами, о том, что Игорь звал его на банкет и что они встретятся втроем. Ему еще много было нужно сказать Нелли, но, заметив, что она рассеянно слушает, он спросил:

— Прости, кажется, ты устала?

Помедлив немного, Нелли сказала:

— Как выглядит Игорь?

— Он такой же красивый, только седой.

— Седой, — глухо повторила Нелли.

— Знаешь, с ним была его жена, иностранка.

— Иностранка, она красивая?

— Нелюша, я в этом мало понимаю. Пожалуй, красивая.

— Игорь всегда любил красивых. Иди спать, Анися, завтра у тебя концерт.

— А ты?

— Я еще посижу. Мне нужно закончить квартальный отчет.

Знаменитая рыба

Был воскресный летний день. Жена находилась на даче, а Петр Иванович Жаворонков сидел дома и бился над квартальным отчетом.

«Пройдет час-другой, и я закончу все», — размышлял он, как вдруг раздался резкий звонок.

Жаворонков пошел в переднюю и, забыв наставление жены спрашивать: «Кто там?» — открыл дверь.

На пороге стояли двое молодых мужчин в высоких болотных сапогах, непромокаемых куртках и фуражках-«капитанках». Один из них был маленький, широкогрудый, другой высокий, узкоплечий. Маленький держал в руках кожаную сумку.

— Извините, — сказал Жаворонков, — вы, кажется, ошиблись адресом.

— Мы! — засмеялся широкогрудый. — Это не по нашим правилам. Сапер ошибается один раз.

Жаворонков не понял, какое отношение имеют эти молодцы к саперам, а они, не обращая на него внимания, уверенно протопали на кухню.