– Господин барон! – воззвал Штайн, обернувшись к неподвижному фон Вегерхофу. – Вы… вы же цивилизованный человек, как вы можете в этом участвовать? Поверить не могу, что вы заодно с ним!
– Это довольно занятно, – заметил Курт, когда стриг не ответил, – слышать подобные речи от любителя ночами выкапывать умерших из могил. Что-то это слабо отдает цивилизованностью. Посему, господин профессор, выхода у вас два – на костер или стрелу в лоб.
– Нет, вы чего-то хотите от меня, – возразил Штайн настойчиво. – Вы ждете от меня чего-то, иначе не стали бы со мною говорить. Вы меня просто запугиваете, чтобы вынудить сделать или сказать что-то; но что? вы просто скажите, что вы хотите от меня получить!
– Наверняка подобных успехов в исследованиях не смог бы достичь глупец, – отметил Курт одобрительно. – Разумеется, вы понимаете все верно, разумеется, мне от вас кое-что нужно. Странно только, что вы не догадываетесь, что именно. Возможно, дело попросту в том, что вы на взводе, и это понятно… Прежде, чем решить вашу судьбу, господин профессор, я хочу четкого и прямого ответа на один-единственный вопрос: для чего вы сделали то, что сделали? Зачем столько трудов, дабы подбросить мне поддельного стрига – вот что я хочу знать.
– Les faits sont obstinés[627], – благожелательно заметил фон Вегерхоф, когда старик опустил взгляд, не ответив. – Или, говоря проще – прислушайтесь к моему другу, господин профессор, и не злите его лишний раз. Поверьте мне, терпение у него и впрямь не ангельское, а отношение к правам и свободам и вовсе кошмарное; наверняка сам я все еще жив и здоров лишь оттого, что он не имеет иного партнера для шахматных баталий.
– Как я понял из слов майстера инквизитора, господин барон, – заговорил Штайн, наконец, – мое будущее мало изменится от моих действий. Мне в любом случае грозит смерть – немедленно ли, нет ли…
– Также мои слова должны были заставить вас припомнить, что между «немедленно» и «нет» есть существенное различие, каковое вы как человек, имеющий знакомство с телесными страданиями, должны осмыслить. Ну же, не упрямьтесь, дорогой доктор. Вы и без того по самые уши в неприятностях; разъяснить мне причину, по каковой вы в них влезли – не столь уж весомое к ним добавление.
– Ну, что ж, хорошо, – обреченно отмахнулся старик, бросив на фон Вегерхофа укоряющий взор. – Хотите причины – я назову их вам, вот только ничего в моей судьбе это и впрямь не изменит… Вы помеха в этом городе, майстер инквизитор. Помеха всем и всему – и торговле в первую очередь. А моя торговля процветает лишь во дни, когда горожане праздны и спокойны, когда их кошельки наполнены, а души ублаготворены; лишь тогда они задумываются о здоровье несколько более, нежели обыкновенно – и тогда, кроме необходимых лекарств, они приобретают средства для поддержания или стяжания красоты и молодости, а также всевозможные благовония и прочие мелочи, о которых и мыслей не приходит в голову, когда голова эта занята проблемами. А проблемы, прошу меня простить за прямоту, создаете здесь вы. Вы всем говорите, что по улицам бродит стриг, и люди опасаются. А когда люди боятся за свою жизнь, майстер инквизитор, им не до излишеств, они и не подумают потратить деньги на притирки от прыщей или вот хоть книги (тем более книги!); они потратят свои сбережения на замок покрепче или новые ставни, или еще на что-то, что, по их мнению, поспособствует их безопасности. Вот вам и причина. Не будет стрига – не будет в Ульме и вас. А когда вас не будет, некому будет будоражить умы моих покупателей.
– Вот, стало быть, как… – проронил Курт неспешно, глядя на старика в упор и видя смятение в глазах, и, вздохнув, кивнул стригу: – Александер?.. Запри-ка дверь. Думаю, придется спуститься в хозяйский подвал и продолжить беседу там. Я полагаю, у вас там неплохая звукоизоляция?
– Чем вас не удовольствовал мой ответ, майстер инквизитор? – с плохо скрытым опасением спросил Штайн. – Если у вас остались другие вопросы – обещаю, более я не стану запираться и расскажу все, что вы захотите услышать.
– Знаете, господин профессор, – вздохнул Курт с подчеркнутым состраданием, – я вас понимаю. Это довольно мерзко, когда кто-то вынуждает вас поступить вопреки собственной воле – отдаете ли вы кошелек грабителю, поддаетесь ли на угрозы какого-то наглеца со Знаком на шее; это просто обидно. Я постоянно вижу подобное ex officio[628]. Мне попадаются разные люди; некоторые держатся часами, причем в ситуации более… неприятной, нежели вы, а некоторые раскалываются уже в первую же минуту, но вот только, господин профессор, вы на такого не похожи. Вы похожи на еще одну разновидность: на тех, кто не желает говорить правды и, обладая некоторыми познаниями в области человеческой мысли, разумно полагает, что высказанное не сразу, высказанное под давлением производит впечатление истины более, нежели нечто, полученное мною легко и немедленно. Вы противились мне, дабы я, услышав ваш ответ, счел себя удовлетворенным, счел, что я сумел таки вас переломить. Я не стану доказывать вам свою правоту, не буду перечислять все признаки, по каковым я сделал такой вывод, просто прошу вас понять: я вижу, что вы говорите мне неправду. Возможно, не лжете совершенно, однако всей правды я не узнал. Я хочу ее знать, господин профессор, и я узнаю ее – по-хорошему или нет.
– Я слышал о вас, майстер Гессе, – не сразу отозвался Штайн, опустив взгляд в стол, и нервно усмехнулся, взъерошив и без того похожую на гнездо шевелюру. – И услышанное позволяет мне думать, что вы и впрямь узнаете то, что хотите. Я не в том возрасте и не той стойкости, чтобы сопротивляться вам до конца…
– Так не надо, – согласился Курт по-прежнему доброжелательно. – Что бы вы ни натворили, господин профессор, я понимаю – вам от этого скверно. Ведь я это вижу. У вас могут быть сомнения в моей проницательности, однако вы должны понимать, что, кроме нее, я имею еще и весьма немалую статистику; я видел вам подобных. Вы ведь не плохой человек. Я заглянул в ваши записи; и это не сухое изложение, это переживания и волнения, это искреннее желание истины, упоенные ее поиски… Я знаю, что вы не духовный скряга, ищущий знания лишь ради него самого и наслаждающийся втайне собственным превосходством. Я знаю таких, как вы. Вы тяготитесь тем, что не с кем поделиться хоть чем-то из того, что вам известно. Вы хотите поговорить – хоть с кем-то. Поговорите со мною. Я готов слушать – столько, сколько потребуется, хоть до ночи и после до утра, и еще множество дней, если надо.
– Наверное, вы слишком многого от меня ожидаете, майстер Гессе, – вздохнул Штайн с невеселой улыбкой. – Вы полагаете, что за моими действиями стоит какая-то тайна – и наверняка страшная… Но это не так. Да, конечно, часть моей жизни, и весьма немалая ее часть, сокрыта от людских взоров, недоступна большинству людских умов, да и не нужна им; увлекательная часть, не стану отпираться. Эта лавка, пузырьки, мази, даже книги – те, что здесь на виду – все это пустота, ничто в сравнении с прочим, со всем тем, что вы увидели в моей лаборатории. Но это тело на кладбище… За моим молчанием не стоит никаких потусторонних тайн. Вы будете разочарованы, но единственное, что мешает мне быть откровенным с вами, майстер Гессе – это страх перед вполне обыденными вещами, как то – утрата дома, дела, права на жизнь в стенах этого города. Страх перед людьми, не более… Это люди из городского совета велели мне сделать подложного стрига, майстер Гессе. По причинам, мною уже высказанным: вы мешаете им.
– Наверное, я должен был воскликнуть «вот это да» или как-то иначе изъявить свое удивление, – помедлив, произнес Курт негромко, – однако же, не могу сказать, что особенно поражен услышанным… Стало быть, все это – лишь попытка успокоить город, и не более?
– Все верно, – вздохнул старик, снова скосившись на молчаливого фон Вегерхофа. – Все, что я сказал, является правдой в одном – ваше присутствие всего за несколько дней сбило накал деловых страстей в Ульме. Спросите у господина барона, так ли это; он наверняка знает достоверно. Владельцы тех заведений, чьи посетители предпочитают поздние развлечения, подсчитывают убытки; люди, занятые днем и обыкновенно обсуждающие свои дела вечерами, пусть и не прекратили эту практику, но все же… И всему этому виною вы и ваша убежденность в наличии стрига. Даже некоторые из тех, кто до вашего приезда был уверен, что тварь покинула пределы города, теперь переменили свое мнение. Прежде лишь стражи отстаивали эту идею и опасались ходить поодиночке – наверняка оттого, что им приходится немало времени проводить на темных улицах, а это подогревает страхи, каких и не бывало вовсе. Наверное, лишь они одни и не испытывают к вам неприязненных чувств – вы поддержали их мнение; а к прочему, чем меньше на улицах народу по ночам, тем меньше грабежей и краж и тем меньше у них забот.