Убийство приора и одиннадцати инквизиторов в Авиньонском замке привело в ужас католическое духовенство. В доминиканском монастыре был объявлен траур. Многие доминиканцы и минориты требовали отмщения, но в сложившейся ситуации это было невозможно. Повсюду начиналось восстание. Раймонд VII уже вёл войну с французами. Активно действовал и союзник тулузского графа, английский король Генрих III. Объявив войну Франции, он со своими войсками стал лагерем под Тейльбургом.

Доминиканцы опасались предпринимать жёсткие действия против убийц, поэтому потребовали лишь выдачи трупов. Они получили их и похоронили в своих монастырях. Каркассонская инквизиция произнесла проклятие убийцам и предписала графу Тулузскому преследовать виновных под страхом анафемы. Епископ тулузский наложил на город интердикт. Все богослужения и обряды были запрещены.[118] Но народ, несмотря на это, радовался. Их главные мучители умерщвлены и уже больше не потревожат их. Быть может, теперь уже скоро, очень скоро ненавистные французы оставят их землю, и Лангедок обретёт долгожданную свободу.

В Монсегюре тоже присутствовали подобные настроения. Довольны были все, кроме епископа катаров Бертрана Мартена. История с тайным агентом так и осталась нераскрытой. Барон Мирепуа пообещал приложить все усилия, чтобы выйти на след неизвестного монаха, однако это оказалось не такой простой задачей. Почти не за что было зацепиться. Что же касается убийства инквизиторов, то в целом барон Мирепуа был удовлетворён исходом дела, сожалел лишь о том, что его люди не привезли голову Арнальди, из черепа которого он собирался сделать чашу.

Тем временем волнение в Лангедоке набирало обороты. Прованс, Альби были уже освобождены от французов. Виконт Амальри ввёл в Нарбонну тулузского графа и признал его своим законным государем. Раймонд даже поселился во дворце своих предков, но, как потом оказалось, ненадолго.

Архиепископ нарбоннский был вынужден удалиться в Безьер, где произнёс отлучение тулузскому графу и его немногочисленным союзникам, назвав их клятвопреступниками против Церкви и сообщниками еретиков.

Раймонд VII ждал помощи от других своих друзей, влиятельных лангедокских феодалов, с кем заключил клятвенный союз. Победа казалась близка. Однако многие вельможи вдруг отвернулись от тулузского графа. Как ни странно, именно убийство в Авиньонском замке послужило причиной столь резкой перемены. Бароны и графы, уже не раз испытавшие на себе, что значит быть отвергнутыми церковью, опасались попасть под анафему, боялись прослыть защитниками еретиков. Да, они не прочь освободиться от французов, но ссорится в очередной раз с Церковью, которая теперь была сильна инквизиционным трибуналом, никто из них не хотел.

Выходило, что благие намерения друга и родственника Раймонда VII, сеньора Альфаро, привели его господина прямиком «в ад».

Болезненнее всего Раймонд переживал разрыв с графом Фуа. Два сильнейших дома Лангедока испокон века были дружны между собой. Что бы ни происходило в Лангедоке, они всегда помогали друг другу. И вдруг граф Фуа воспользовался первым же предложением французского правительства и не только разорвал договор с графом Тулузским, но и согласился сражаться против него.

Раймонд узнал об этой измене во время осады Пенни в Аженуа. Он поспешил обязать присягой вассалов графа де Фуа, которые находились у него на военной службе, но всё было напрасно. Тогда Раймонд воззвал к самому графу Фуа, напомнив о клятвенном союзе, заключённом ещё его предками. Но для бывшего друга этот аргументом был смешным. Гордый дух лангедокской аристократии угасал на глазах, каждый заботился лишь о своих собственных интересах.

Раймонд теперь мог рассчитывать лишь на английского короля Генриха III. Но тот оказался плохо подготовленным к войне и проиграл первое же сражение.

Графу Тулузскому пришлось покориться. Со дня на день французская армия ожидала сильное подкрепление. Силы Раймонда были ничтожны по сравнению с армией противника.

20 октября 1242 года граф Тулузский сдался на милость победителя. При этом было оговорено, что все альбигойцы и причастные к делам ереси не имеют права пользоваться амнистией.

В начале 1243 года по всему Лангедоку прокатились судебные процессы. Французский король Людовик, а ещё больше — его мать Бланка Кастильская негодовали о событиях в Авиньонском замке. Французское правительство и духовенство пришло к единому мнению, что вся вредная агитация идёт из Монсегюра. Было принято решение навсегда избавиться от этой пиренейской крепости, которая представляла большую опасность для нового государственного порядка и для истинной веры.

В один из майских дней 1243 года жители Монсегюра услышали пронзительный звук рога. Это трубил башенный сторож, стоявший в карауле.

Внизу, со стороны Лавланэ, по пыльной дороге, ведущей к горе, на которой располагался замок, тянулась длинная вереница крестоносцев. Шло порядка тридцати тысяч человек. Впереди ехали всадники, за ними шли пехотинцы. Все были облачены в кольчуги и железные шлемы.

Крестоносцы разбили лагерь у подножия горы. Взять штурмом крепость не представлялось возможным. Началась долгая осада.

Глава 15

Двойная ловушка

Декабрь 1243 года. Лангедок. Окрестности Монсегюра

Иван не ощущал течения времени. Воспоминания полностью поглотили его, он сидел закрыв глаза, обхватив голову руками. Картины прошлого сначала казались хаотичными, но усилием воли ему удавалось выстраивать их в более или менее понятный ряд.

Саша и Аня с волнением наблюдали за своим другом. Они боялись даже говорить, чтобы не помешать ему. Устав от напряжения, Аня положила голову на Сашино плечо и попыталась заснуть. Но сон не шёл. Она принялась было сосредоточенно рисовать в своём воображении слонов и считать их, как обычно делают, когда мучает бессонница, однако и тут не везло: вместо слонов всё время возникал образ беспощадного Анри. Тогда, оставив эту затею, она вынула из кармана носовой платок и принялась завязывать и развязывать на нём узелки. Это хоть как-то успокаивало нервы.

Прошло достаточно много времени, прежде чем Иван нарушил молчание.

— Я вспомнил много интересного из жизни Анри и Пьера. Но не знаю, поможет ли нам эта информация…

Он замолчал.

— Ты говоришь это с какой-то грустью. Что-то не так? — настороженно спросил Саша.

— Всё не так. Этот Анри, хоть и друг мне по прежней жизни, но в этой будет однозначно моим убийцей.

— Почему? Неужели ничего нельзя придумать? — Саша с надеждой смотрел на Ивана. — Его можно чем-то напугать? Или разжалобить, в конце концов? Что-то в нём есть же человеческое?!

— Понимаете, пару лет назад его ещё можно было склонить к великодушию, но сейчас это почти невозможно. Горе ослепило его и сделало сердце твёрдым как камень…

— Какое горе?

— Был у него верный маленький друг, который некогда спас его от смерти. Но случилось так, что этот друг погиб от клинка подлого убийцы. Анри не смог защитить его…

И Иван рассказал историю гибели Мигеля.

— Всё это очень печально, — сказала Аня. — Но неужели он до сих пор живёт только местью?

— Представь себе, да. Пока он не найдёт убийцу и не отомстит — не будет ему покоя.

Аня взглянула на него с отчаянием.

— Когда сердце горит местью, там уже нет места для любви и великодушия. Но что же делать нам? Смиренно ждать своей участи? Шансы выжить у нас пятьдесят на пятьдесят, как в русской рулетке.

— В русской рулетке гораздо больше шансов выжить, — мрачно уточнил Саша. — В револьвере всего одна пуля на шесть ячеек барабана. Больше восьмидесяти процентов за то, что услышишь не выстрел, а сухой щелчок у виска.