В России несколько миллионов пенсионеров по возрасту, несколько миллионов пенсионеров по инвалидности (инвалидность получить не так уж сложно даже относительно здоровому (а кто абсолютно здоров?), — государству, видимо, выгодней платить человеку тысяч десять в месяц, чем иметь потенциального разбойника; невыгодно только всю эту массу куда-то трудоустраивать). Ещё несколько миллионов сидит. Сидят в основном за разного рода кражи и грабежи. А как им не воровать и не грабить, когда устроиться на работу (особенно глуповатому, в поколениях отуплённому) практически невозможно.

Герою «Реальных пацанов» Коляну повезло — взяли в тёплый и чистенький салон связи показывать посетителям телефоны. Сколько он там получает? По крайней мере, девушку в дорогом ресторане, где стакан сока стоит двести рублей, он накормить не в состоянии. Вполне реалистическая ситуация… Друзья Коляна отрабатывают магнитолы из машин, пытаются их продавать. Но кому они нужны? Те, у кого есть деньги — не купят бэушное, тем более явно ворованное, а другим магнитолы и даром не нужны. Куда их вставлять?

Рано или поздно друзья Коляна сядут, и наверняка вообще погибнут молодыми, не успев продолжить свой никому не нужный род. Сам Колян (а он чуть поразумней их, тем более уже имеет условный срок и пытается исправиться), скорее всего, женится на бывшей подруге Машке. Может быть, они оставят потомство, проживут жизнь достойно для своего слоя. Даже нафантазировать, что вот Колян идёт на завод, работает на шлифовальном станке, в тридцать пять лет становится мастером, а в сорок пять… да, нафантазировать не получается. Не будет так. И в салоне связи до пенсии он не доработает. И с дочкой бизнесмена Лерой ему вновь не задружить. Был шанс (ходовое ныне словцо), а он его просрал… Нет, тупик, Колян, тупик. Ждать изменений к лучшему в своей судьбе ты можешь с тем же успехом, с каким приговорённый к пожизненному заключению ждёт революции, которая распахнёт дверь его камеры.

Январь 2011 г.

Конгревова ракета

Всё чаще в нашей литературе случаются круглые даты с трёхзначными числами. Двести лет со дня рождения Пушкина, двести лет со дня рождения Гоголя, сто лет со дня смерти Чехова, сто лет со дня смерти Толстого… Вот и у Белинского круглая дата — двести лет как родился…

Эти круглые даты, и радостные, и печальные, равно важны — они заставляют вспомнить о писателе, поговорить о нём, а то и почитать (или перечитать) его произведения. Но они же всё дальше уводят от нас реальную фигуру. Заменяют жизнь историей.

Помню, как отмечалась 95-я годовщина со дня рождения Есенина. Многие говорили тогда, что Есенин — наш современник, он вполне мог жить и сейчас, писать, говорить о том, что происходит. Тем более, что тогда был жив современник и знакомец Есенина Леонид Леонов… Через пять лет таких слов уже не было: сто лет — это век. Век Есенина кончился.

Век Виссариона Белинского кончился в 1911 году. Тогда звенел век Серебряный, реалисты были не в моде, классики поумирали, о Белинском забыли читатели, он перешёл в ведомство историков литературы.

Но, как оказалось, ненадолго. Грянула Октябрьская революция, возникла новая литература, в которую большевики впустили первоначально очень немногих, в том числе и Белинского, сделав его вскоре неким мерилом литературы не только современной ему, но и создаваемой ныне (то есть в 1930–1980-е). На его статьи постоянно ссылались, оценивая то или иное произведение, его концепция литературы была основополагающей и бесспорной.

Со временем Белинский и его последователи (о которых он, кстати сказать, ничего не успел узнать и которые нередко заочно спорили с ним) — Чернышевский, Добролюбов и Писарев превратились в своего рода литературных чекистов. Они, подобно Ленину, который жил, жив и будет жить, спустя сотню лет после физической смерти, выносили приговоры, чистили литературу от всего того, что не вписывалось в рамки не ими созданного социалистического реализма.

Неудивительно, что как только социализм рухнул, Белинский вместе с другими «революционными демократами» оказался в тёмном чулане истории. Это закономерно — за семьдесят лет Октября на них успело накопиться жгучее раздражение, «Взгляды на русскую литературу» Белинского или «Луч света в тёмном царстве» Добролюбова у многих поколений советских школьников и студентов вызывали одно только чувство — ненависть. Известно, что чем сильнее человека заставляют любить, тем сильнее он начинает ненавидеть…

Как, скажем, в 1970-е цитата из Белинского была обязательной в критической или литературоведческой статье, так в начале 1990-х стало считаться чуть ли не предательством по отношению к литературе Белинского даже упоминать. «Хватит, наелись!»

В последние годы его имя снова стало появляться в статьях. Даже цитаты. В основном вспоминают о нём критики нового поколения — пришедшие в литературу в 2000-е годы. И это тоже закономерно.

На мой взгляд, 2000-е очень напоминают 1830-е, когда Белинский заявил о себе. Та же абсолютная власть в руках одного человека и попытки выдумать национальную идею (в 1830-е: «Самодержавие, православие, народность», в 2000-е нечто подобное), бессильный и бессмысленный, вроде бы, ропот оппозиции и — предчувствие, что русская литература созревает до чего-то большого, по-настоящему значительного. Тогда, в XIX веке это предчувствие сбылось — последовали несколько десятилетий, когда литература была главным общественным событием, а писатели определяли не только эстетические вкусы, но и политические взгляды своих читателей. Большинство тех, кого мы называем классиками русской литературы, считали своим учителем Белинского, по крайней мере, постоянно о нём вспоминали, и если спорили с ним (как, например, поздний Достоевский), то горячо, от сердца, как способны только повзрослевшие ученики… После первых же статей Белинского 1834–1836 годов русская литература вышла на новый уровень своего развития… А что последует за 2000-ми, когда заявило о себе столько новых и ярких писателей и особенно критиков?..

В общем-то, я и хочу здесь попытаться определить, важно ли нынешней литературе, да и, прошу меня извинить за выражение, общественной жизни наследие Белинского и современная фигура критика, подобная ему.

Виссарион Белинский дебютировал в печати в 1834 году большой, но выходящей кусками в газете статьёй, а точнее «элегией в прозе», — «Литературные мечтания».

По-моему, это самое свободное, в лучшем смысле юношеское произведение Белинского. Ему было тогда совсем немного за двадцать (возраст большинства современных выпускников вуза), он ещё не имел опыта писания статей (несколько рецензий были лишь пробой пера), и потому вогнал в одно произведение всё, что у него накопилось на душе, не очень-то заботясь о доказательствах, выплёскивая чувства, не боясь кого-то обидеть, едко шутить (обзывая, к примеру, журнал «Литературные прибавления к Русскому инвалиду» «Инвалидными прибавлениями к литературе»).

«Литературные мечтания», по содержанию, вряд ли статья. Сегодня бы их назвали эссе.

Лейтмотив этого эссе — «У нас нет литературы». Мысль принадлежит не Белинскому, — об отсутствии у нас литературы заявляли и до него Бестужев-Марлинский, Иван Киреевский, Ксенофонт Полевой; Пушкин же отзывался в своих заметках: «Литература у нас существует, но критики ещё нет»… Правда, Белинский сумел дать, по-моему, очень точное определение того, что должно считаться литературой:

«…Литературою называется собрание такого рода художественно-словесных произведений, которые суть плод свободного вдохновения и дружных (хотя и неусловленных) усилий людей, созданных для искусства, дышащих для одного его и уничтожающихся вне его, вполне выражающих и воспроизводящих в своих изящных созданиях дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны, жизнию которого они живут и духом которого дышат, выражающих в своих творческих произведениях его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений».