Снаружи царил мрак, свитый метелью в плотную завесу, и даже давняя привычка к темноте не помогала разглядеть, что творится под самым носом, у порога двери черного входа, лишь едва можно было заметить, как живет и копошится темнота там, внизу и чуть правее окна.

– Видишь? – уточнил Курт, когда помощник, держа огонь подальше от его лица, выглянул тоже, щурясь от летящего встречь снега. – Будь готов. Бросаю, отступаю, бросаешь ты. Мне проще – хоть куда-нибудь, но я попаду, а ты будь внимательней. Учти ветер; дерево довольно легкое, не промажь, попыток у тебя немного. При первом же промахе они разбегутся. Это – понятно?

– Постараюсь.

– Что вы… – начала Амалия снова и тихо взвизгнула, когда из-за закрытой двери и из разверстого окна ворвался оглушительный рев, не человеческий и не звериный, перешедший в вой, которому отозвался чей-то торжествующий гик – там, у главного входа, задуманное охотником явно прошло удачно.

– Зараза, – ожесточенно проронил Курт, злясь на себя за промедление, и, попытавшись прицелиться в сгустки тьмы внизу, метнул скользкие от масла сосуды один за другим, отскочив от проема в сторону.

Горящее дерево помощник швырнул, широко размахнувшись, всё разом; Курт успел увидеть, как один огонек, кувыркнувшись в воздухе, исчез где-то в стороне, утонув в сугробе, а два других, ткнувшись во внезапно застывшие темные силуэты, медленно, словно бы нехотя, разлились радужным пламенем. Пронзительный визг взрезал слух, как нож, тени внизу метнулись, столкнувшись, объявший их огонь стал гуще и ярче, и тогда Курт сумел разглядеть то, что до сего мгновения укрывали ночь и буран – темные тела, не похожие ни на волка, ни на человека, словно неведомый создатель вздумал слепить из венца творения лесного зверя, но кто-то прервал его труд на середине, не дав закончить работу. Их было четверо, огромных, похожих на сутулых тощих медведей с вытянувшимися мордами; один, оскалившись и поджавшись, втиснулся в сугроб чуть в стороне, глядя на своих сородичей, чья залитая маслом шкура пламенела в белесой мгле в трех шагах от него – те метались на маленьком утоптанном пятачке перед дверью, бессмысленно и беспорядочно размахивая лапами.

Рычание, вдруг донесшееся издали, перекрыло вой и ветра, и тварей у порога – рычание ожесточенное, раздраженное, и темные горящие тела запрокинулись в сугроб, сбивая о снег пламя, и через несколько мгновений вокруг вновь воцарилась тьма, из которой несся уже не рев, а жалобный, болезненный скулеж. Курт всмотрелся, но теперь глаза, ослепленные вспышками, видеть сквозь мрак отказывались вовсе.

– Готов спорить, это наш вышестоящий приятель, – отметил он, отвернувшись и отступив от окна. – Они то ли еще слишком тупы, чтобы самим додуматься затушить горящий огонь о снег, то ли попросту опешили с перепугу; а он, судя по всему, сейчас им приказал это сделать. Похоже на то, что он с ними разговаривает… Любопытно, а обычные волки могут так?

– Что же это теперь будет? – в ужасе выговорила Амалия. – Ведь это… это жутко! То, что здесь было – это страшно! Как вы можете быть таким спокойным, майстер инквизитор!

– Почему всем вокруг не терпится увидеть меня в панике?.. Это было и впрямь неприятно, – согласился Курт и, бросив последний бесполезный взгляд в окно, вздохнул, подняв раму и вставив ее обратно. – Неприятно то, что их много и один остался невредим. Надеюсь, у Яна дела лучше… А Макс умный парень, даже сейчас он сообразил, как себя вести, – отметил он, кивнув на связанного зверя у стены, что лежал, притихнув, прижав к лапам голову и не издавая ни звука. – Чует, что пахнет жареным, и лучше не дергаться.

Амалия застыла, растерянно переводя глаза с него на сына, явно не понимая, надлежит ли расценивать его слова как похвалу; Бруно вздохнул.

– Макс молодец, – кивнул помощник, исподволь бросив недовольный взгляд на свое начальство. – И ты тоже. Держись. Половина ночи позади, и скоро все закончится.

– До следующей ночи, – возразила она с тоской. – Не знаю, как я смогу это выдержать… Ведь теперь я не смогу выпустить его наружу, как прежде – там эти существа, и вот так держать его ночами здесь опасно тоже – там, внизу, этот человек… Он не раз говорил, что убьет оборотня на месте, когда изобличит его, и что же станется, если он сюда войдет?

– Не войдет, – возразил Курт, рукоятью вбив раму окна поглубже в проем, и отступил, оглядывая результат своих трудов. – Но если даже и так – я обещал Максу защиту, а значит, в обиду не дам.

– Не поднимете же вы руку на человека! – довольно неуверенно возразил Амалия и запнулась, когда он передернул плечами. – Я просто буду молиться, чтобы беда миновала.

– Поможет скоротать время до утра, – одобрил Курт, подтолкнув помощника к двери. – Идем-ка, не то, в самом деле, как бы не взбрело ему в голову заглянуть сюда. Это и впрямь было бы неуместно.

Ван Ален от мысли о том, чтобы разгуливать по комнатам, был далек – все его внимание было поглощено темнотой по ту сторону двух бойниц; темнота отзывалась свистом метели, сквозь который прорывалось далекое рычание, то злобное, то болезненное. Здесь ветер дул вскользь, пронося снежную крошку мимо, и охотник стоял вплотную к бойницам, почти вывесившись наружу.

– Что ты там надеешься увидеть? – уже не в первый раз, судя по унылому тону, выговорил Карл Штефан, зябко обхватив себя за плечи и сместившись к самому очагу. – Темень – глаз выколи… Майстер инквизитор, скажите ему – пусть закроет, наконец. Дует.

– Сколько было у тебя? – никак на его слова не ответив, спросил Ван Ален, не оборачиваясь.

– Четверо.

– И здесь трое, – хмуро сообщил охотник, все так же глядя в темноту. – Семеро. И вожак. Восемь… Скольких удалось задеть?

– Один уцелел.

– Неплохо, – кивнул Ван Ален и, вздохнув, развернулся, спустившись с галереи в зал. – Закрой, – приказал он, кивнув неудачливому возлюбленному, и тот возмущенно вскинул голову:

– А почему я?

– Потому что я так сказал! – повысил голос Ван Ален; Вольф поморщился, отстранив с пути насупленного парня, и двинулся к лестнице.

– Я закрою, – отмахнулся он. – Все равно как надо не сделает.

– Уцелел один, – неспешно произнес охотник, проследив взглядом за тем, как хозяйский сын поднимается к бойницам. – Неплохо, – повторил он, усевшись за стол напротив Курта. – Я зацепил всех троих; если у него в кустах не запрятана армия, сейчас под его началом осталась одна-единственная тварь, пусть целая и здравая, но порядком напуганная. Прочие восстановятся не скоро, посему, надеюсь, до утра они отвяжутся.

– Уверен? – уточнил фон Зайденберг хмуро, и охотник огрызнулся:

– Я сказал «надеюсь». В подобном положении мне бывать пока не доводилось, и я даже представления не имею, что еще они могут учудить. Обожженные будут приходить в себя еще несколько часов, до самого рассвета, когда станут просто людьми… тоже, кстати, неведомо что могущими выкинуть… Но если, назло моим надеждам, уцелевший оклемается от испуга довольно скоро, то под началом нашей безрукой животины все же будет одна тварь, способная к активному действию. Дверей он, конечно, в одиночку не вышибет, но все равно в его арсенале возможностей немало. Посему – все ж не расслабляйтесь.

– Есть и хорошее, – с улыбкой произнес Вольф, с рамой в руке стоящий у бойницы. – Они не каменные, и их можно победить.

– Господь смилостивился, – согласно закивал торговец, зажавшийся в угол у очага. – Господь не дал на растерзание дьявольским созданиям детей своих. Чем бахвалиться своими победами, мальчик мой, лучше вознеси благодарение Богу. Жив Господь и благословен защитник мой! Да будет превознесен Бог, убежище спасения моего. Ибо кто Бог, кроме Господа, и кто защита, кроме Бога нашего…

– Ну, – обиженно возразил Вольф, – мы ж не сидели сложа руки, так? Это мы их отогнали. И ведь мы были не готовы, и все равно смогли проучить их; а теперь они нас врасплох не застанут.

– Не торжествуй слишком, – одернул его Ван Ален. – А лучше призадумайся над тем, что сам сказал: не были готовы. А должны были б.