– Я дозволял? – оборвав подчиненного на полуслове, насупился вдруг Керн, и Курт обернулся на своего подопечного, без стука вошедшего и потихоньку прикрывшего дверь за собою; тот пожал плечами:

– Нет, – и, отойдя к стене, остановился, привалясь к ней спиной.

– Служба с Гессе тебе не на пользу, – заметил Керн сухо, одарив упомянутого испепеляющим взглядом, однако продолжать тему не стал, вновь обратясь к Райзе: – И где искать тех троих, он сказал?

– Сказал, – кивнул тот. – Однажды он невзначай увидел одного из тех, кто говорил с ним, на набережной. Любопытства ради остановился, следя за тем, куда тот пойдет, и…

– На баржу, – вклинился Курт, и сослуживец умолк, глядя на него растерянно и с настороженностью.

– Откуда известно? – уточнил Райзе; он кисло усмехнулся:

– Я тут тоже нашел, с кем побеседовать. Только советую умерить радость, Густав: баржа пуста, и где эти трое теперь – Господу одному ведомо.

– Гадство! – с чувством прошипел тот. – Вот непруха… И что теперь? Где концы искать?

– Сдается мне – в шкафу Мозеров, – откликнулся Керн угрюмо. – Из того, что мне наплел наш эксперт, я делаю именно это заключение. Так, Гессе?

– Не совсем, Вальтер; я сейчас все объясню в подробностях, и, надеюсь, на сей раз вы прислушаетесь к моим выводам… Primo. Упомянутый вами эксперт подтвердил то, о чем говорили улики: Мозер-младший не покидал дома – по крайней мере, в общеупотребительном смысле. Его комната насыщена следами некоего потустороннего явления с участием некой личности потустороннего характера, а обыкновенные вещественные улики говорят о том, что у порожка шкафа происходила борьба. Secundo. Вода проходит объединяющей все вышеперечисленное линией: мокрый след у шкафа, речная вода в кувшине, а также тот effectus[378], каковой вода эта оказала на эксперта одним лишь на нее взглядом. Tertio. По пути в Друденхаус я переговорил с приятелем… с уверенностью говорю – покойного… Мозера; мальчишка на посылках в лавке его отца. Тот описывает события, происходящие в его доме по ночам, в точности совпадающие с тем, что мне довелось слышать от Штефана, – голоса, приоткрывающаяся дверца, а главное – главное, это звуки флейты.

– В монастырь, – тихо произнес Керн. – В монастырь, растить морковку и замаливать грех непослушания. Сказали же старому дураку – «способствовать расследованиям»… Твой миг торжества, Гессе. Можешь с чистой совестью назвать меня остолопом. Не оскорблюсь.

– Не желаю испытывать судьбу, – возразил Курт. – Хотя, конечно, велико искушение быть одним из немногих, обругавших остолопом обер-инквизитора и оставшихся в живых… Бросьте, Вальтер, вас можно понять: все это звучало и впрямь бредово.

– Милосердие победителя, – скривился тот болезненно. – Хуже только серпом по яйцам… Продолжай.

– И последнее, – кивнул он. – Штефан Мозер исчез на следующую ночь после третьего как мы подозревали, и, похоже, не напрасно – последнего жертвоприношения. Conclusio. Полагаю, всего этого довольно, дабы признать: «чудище в шкафу», в подвале или за любой иной какой дверью, пугающее кёльнских детей, и таинственные личности, призывающие неведомое существо с помощью флейты и принесенных в жертву детей, – связаны. Принимается?

– Сдаюсь, – вяло вскинул руки Керн. – А судя по твоей нетерпеливой физиономии и по тому, как топчется на месте Хоффмайер, словно у него пчела в заднице, – вы с ним уже сделали какие-то выводы относительно того, что происходит. Давай, Гессе, добивай лежачего. Я слушаю.

– Как скажете, – вздохнул Курт сострадающе, – коли уж вы так настроены, добавлю последний пинок под дых. Я наводил справки у местных – в Кёльне ничего похожего нет, никаких легенд, преданий или даже вымыслов, похожих на наш случай, не имеется. Вы облажались, Вальтер, еще в одном – когда не пожелали выслушать историю Бруно о местной легенде его родного города.

– Байка о змеелове?

– Крысолове. Вкратце история эта такова: запруженный крысами Хамельн некто освободил с помощью флейты – ее игра приманивала крыс, лишая воли и принуждая делать то, что требовалось ее обладателю, а именно – войти в воду местной речки и там благополучно утопнуть. Когда местные не пожелали оплатить его труды, он провернул тот же фокус с детьми горожан – они точно так же ушли за ним, ведомые звуками его флейты.

– И были утоплены? – чуть слышно уточнил Ланц; Курт на миг обернулся к нему, пожав плечами:

– Это одна из версий той истории; сдается мне – самая логичная. Предлагаю всерьез воспринять следующую цепь понятий: дети – флейта – речная вода…

– А насколько всерьез можно принимать саму эту историю? Хоффмайер?

– Ну, – пожал плечами подопечный, – если не соврать…

– Уж сделай милость, – покривился Керн. – Вранья по долгу службы не сношу.

– Я не знаю, майстер Керн. Меня этим Крысоловом пугали в детстве, о нем в городе говорили; есть на отшибе взгорок – болтали, что когда-то там стоял его дом, и после этой выходки с детьми горожане его сожгли, но при этом же говорят, что Крысолов родом не из Хамельна, что – пришлый, и никакого дома, соответственно, у него там быть не могло… Я не знаю, – повторил он. – Лет примерно сто назад жителей и впрямь поуменьшилось, стариков было полно, молодых – почти не осталось, в Хамельне и теперь народу не ахти как и много, но я бы не стал почитать это доказательством. За правдивость не поручусь, если вы это хотели услышать.

– Кроме того, абориген, – вклинился Ланц осторожно, – мы – в Кёльне; что твой Крысолов здесь забыл?

– Его призвали, – убежденно откликнулся Курт. – Для того и ритуалы с использованием флейты. И – двери; в обоих известных нам случаях оно (или он, если я прав) возникало за дверью. Дверь подпола, шкафа – неважно. Дверь. Проход. Porta.

– Приемлемо, – отметил Ланц, – однако же, если так, то – почему не топили жертвы? Почему – нож?

– Скорее всего, Дитрих, жертвы были принесены не ему самому; сомневаюсь, что в мире потусторонних сущностей он поднялся столь уж высоко. Вернее, что предназначались они его покровителю, дабы задобрить и позволить выпустить его в наш мир; флейта – быть может, опознавательный знак, чтобы не ошибся, кого именно. Или флейта – артефакт самого этого покровителя. Ну, или оформление для настроя жрецов, как пение клира на мессе.

– Но-но, – привычно одернул Керн. – Принять к рассмотрению еретические теории я еще могу, но в аналогиях, Гессе, полегче… Итак, по твоему мнению, в Кёльне действует хамельнский дудочник, призванный – кем и для чего?

– Не спрашивайте, Вальтер, не скажу. Это нам предстоит выяснить.

– Каким образом?

– Идти к истокам. В буквальном смысле.

– То есть, отправляться в Хамельн?.. Допустим, я приму твою версию; все впрямь весьма похоже на правду, и основной нестыковкой является тот факт, что в нашем городе отчего-то проявилось проклятие города другого, однако я готов списать это на factor hominis[379]. Но что ты намерен делать, когда прибудешь на место?

– Понятия не имею, – передернул плечами Курт. – Выясню меру правдоподобности всей этой истории, детальности, если существенная доля правды все же отыщется…

– И с каждым словом все неуверенней, – заметил Керн угрюмо; он вздохнул:

– Не стану отрицать. Что делать далее – я не совсем себе представляю; найти могилу, in optimo[380]… выкопать… «посыпать солью и сжечь»… Если я окажусь прав, моим действиям, скорее всего, попытаются воспрепятствовать, и я не знаю, какими методами; словом, Вальтер, отпустите со мной кого-нибудь из старших. Не хочу снова напортачить.

– Гессе, – укоризненно протянул Керн, – и это я слышу от следователя второго ранга?

– Может, напрасно повысили так скоро…