Когда во дворе загрохотали подковы, Курт вздрогнул, уже поняв, что кто-то, видевший их с Маргарет на улицах Кёльна, доложил об этом герцогу, и тот явился лично убедиться в том, что его племянница свободна и в добром здравии. Маргарет бросила быстрый взгляд в окно, вновь подняла глаза к нему, молча сжав побледневшие за эти дни губы; он сделал шаг назад.

— Ничего не скажешь? — чувствуя шаги уже за спиной, за дверью, спросил Курт негромко; не услышав ответа, развернулся — тяжело, медленно — и вышел, затворив за собою дверь.

К двери дома за каменной оградой он вернулся, когда на Кёльн спадали сумерки. Не обращая внимания на прохожих, уже открыто обсуждающих события сегодняшнего дня, Курт грохнул кулаком в толстые доски, привалившись к стене плечом и глядя под ноги. За стеной так и осталась тишина, и он ударил снова — громче и настойчивей и, когда в окошке показалась взволнованная физиономия, ткнул почти в самое лицо медальоном, непререкаемо потребовав:

— Святая Инквизиция, открывай!

— Простите, — забормотала физиономия, чуть отдалившись, — не знаю, могу ли я…

— Ты что — не в своем уме? — повысил голос он. — Или не понимаешь, кто я? Открыть сей же миг!

Окошко захлопнулось, из-за двери донеслись неясные бормотания и, наконец, тяжелая створка приоткрылась, пропуская его внутрь. Не обращая внимания на сетованья двух челядинцев, семенящих по обе стороны от него, Курт двинулся по уже хорошо изученному маршруту — через приемную залу, через коридор, полуосвещенный и пустой, к комнате, выходящей единственным окошком на улицу с дверью дома за каменной оградой…

Маргарет была там — сидела на низеньком табурете, сложив на коленях тонкие руки, а молчаливая грустная девица расчесывала ее мокрые волосы; увидев Курта, она поднялась, почти оттолкнув от себя свою новую горничную, и замерла, глядя растерянно и чуть испуганно.

— Пшла вон, — бросил он служанке, и та, дрогнув губами, воззрилась на свою хозяйку, теребя в руках гребень; Маргарет кивнула:

— Выйди.

Девица осторожно пристроила гребень на край постели, обойдя Курта бочком, и выбежала в коридор. Маргарет отступила назад.

— Ты много себе позволяешь в моем доме с моей прислугой, — заметила она негромко; он выглянул в дверь, убедившись, что никто из челяди не намерен подслушать хозяйские тайны, вновь прикрыл створку и медленно, размеренно прошагал к Маргарет, остановившись всего в шаге.

— Может быть, ты мне напомнишь, благодаря кому ты сейчас в своем доме? — усмехнулся Курт; та скривилась, отступив еще на шаг:

— От тебя несет шнапсом.

— Правда? — с непритворным интересом уточнил он, пожав плечами. — Странно, мне казалось, вымороженное пиво должно было все забить.

— Ты пьян!

— Разумеется, я пьян, — согласился Курт уже без улыбки, сделав к ней неверный шаг. — Неужто ты полагаешь, что после всего произошедшего я явился бы к тебе на трезвую голову и в здравом уме?

— Вот, значит, как, — Маргарет отступила в противоположную сторону. — Стало быть, со мною ты можешь говорить, лишь как следует накачавшись?

— Э, нет, милая; «накачаться» у меня сегодня был повод, — возразил он, шагнув следом за ней. — Даже целых два. Во-первых, сегодня я избавил от суда человека, чья жизнь мне не безразлична. Это ведь повод для радости, согласись. Ну, а во-вторых, я отмечал свое титулование — меня сделали Дважды Великим Дураком всего Кёльна. Причем, — вот незадача! — во второй раз я сам на это напросился, а теперь… — голос осекся, и Курт тяжело опустился на табурет, где до этого сидела Маргарет, потирая виски пальцами и глядя в пол. — Теперь… Пришел пожаловаться?.. не знаю…

— В самом деле, зачем ты пришел? — тихо спросила Маргарет. — Упрекнуть меня в неблагодарности? Если ты забыл, то я напомню тебе, милый: ты держал меня в холодной камере, полураздетую, босую, без воды и пищи почти четыре дня.

— А чего ты ожидала? — Курт поднял голову, глядя на нее устало. — Маргарет, булавок, найденных в моем доме, хватило бы хорошей швее, чтоб изготовить платье! И если ты забыла, то позволь напомнить тебе, что сегодня я предал ради тебя все, что было моей жизнью! Хотя… — он невесело усмехнулся, отвернувшись, и прикрыл глаза, переводя дыхание. — Что ж это я… Ведь я знал, на что иду. Знал, что ты меня используешь — снова. Знал — и смирился с этим…

— «Снова»?

— Да, снова; разве нет? Вся эта история с заговорами, приворотами — все это было лишь ради того, чтобы узнавать о расследовании из первых рук. Ведь так? Что ты теряешь теперь? ответь честно — это так?

— Ты пришел, чтобы спросить об этом?

— Я не знаю, — отозвался он чуть слышно. — Может быть. Может быть, в ответ на этот вопрос я надеялся услышать «нет».

— Хорошо, я отвечу. Нет. — Маргарет перехватила его взгляд и вздохнула. — Нет и да. Да — сначала. И нет — после первой же ночи.

— Я польщен, — ухмыльнулся Курт. — Можно ли в свете этого надеяться, что я не отправлюсь следом за прочими? Я ведь знаю все. О твоих… приятелях из числа студентов, которые не зажились на этом свете.

— Вот как… — проронила она негромко. — Но это к делу не относится. Они были никем — все.

— Забавно; это что же, просто одно из твоих развлечений — пускать в свою постель ничтожеств? Это означает, что я — очередное из них?

— Ты говоришь со мной так, словно имеешь на меня право! — повысила голос Маргарет; он поднялся.

— А разве нет? Между прочим, ты не особенно учтива с человеком, который спас тебя от смерти, рискуя потерять свободу или жизнь. Могла бы изъявить хоть чуть благодарности.

— И какой же благодарности ты от меня ждешь? — покривилась она презрительно. — Меня саму? Что ж, если ты за этим пришел — подходи, бери и убирайся.

Курт засмеялся, шагнул, пошатываясь, вперед; Маргарет попятилась.

— Ты полагаешь, что после таких слов я должен был хлопнуть дверью? Охладеть?.. А если подойду? И возьму?

— Не посмеешь, — она уперлась спиной в стену и при его следующем шаге сдвинулась в сторону. — Я закричу!

— Не страшно, — усмехнулся Курт, подходя. — Я к крикам привык.

— А не боишься меня? — вдруг прекратив отступать, спросила Маргарет негромко. — Хочешь, я расскажу тебе, как умер Филипп Шлаг?.. Я поцеловала его. Один раз. Он умер счастливым.

— И я скажу тебе то же, — возразил он, склонившись. — Не посмеешь.

Это было похоже на уже испытанное чувство сковывающего жара, но теперь — опустошающего, уничтожающего, убивающего, и вместе с тем кажущегося самым лучшим, что только было в жизни, самым желанным…

Оторваться от этих губ стоило невероятного усилия, почти невозможного, нечеловеческого.

— Попробуй сделать это еще раз, — голос сел, голова кружилась, будто заглянул в пропасть с шаткого, осыпающегося обрыва, но все же он сумел себя заставить не сделать последнего шага, выдержать последний удар — взгляд фиалковых глаз. — Только попробуй.

— Вот этим ты и отличаешься от прочих, — все так же шепотом произнесла Маргарет. — Ты способен меня выдержать.

— Вот, значит, как? — Курт отодвинулся, пошатнувшись, уперся рукой в стену. — Значит, так ты подбираешь себе пару — как жеребца, на выносливость?

— Я тебя любила за твой дух, — возразила она твердо. — А ты меня — за мое тело. И кто из нас порочен?.. Уходи. Сейчас же.

— «Любила»… — повторил Курт. — Ты не знаешь, что это.

Он успел дойти до двери, когда Маргарет выговорила с видимым усилием:

— Постой.

Курт замер на мгновение и взялся за ручку; она топнула ногой.

— Нет! Господи, в последние три дня я только и делаю, что упрашиваю тебя и почти пресмыкаюсь, не заставляй меня делать это снова! Не вынуждай меня просить дважды!

Он обернулся, помедлив, и прошагал к Маргарет, вновь остановившись рядом, вновь — глаза в глаза…

— Все это неважно, — сказала она убежденно. — Все, что было, что есть — все это значения не имеет; не должно иметь. Ты знаешь, что я люблю тебя. И ты любишь меня, я знаю. Несмотря ни на что — это не ушло, ведь так?