97. Черный фон
98. Красный фон
♦♦♦ Дайя Омине – 11 сентября, пятница, 23.40 ♦♦♦
Я схожу с ума.
Происходящее на экране убивает все мои попытки думать и отправляет меня в прошлое, заставляя вспоминать прежнего себя. Мое мышление возвращается к тому, что было раньше. Я теряю чувство времени и места. Я в кресле? На экране? В прошлом? Меня это даже уже не волнует.
Я-на-экране, ученик средней школы, сидит, обхватив голову руками.
Он молчит, но я помню, что тогда творилось у меня в голове. И сейчас, вернувшись в прошлое, я повторяю те же мысли.
…Что я*[2] должен был делать?
…Что я* должен был делать?
…Что я* должен был делать?
Может, я сейчас и на пределе своих возможностей, но я по-прежнему помню свою цель. И буду упрямо цепляться за свою цель, так что реагировать на все буду автоматически, в каком бы хаосе ни пребывали мои чувства.
Кадзуки Хосино направляется сюда.
Я собираюсь победить его и вырвать Аю из его когтей.
А потом мы изменим мир.
И тут дверь открывается.
Мои глаза вновь обретают фокус и смотрят в одну точку.
– Такое чувство, будто мы сто лет не виделись.
Там стоит Кадзуки Хосино.
Я тоже встаю, сражаясь с бессилием, нагоняемым «Кинотеатром». В норме, думаю, встать мне было бы проблематично. Я трогаю серьгу, чтобы прибавить себе сил, и поворачиваюсь к Кадзу.
– Да, у меня такое же ощущение, – отвечает Кадзу с равнодушной улыбкой.
Он держит в руках простой пластиковый контейнер. Что еще он мне приготовил? Я решаю не тратить время на обдумывание: все равно у него есть главное оружие – способность уничтожать «шкатулки».
Невольно у меня возникает мысль о состоянии его такой сильной, но покрасневшей правой руки.
– Кадзу, что у тебя с рукой?
Его правая кисть перебинтована. И кровь проступает сквозь бинты.
– …Это символ, – коротко отвечает он и замолкает.
– Он вдруг ни с того ни с сего порезал себе руку ножом. Наверняка останется шрам… Честно, я понятия не имею, зачем Хосии это сделал, – вместо Кадзу объясняет Харуаки.
Я нарочно ничего ему не отвечаю и отвожу взгляд.
И вижу – Коконе Кирино.
…Скрип.
Ничего удивительного, что, едва я вижу ее, мое сердце начинает болеть – чуть не останавливается. Оно, бедное, и так уже натерпелось из-за того, что рядом со мной сидит фальшивая кукла Кири; так что моя реакция на нее настоящую вполне понятна.
Однако мои чувства значения не имеют.
– И что ты собираешься делать теперь, Кадзу? Победить ты уже не можешь, и ты это знаешь. Ая Отонаси стала моим [рабом], – говорю я, исходя из предположения, что Янаги держала его в курсе событий.
Кадзу отвечает, даже бровью не шевельнув:
– Твое бледное лицо само говорит, чего стоят твои заявления, Дайя.
Это может звучать как провокация, но на самом деле он так выражает жалость.
Кадзу делает шаг вперед.
Мы стоим лицом к лицу.
Аа…
Сомнений больше нет.
Сражение, начатое нами еще в «Игре бездельников», закончится здесь.
– Ладно, давай уточним наши позиции, идет?
Кадзу лишь молча смотрит на меня.
– Сперва я собираюсь уничтожить «Кинотеатр гибели желаний». А потом я заставлю Аю воспользоваться «Ущербным блаженством» и забыть тебя.
Сначала я использую силу самого Кадзу, чтобы раздавить «шкатулку» Кири, а потом использую на Кири «Ущербное блаженство».
– А ты что собираешься делать, Кадзу?
– Я раздавлю твою «Тень греха и возмездие» – либо силой, либо дождусь конца дня. И ту копию, что ты дал Марии, я тоже раздавлю, – заявляет он, вынудив Аю приподнять бровь. – А потом я заберу Марию.
Ая отвечает с непроницаемым лицом:
– Это невозможно. Что бы ни случилось, я к тебе не вернусь.
Кадзу на миг прикусывает губу, но его пристальный взгляд, устремленный на меня, остается таким же твердым.
– Я… – он сжимает свой кровоточащий бинт, – …не отступлю.
Его ненормальное поведение меня несколько тревожит. Однако, прежде чем я успеваю ответить, происходит нечто неожиданное.
– Кадзуки-сан! – с этим воплем Янаги вскакивает с места и бросается к Кадзу. Поспешно перебираясь через разделяющие их кресла, она продолжает: – Убей мою «Тень»!
Несмотря на то, что для Кадзу это наверняка неожиданность, он реагирует устрашающе быстро. Без тени колебаний он протягивает перебинтованную руку в сторону Янаги.
И вонзает ее Янаги в грудь.
– Мм… аа… АА! – стонет она.
Кадзу извлекает руку. Он сжимает очень колючую на вид, смахивающую на шипастый орех черную «шкатулку» размером с ладонь.
– Аааа… – Янаги теряет сознание и оседает на пол.
Кадзу смотрит на нее.
Его движения кажутся какими-то роботоподобными – запрограммированными.
Короткое молчание.
С запозданием до меня доходит, чего добивалась Янаги. Она хотела избавиться от «Тени греха и возмездия», чтобы я не мог [приказывать] ей. Она действовала быстро, чтобы дать Кадзу как можно большее преимущество.
Предвидеть ее действия я не мог; Янаги предположительно не должна была знать о новой способности Кадзу. Должно быть, она подслушала мой разговор с «О», но до сих пор скрывала свои знания.
Да, тут она меня сделала; впрочем, я все равно не собирался ее использовать. Ее поступок никак не повлиял на мои планы.
Однако, когда я увидел это, меня малость бросило в пот.
– Способность давить «шкатулки»…
Увидеть собственными глазами столь читерскую способность…
Есть колоссальная разница между тем, чтобы слышать о ней, и тем, чтобы реально наблюдать. Это как если бы он ткнул мне в лицо автоматом, держа палец на спусковом крючке.
Один неверный шаг – и моей «шкатулке» конец.
Но его невероятное умение действовать без колебаний, его безразличие, которое он демонстрирует после применения своей силы, вновь заставляет меня понять: Кадзу перестал быть тем моим другом, какого я знал когда-то. Идиотская рана, которую он нанес сам себе, доказывает, что он полностью изменился, что он переродился.
Как существо, разрушающее «шкатулки».
Как существо, противостоящее «О».
И именно поэтому он может улыбаться ровно так же, как улыбается «О».
Но, хотя свою силу он применил и глазом не моргнул, его лицо искажается, когда начинает говорить некая девушка.
– Что это за способность? – полный ужаса голос Аи. – Кадзуки Хосино, откуда у тебя такая – нет, это неважно. То, что я сейчас увидела, еще больше убедило меня, – и с горечью в голосе она выплевывает: – Ты враг.
Кадзу кусает губу.
Это, должно быть, больно – когда тебя называет врагом та, кого ты пытаешься спасти.
– Ая, мне необязательно говорить это тебе, но на всякий случай: держись от него подальше. Он уничтожит твою «Тень греха и возмездие» с легкостью.
– …Ты прав. Похоже, ему надо всего-навсего дотронуться до моей груди. «Ущербное блаженство» тоже в опасности.
– Нет, «Ущербное блаженство» Кадзу давить не станет. Он должен понимать, что если сделает это, то твое «я» развалится окончательно и бесповоротно, – судя по выражению лица Кадзу, я прав. – Конечно, и я не буду приближаться к нему.
Итак, я дал ему это понять. Теперь надо без единой ошибки перейти к следующей части плана.
– Кадзу, я требую, чтобы ты уничтожил «шкатулку» Кири.
– Дайя… – шепчет Коконе.
Я продолжаю излагать свой приказ, пока мои чувства не вырвались наружу:
– Ты ведь знаешь, что будет, если ты не подчинишься, да? Повторюсь: Ая Отонаси – мой [раб]. Я могу заставить ее сделать абсолютно все. Кадзу, даже и не думай выкинуть какой-нибудь фокус. Я назначаю крайний срок. Сейчас без двадцати двенадцать; «шкатулка» Кири должна быть уничтожена до без четверти!
2
Обычно Дайя, говоря о себе, употребляет местоимение «орэ». Здесь он говорит «боку» – это тоже мужская форма «я», но более детская; так Дайя говорил, когда учился в средней школе. Далее во всех случаях, когда Дайя в настоящем времени говорит «боку», я буду сопровождать «я» звездочкой.