Одно долгое мгновение оба сидели друг против друга неподвижно, не отводя взгляда, и медленно, осторожно, будто склоняясь лицом к открытому огню, подались навстречу друг другу, едва-едва соприкоснувшись губами. Еще мгновение прошло мимо, тягучее, как масло, и Адельхайда, упершись ладонью в его грудь, с усилием оттолкнула себя назад, нехотя отодвинувшись.

– Я целуюсь с сослуживцем над телом только что убитого сына друга нашей семьи, – проговорила она тихо. – Лотта была права: у меня не все в порядке с головой…

– Плохо выглядишь, – произнес Курт неожиданно для самого себя, и она усмехнулась:

– Да, это те самые слова, которые мечтает услышать каждая женщина после долгой разлуки.

– Я хотел сказать… – начал он, и Адельхайда перебила, кивнув:

– Я знаю, что ты хотел сказать. Вид у меня и в самом деле не цветущий. Яд, который принял Рупрехт, был в вине, и пили его мы вместе… О, – улыбнулась она, – а вот этот испуганный взгляд – самое приятное, что я видела за последние несколько лет.

– Ты слишком спокойна для умирающей, – заметил Курт напряженно, и она улыбнулась:

– Умирать я пока не расположена, хотя, даже если этой ночью что-то приключится с Прагой, я это вряд ли замечу, ибо буду пребывать в стране грез… Ты ведь не думал, что ты единственный ценный служитель?

– Сфорца и тебя посадил на ядовитые завтраки… – с облегчением констатировал Курт и, помедлив, тяжело поднялся, подавая ей руку и помогая встать. – В любом случае, присмотр лекаря тебе не помешает; как я слышал, Лотта ранена, и ты осталась без помощницы.

– Боюсь, без помощницы я надолго: она решила уйти на покой.

Курт, уже сделавший два шага к двери, остановился, обернувшись, и осторожно уточнил:

– А ты?

– Смеешься? – вяло улыбнулась Адельхайда и, прикрыв глаза, облизнула губы, глубоко переведя дыхание. – Вот, кажется, и меня подкашивает…

Курт отвернулся, торопливо пройдя к двери, и, приоткрыв, кивком головы пригласил ожидающих в коридоре инквизиторов и Императора войти внутрь; закрыв створку за их спинами, он махнул рукой за спину, указав на тело на полу:

– Он мертв. Для пользы дела, Ваше Величество, рекомендовал бы вам запереть его комнату и пока никому не говорить о произошедшем. Мне удалось узнать, где окопались сообщники заводилы, и его имя. Это Каспар. Тот самый. Госпоже фон Рихтхофен…

– О Господи, – вздохнул Император, глядя на тело своего приближенного с тоской и сожалением. – Снова этот человек… И как я скажу об этом отцу Рупрехта? Эберхарт этого не вынесет…

– Об этом после, – оборвал его Курт. – Сперва решим первостепенные вопросы. Госпоже фон Рихтхофен нужна помощь, чтобы добраться до ее покоев: ваш приближенный успел преподнести яду и ей. Она вот-вот может лишиться сознания.

– Что?.. – растерянно проронил Император, и Адельхайда, растянув губы в улыбке, приблизилась, уже заметно пошатываясь и с трудом выговаривая слова:

– Не страшно, Ваше Величество. Со мною все будет в порядке.

– Почему? – с подозрением уточнил Буркхард, и та пожала плечами:

– Когда вы ведете такие дела, как я, майстер инквизитор, у вас появляется множество недругов. А если бы вы были еще и женщиной, ваши недруги стали бы врагами, порой – смертельными… Я наняла аптекаря, чтобы он составил для меня распорядок принятия малых доз различных ядов. Была убеждена, что однажды мне это пригодится… Посему – жить я буду. Но мое самочувствие, разумеется, далеко от идеального.

– Я вас провожу, – непререкаемо вымолвил Император, подхватив ее под локоть, и, направившись к порогу, бросил через плечо, не оборачиваясь: – Я помогу госпоже фон Рихтхофен дойти до ее комнаты и найду для вас ключ от этой двери. Надеюсь, что вы посвятите меня в дальнейшие планы.

– И все-таки – они любовники, – убежденно констатировал Блок, когда Император вышел, поддерживая Адельхайду под локоть; Буркхард усмехнулся:

– Ты сомневался?

– Была пара моментов, когда – да, сомневался… А мне эта дамочка даже начинает нравиться. Крепкие нервы для женщины… Почему фон Люфтенхаймер назвал ее вашей соратницей, Гессе? Порадуйте, скажите, что она наш агент.

– Увы, – развел руками Курт, увидев, как насторожился Бруно. – Не скажу. Могу лишь предположить, что парень имел в виду ее попытки корчить из себя следователя. Таковые попытки наблюдались еще в той истории в Ульме, и он не мог этого не узнать; верней всего – от нее же самой: не скажу, что эта дамочка отличается особенной скромностью.

– А жаль, – равнодушно заметил Буркхард и осведомился, кивнув на тело под ногами: – Он и вправду сказал, где искать виновников?

– Указал дом и улицу. Судя по тому, как отреагировала госпожа фон Рихтхофен, дом этот в своем роде известный, посему мы легко найдем того, кто укажет нам его точно.

– Не надо никого искать, я знаю, где это, – отмахнулся Буркхард, выслушав пересказ признания рыцаря. – Легенда Златницкой: по преданию, лет сто назад в этом доме жил чернокнижник, продавший душу за способность обращать свинец в золото. Кто-то из наших даже проверил эту байку от нечего делать; выяснилось, что все бывшие хозяева этого домишки – честные ремесленники, мирно почившие в бозе. Никакой Зденек вообще никогда в том доме не жил; побасенка… Отец нынешнего владельца, поселившись на окраине Градчан с женой, начал сдавать дом приезжим, чем промышляют теперь уже и его потомки.

– Хороший выбор, – отметил Блок со вздохом. – Приметный дом. Нам бы и в голову не пришло там искать – на виду…

– Близится вечер, – заметил Бруно многозначительно. – Вскоре уже начнет темнеть. Если он не солгал, если верно понял то, что услышал от Каспара, – нам надо поторопиться. Иначе этой ночью Прага позавидует взятому Иерусалиму.

Солнце спускалось уже к самым крышам, плохо видимое за серыми облаками, уступая место предвечерней полумгле; и без того малолюдные в последние дни пражские улицы сейчас и вовсе почти опустели…

К дому, указанному умирающим фон Люфтенхаймером, пробрались задворками и обходными путями – Курт с помощником в сопровождении обоих следователей и пятерка бойцов в поддержке. Дверь безо всяких ухищрений, не стуча и не пытаясь выманить обитателей, буквально внесли внутрь, тут же рассыпавшись по комнатам двух этажей. Время уходило быстро, слишком быстро; иначе никто не стал бы вот так, без предварительной слежки, без подготовки, с ходу врываться на незнакомую территорию с неведомым количеством противников…

Первый этаж был безлюден и в проходной комнате, и в кухне; дом явно был жилым – царящий в нем будничный беспорядок давал это понять лучше, чем что бы то ни было, однако кругом не было ни души.

– Упустили? – предположил Бруно и запнулся, когда над головой что-то ударило в пол второго этажа.

Сверху донесся грохот, остерегающий вскрик Буркхарда, громкая ругань бойца из сопровождения, и Курт, сорвавшись с места, взлетел по лестнице птицей, выхватив клинок на ходу. Лицо, виденное в последний раз не один год назад, внезапно вспомнилось досконально, внятно, ясно; отчетливо вспомнился голос, этот негромкий, неспешный говор, этот взгляд – оценивающий, пристальный…

Вбежав в одну из двух верхних комнат, Курт остановился на пороге, не входя.

На полу, поблескивая в свете садящегося солнца, валялся короткий узкий кинжал, а чуть в стороне, согнувшись пополам, вяло и уже безнадежно силился вырваться из рук Буркхарда и одного из бойцов невысокий молодой человек с разбитым в кровь носом.

– Это не Каспар.

От голоса помощника за спиною Курт едва не вздрогнул; Буркхард обернулся к вошедшим, человек в его руках рванулся изо всех сил, едва не выскользнув из хватки, и инквизитор зло саданул его подошвой по икре, повалив на колени.

– Верткий ублюдок… – выговорил он сквозь зубы, послав вдогонку внушительный тычок в ребра, от которого парень согнулся и зашипел, не пытаясь, однако, больше вырваться. – Вообразите, Гессе, – продолжил Буркхард, когда Курт прошел в комнату, оглядываясь. – Вошли сюда и никого не увидели. Как есть никого. Пустота, и всё. Даже не знаю, как я этого сукина сына учуял – то ли услышал, то ли почувствовал… Но возник он просто-напросто из пустоты. Не прятался и выскочил откуда-то, а прямо перед нашими глазами стоял – и мы его не видели. Каково, а?