— …среди арестованных, — с готовностью поправился Керн, — оказалась особа высокого положения. Дознание ведется accurate et sine ullo studio[233], смею вас заверить, и, вынужден огорчить, пока улики говорят о полной виновности госпожи фон Шёнборн.

— Какие улики?

Керн развел руками, взглянув на собеседника с укоризной:

— Ваше сиятельство, я не могу вам сказать этого, ведь вы сами это знаете. Единственное, что я могу еще добавить, это то, что госпожа пфальцграфиня изъявила желание призвать вас в свидетели своей невиновности; мой долг велит мне соблюсти устав дознания, посему я обязан говорить с вами. Есть вам, что добавить к уже сказанному, ваше сиятельство?

— Да, есть! — вновь повысил голос герцог. — Моя племянница — взбалмошная и безответственная девчонка, но она никогда не делала того, что вы на нее навешиваете, что бы это ни было! Все эти обвинения — вздор!

— Мы обязательно примем к сведению ваше мнение, ваше сиятельство, — кивнул Керн с таким серьезным лицом, что герцога перекосило.

— И еще одно, майстер обер-инквизитор, — добавил фон Аусхазен, сжав кулак и шагнув к Керну ближе. — Если, как вы говорите, у вас достаточно улик — начинайте судебное разбирательство. Немедленно. Если улик недостаточно — это означает, что обвинить мою племянницу не в чем; моя мысль вам понятна?

— Госпожа фон Шёнборн имеет право потребовать начала суда. Она своим правом не воспользовалась, и от нее мы не слышали…

— Ну так слышите от меня, — с угрожающим спокойствием перебил герцог. — Как я уже сказал, я не желаю торчать здесь весь день, посему, майстер обер-инквизитор, давайте оставим эти словеса и перейдем к делу. Я изложу свою мысль просто. Или вы начинаете суд с тем, что у вас на нее есть — безотлагательно, завтра же — и тогда мы посмотрим, кто прав; или же признаете свою ошибку и отпускаете ее с полным оправданием и извинениями. Я выражаюсь ясно?

— Ясно и недвусмысленно, ваше сиятельство, — усмехнулся Керн; герцог кивнул:

— Рад, что мы понимаем друг друга. Но учтите, майстер обер-инквизитор: если вы затеете суд, говорить вы будете уже не со мной. Князь-епископ, который оббил вам порог, это — так, мелкая пташка. Понимаете меня? Уж я постараюсь, чтобы суд продолжался столько времени, сколько будет достаточно для прибытия эмиссара лично от Его Святейшества; или, думаете, мне такое не под силу?

— О нет, — улыбнулся Керн тихо. — Уверен, вы это сможете…

— Не слишком вам этого хочется, верно, майстер обер-инквизитор? — фон Аусхазен растянул ответную улыбку — правда, более неподдельную и удовлетворенную, нежели принужденная гримаса Керна. — Причем, я ведь не в Рим снаряжу посыльного, я обращусь к Папе в Авиньоне[234]. Вы готовы пойти на конфронтацию с такими силами ради желания осудить несчастную вдову? Которая, возможно, провинилась лишь в том, что решила отвергнуть докучливое внимание вашего мальчишки, за что он и мстит ей теперь… Будьте уверены, уже завтрашним днем так будет говорить весь Кёльн, если мы не придем к согласию.

— Вы полагаете, ваше сиятельство, — не повышая голоса, поинтересовался Керн, — откровенное запугивание служителей Конгрегации — хорошая идея?.. Мне ведь тоже есть чем вас припугнуть. Что касается агентов, способных распустить нужный слух, то уже сегодня я могу заставить весь город судачить о том, как пфальцграфиня фон Шёнборн под покровительством своего дядюшки попыталась чародейским путем заполучить контроль над одним из служителей Конгрегации, дабы разрушить эту святую общину изнутри. Доказательством тому послужит ваше ревностное апеллирование к авиньонскому Папе; как вы полагаете, понравится людям мысль о том, что вы ратуете за установление власти этой французской когорты над исконными немецкими землями? Или — выбирайте — за установление власти обладающих колдовской силой над обычным людом, для чего вы и стремитесь окоротить Конгрегацию, которая единственная способна вам противостоять…

— Вы хотите войны, майстер обер-инквизитор? — сощурился герцог. — Вы получите войну; вы получите бойню, ибо столкновения с прочим миром вам сейчас не выдержать. Я это знаю. Конгрегация к такому не готова.

— Войны? Я не в том возрасте, ваше сиятельство, когда принято тяготеть к противостояниям по доброй воле; однако, будьте уверены, при необходимости мы пойдем до конца. Авиньон? Эмиссар? Пусть. Только спорить и доказывать что-либо он будет не мне. Как только мы должным образом донесем до всех мысль о том, что хранительница императорского пфальца — места, где престолодержец останавливается в своих путешествиях по Германии! — суть ведьма и злоумышленница, неужто вы полагаете, что Его Императорское Величество будет просто спокойно сидеть и смотреть на происходящее? Вы столкнете с Папой не только Конгрегацию, вы столкнете с папским престолом германский трон. Вы этого хотите, ваше сиятельство? Это будет.

— Вы хотите напугать меня вмешательством Императора? — усмехнулся фон Аусхазен. — Я верно понял вас, майстер обер-инквизитор?

— Его Величество не особенно благосклонно относится к вассалам, которые подумывают о разжигании бунтов, — заметил Керн. — На одной чаше весов — сбережение в целостности Конгрегации, любимого детища Его Величества, сохраненная autonomia, которой его благословенный отец добился с таким трудом; на другой — новая зависимость от куриальных перипетий и крах всех начинаний. Так как вы полагаете, ваше сиятельство, вы имеете основания опасаться вмешательства Его Императорского Величества? А я дойду до этого, если придется. Если вы первым начнете эту распрю. И тогда — вы правы, будет война, ибо и Конгрегация, и трон за то, что уже удалось отстоять, будут драться, ломая зубы. Не себе по большей части, хочу заметить.

— Бросьте, — покривился герцог. — Вы ведь не можете не понимать, что будет с Конгрегацией, если на всеобщее обсуждение вынести легальность вашего Императора. Избрание большинством голосов еще не делает его носителем императорской власти. Курфюрсты дали ему трон, но никто не дал короны. И пока Папа не возложит ее на его голову — он никто. Избранный Император; если мне не изменяет память, именно так он значится в официальных документах? Простой смертный, избранный простыми смертными. Земной царь, не помазанный свыше. При малейшем потрясении он скатится со своего трона, как камень с горы.

— То есть, помазание Майнцским архиепископом вами не приемлется как нечто существенное, ваше сиятельство? Я вас верно понял?

— Не давите на меня авторитетами, бессмысленно. Во всю историю избранники короновались Папой, лишь после этого именуясь собственно императорами. Ваш же покровитель, майстер обер-инквизитор, по существу пустое место. Князь от мира сего. И так будет, пока Святейший Престол не осенит его благословением.

— Авиньонский, разумеется?

— А вам не все равно, скажу ли я «да» или «нет»? — усмехнулся фон Аусхазен. — Ведь этого все равно не случится в обозримом будущем. Авиньон, Рим… да хоть Багдад. Нет единого Папы — нет короны, нет короны — нет Императора. У Конгрегации не хватит духу поспособствовать признанию одного из понтификов, а у вашего липового Императора — посадить на папский престол своего ставленника.

— Неужто? — тихо уточнил Керн. — А уверены ли вы сами, что ваша личная неприязнь может и должна стать поводом к международной войне? Переживете ли ее вы сами, ваше сиятельство?

— Однако, — с нехорошей усмешкой возразил герцог, — вы пытаетесь поставить меня в странное положение, майстер обер-инквизитор. Вы что же — предлагаете мне попросту закрыть глаза на то, что мою племянницу ожидает участь еретички? Просто взять — и забыть об этом? Неужели вам не понятно, что это невозможно?

— Это тяжело, — согласно кивнул Керн. — Однако, если вина госпожи фон Шёнборн будет доказана…

— А мне плевать, ясно? — вновь оборвал его фон Аусхазен, сделав еще шаг вперед. — Мне глубоко начхать на ваш суд, на улики, на ее виновность и все прочее.