– Le Chevalier sans peur et sans reproche[674] – это весьма эпично, – согласился стриг легкомысленно. – Не следует так сокрушаться о молодом наследии, баронесса – взгляните на Эриха. Я уже успел услышать о его подвигах.

– О, да, – язвительно усмехнулся фон Лауфенберг. – То, как он проехался по грязи всей физиономией – это, несомненно, величайшее из достижений. Такой мощной борозды в земле не оставлял еще никто за всю историю турниров.

– И вы удивляетесь, что я не участвовал? – сморщил нос фон Вегерхоф, не дав юному рыцарю разразиться ответной тирадой. – Грязь, кровь, испорченное платье и сотрясение мозга… Que c’est vilain[675].

– Слава, – все же вклинился Эрих оскорбленно. – Возможность вознести честь своей дамы. Приз, в конце концов. Неужели вам ничто не близко?

– Слава нужна юным, – отмахнулся стриг. – Приз – неимущим. А дамы, чья честь требовала бы возвышения, у меня нет.

– И напрасно, – наставительно проговорила баронесса фон Герстенмайер. – В ваши годы, барон, пора становиться мужчиной, пора думать о семье и потомстве. Подумайте о будущем вашего рода; вы единственный фон Вегерхоф, оставшийся в живых, и что же будет, если с вами приключится несчастье?

– К примеру, если свернут шею на турнире, – согласился стриг, адресуясь к фон Лауфенбергу, и тот пренебрежительно фыркнул. – Семейная жизнь, баронесса! Господь с вами; я еще слишком мало пожил, чтобы собственными устами изречь перед алтарем «да, казните меня».

– Вам нужна серьезная женщина, – категорично возразила та, и Курт услышал, как Адельхайда рядом с ним вздохнула с усталым недовольством. – Которая могла бы вас воспитать.

– Думаю, из этого возраста я уже вышел. А если и соберусь когда-нибудь жениться – Dieu préserve! – баронесса, ни в коем случае не на серьезной женщине – они всегда делают жизнь невыносимо унылой. Уж лучше легкомысленная; эти, по крайней мере, не дают расслабиться.

– Жениться, барон, надо на женщине с хорошей родословной.

– Боюсь, хорошую родословную я способен оценить лишь при покупке лошади, – улыбнулся тот, и фон Лауфенберг передернул плечами:

– А разница невелика. Те же требования: хороший круп, красивая поступь и здоровые жеребята.

– Граф, – с подчеркнутой укоризной произнесла Адельхайда, и тот склонился в ее сторону:

– Вы – не женщина, госпожа фон Рихтхофен. Вы сказка.

– Я предпочитаю жить в реальности, – заметил фон Вегерхоф. – Она не имеет обыкновения заканчиваться неправдоподобно хорошо.

– И что же дурного в хорошем завершении?

– Ничего, госпожа фон Герстенмайер, – улыбнулся стриг. – Ровным счетом ничего.

Владелица нахмурилась, оторопело хлопая белесыми редкими ресницами, однако с ответом так и не нашлась, умолкнув и надолго впав в задумчивость.

– Быть может, турнирные забавы и не самое большое увлечение Александера, – вмешался Курт с усмешкой, – но на двухцветном ристалище он ни разу не пал, насколько мне известно. Помнится, господин фон Лауфенберг, вы намеревались его сокрушить. Надеюсь, сегодня мы это увидим?

– А вам так по сердцу смотреть, как меня бьют, майстер инквизитор? – покривился граф. – Вчерашнего вечера вам показалось мало?

– Сдаетесь до боя? – уточнил фон Вегерхоф удивленно. – А я рассчитывал на острую баталию.

– Сдаюсь? Я?.. Не дождешься. Как только ты будешь готов, я устрою тебе хорошую взбучку.

– А я, пожалуй, не стану позориться, – вздохнул фон Эбенхольц. – Для моих старых нервов это слишком.

– Что это с вами? – удивленно озирая помрачневших гостей, осведомился стриг, и фогт кивнул в сторону Курта:

– Спросите своего друга, барон. Вчерашним вечером он более двух часов попирал наше самоуважение; после этого садиться за игру с вами не просто самонадеянность, а безрассудство.

– Гессе? Неужто? – оживился фон Вегерхоф и, когда Курт развел руками, широко улыбнулся: – Моя школа.

– Рано или поздно ты сделаешь ошибку, – уверенно сказал фон Лауфенберг. – Все ошибаются когда-нибудь.

– Завтра начнут разъезжаться по домам, – шепнула Адельхайда со вздохом, и Курт непонимающе нахмурился:

– Серьезно? Откуда такие выводы?

– Гости пресытились; думаю, и вы это заметили, – пожала плечами она. – Начинают скучать, и даже появление Александера не спасет ситуацию… К тому же, завтра пятница, последний день на то, чтобы приготовиться к завершению Пасхальной октавы, а кроме того, эти празднества длятся вот уж четвертый вечер, и примитивная благопристойность требует избавить, наконец, хозяйку от своего присутствия. Ну, и, в конце концов, простая statistica. Когда эти пиршества начинают завершаться рано, еще до темноты, это означает, что присутствующие исчерпали запасы сил и намерены возвратиться к обыденной жизни, к делам, к каждодневным необходимым заботам. Фогт уж точно уедет – у него этих забот немало; фон Лауфенберг также не может оставить имение надолго – слышали сами, майстер Гессе, в его владениях сейчас неспокойно. Фон Хайне останется, правду сказать: этот не покинет стен замка, пока его прямо не попросят…

– Иными словами, – подытожил Курт хмуро, – на то, чтобы разобраться в деле, нам остается этот вечер и завтрашнее утро. Я верно понял?

– Да, если наш подозреваемый не окажется среди оставшихся. Молитесь, майстер Гессе, чтобы именно это и произошло.

– Как я вижу, ваши надежды на то, что виновный занервничает и наделает глупостей в моем присутствии, не оправдались?

– Не знаю, – отозвалась Адельхайда с неудовольствием. – Фема, примешавшаяся к нашему вчерашнему ужину, оспорила у вас пальму первенства по части воздействия на умы и души. Сложно теперь понять, отчего на самом деле так возбужден фон Лауфенберг, почему немыслимо много даже для него пьет фон Хайне и что стоит за постоянными тычками Эриху от его отца – любовь парнишки к народным мстителям, или к этому примешалось что-то еще.

– Прошу прощения, если выскажу оскорбительную нелепость, – продолжил Курт, – однако хочу спросить: а ваша тетушка ведет себя так, как обычно? Будь это посторонний человек, я предположил бы неожиданное возвращение тридцать лет отсутствующего супруга…

– Тетку я проверила в первую очередь, – не моргнув глазом, кивнула Адельхайда. – Ее замок – в некотором смысле территория проведения операции и мое прикрытие; неужто вы полагаете, что я оставила бы спину незащищенной?.. Эта версия мне пришла в голову одной из первых: о том, что некоторое участие в расследовании смерти мужа я принимала, полностью скрыть не удалось, и месть оставшихся, быть может, в живых стригов из обнаруженного мною клана вполне могла иметь место. А если предположить, что кому-то стало известно о моем чине в Конгрегации или должности в имперской разведке… Но – нет. Тетка непорочна, как кладбищенский камень. Я положила довольно сил и времени, чтобы говорить такое с уверенностью.

– Обидно. Версия на поверхности и такая удобная… – вздохнул Курт и, спохватившись, оговорился: – Простите.

– Ничего, – благодушно улыбнулась Адельхайда. – Многие, знающие мою тетушку дольше года, пожелали бы увидеть ее если не на костре, то уж за решеткой; взгляните хоть на фон Лауфенберга. Но, если вычесть из ее характера contra-еврейские пунктики, помешанность на рыцарской истории и желание во что бы то ни стало женить на мне Александера – она весьма даже сносна.

– Так вот к чему эти проповеди о семейной жизни.

– Местное высокое общество вообще поголовно уверено, что рано или поздно это произойдет, – недовольно пояснила она. – Ведь я навещаю тетку сравнительно часто, и мы с Александером общаемся не первый год… Однако во мнении собравшихся дам ему наметился противник, знаете?

– Фон Эбенхольц старший или младший?

– Ну, майстер Гессе, какая вопиющая ненаблюдательность и несообразительность… Вы, разумеется. «Ах, милая, вы так шушукаетесь с этим инквизитором; неужели!..»; знаете, вы вообще покорили всю женскую половину. Таких мрачных, но непостижимо очаровательных типов они не видели, быть может, ни разу за всю свою жизнь.