Чаще всего, думаю, человек решает стать писателем потому, что чувствует: у него есть о чём рассказать другим. И он, мало обращая внимания на то, как нужно конструировать повесть или рассказ, или роман, начинает рассказывать. Иногда получаются действительно сильные вещи и становятся фактом литературы, а автор входит в писательский цех, и пишет следующую вещь, более ответственно, разумно, тщательно… Ему уже нужен свой стол, часы тишины, он размышляет над сюжетом, развивает воображение, выбирает, как бы оригинальнее назвать героев, чтоб запомнились (имя героя «Домика в Армагеддоне» — именно такое выбранное имя: покажите мне сегодня молодого русского парня по имени Ефим). А жизнь со всеми её деталями протекает теперь несколько в стороне от писателя… Как этого избежать, как сохранить тот накал, что содержат почти все литературные дебюты последних лет?.. Не заставлять же, скажем, Дениса Гуцко бросить Ростов-на-Дону, где он живёт, забыть, что он писатель и устроиться или рабочим в Шанс-Бург, или вступить в Православную Сотню. Да и я сам, чувствуя, что пишу лабораторные работы, вряд ли отважусь выйти из своей лаборатории.
…Николай Васильевич Гоголь, ощутив творческий кризис, из которого, по существу, так и не сумел выйти (великие «Шинель» и «Мёртвые души» к тому времени были созданы, хотя и вышли спустя несколько лет), признался осенью 1839 года в письме Шевырёву: «…странное дело, я не могу и не в состоянии работать, когда я предан уединению, когда не с кем переговорить, когда нет у меня между тем других занятий и когда я владею всем пространством времени, неразграниченным и неразмеренным. <…> Все свои ныне печатные грехи я писал в Петербурге, и именно тогда, когда я был занят должностью, когда мне было некогда, среди этой живости и перемены занятий, и чем я веселее провёл канун, тем вдохновенней возвращался домой, тем свежее у меня было утро…»
Многие писатели жалуются на то, что вынуждены зарабатывать на жизнь далёкими от литературы занятиями, что время их разграничено, и на само писательство отводится малая часть суток. Но сознание своего писательства-то никуда не исчезает, и именно оно порождает разнообразные и разножанровые подобия второго тома «Мёртвых душ» (сохранившиеся страницы объясняют, почему Гоголь его сжёг), все эти высокохудожественные или низкохудожественные, но одинаково лабораторные работы.
Февраль 2009 г.
От исповеди к прозе
О повести Антона Тихолоза «Старик, посадивший лес»
На недавней презентации сборника «Новые писатели» главный редактор журнала «Новый мир» Андрей Василевский сказал, что молодые авторы входят в литературу в очень сложный период — мировой кризис, который только ещё начинается, отразится и на книгоиздании, а литературные журналы, по мнению Андрея Витальевича, скорее всего, через два-три года перестанут существовать. По крайней мере в том виде, в каком существуют сегодня… По Малому залу ЦДЛ пробежал ропот — слова главного редактора молодых авторов явно напугали.
О гибели толстых журналов говорят давно и порой настойчиво. Кто-то считает их пережитком советских времён, кто-то утверждает, что в эпоху бурного развития книжного рынка журналы не нужны и даже вредны; всё слышнее голоса тех, кто высказывается за окончательный уход «толстяков» в Интернет — они ссылаются на то, что бумажные тиражи «Знамени», «Нового мира», «Дружбы народов», составляющие от 6 до 2 тысяч экземпляров, по большей части оседают в редакциях, а сайт «Журнальный зал» посещают десятки тысяч людей.
Не будем сейчас останавливаться на различиях восприятия произведения литературы в бумажном и электронном видах, не станем также рассматривать, чем отличается книжное издание и журнальная публикация пусть даже большого, вроде бы специально для книги созданного романа. Поговорим о журнале как о площадке для тех немногочисленных сегодня литераторов, кто пишет долго, без спешки, выносит свои произведения (зачастую совсем небольшого объёма — не для книги) раз в несколько лет.
Не однажды приходилось слышать от книгоиздателей: «Чтобы читатели заметили автора, ждали его новые вещи, нужно не реже раза в год выпускать его книги. Малопишущий, пусть даже очень талантливый автор нам не нужен — он принесёт только убытки».
И, видимо, понимая это, многие авторы (особенно молодые, только ещё «раскручивающиеся» и «раскручиваемые») стараются поскорее написать роман для издания книгой страниц этак в триста и тут же принимаются за следующий, чтобы «читатели не успели забыть». И сколько талантливых, своеобразных, умных писателей в короткое время такой гонки превращаются в проекты. Непроекты сегодня найти очень сложно, и, пожалуй, искать их стоит не на полках книжных магазинов (хотя нет-нет, но книги у них выходят), а в толстых журналах.
В мартовском «Новом мире» опубликована повесть «Старик, посадивший лес» одного из таких негромких, совсем не плодовитых писателей — Антона Тихолоза.
Я начал читать повесть в компьютере (со свежими номерами «толстяков» знакомлюсь при помощи Интернета), но уже через несколько минут понял, что здесь нужна бумага, нужен знакомый шрифт «Нового мира», и отправился в редакцию…
Писателя Тихолоза я узнал в конце 2005 года, когда прочёл в том же журнале его повесть «Без отца». Повесть потрясающую. Я написал о ней статью («Литературная Россия», 2006, 3 февраля), советовал читать знакомым, расспрашивал об авторе. Не удивился, узнав, что Тихолоз, человек уже взрослый (ему было тогда 33 года), бросил Литинститут, куда-то уехал; что кроме новомирской повести, кажется, больше ничего не написал. Не удивился потому, что такие люди пусть изредка, но появляются в литературе — выплёскивают, и порой очень талантливо выплёскивают, на бумагу свои душевные переживания, рассказывают о своей жизни и исчезают. «Без отца» и явилась именно исповедью, а исповеди нельзя поставить на поток… Нет, при желании можно, — при желании можно всё, — но не всё может принести плоды. Так, иногда яркие, замысловатые, но пустоцветы.
Повесть «Без отца» была замечена, получила премию, запомнилась (о ней до сих пор вспоминают и критики, и читатели в своих интернет-дневниках), но сам автор, как мне показалось, навсегда из литературы исчез. Вынырнув из жизни, сказав о ней своё, вновь в неё погрузился.
В прошлом году в литинститутском альманахе «Тверской бульвар, 25» я прочитал «Записки книгочея» Антона Тихолоза — заметки интересные, но какие наверняка делает большинство склонных к размышлению людей. (Подумалось, что заметки эти собрали однокурсники несостоявшегося выпускника Литинститута и издали, воздав ему дань памяти.) «Записки…» укрепили меня в мысли, что Тихолоз вряд ли создан для писательской профессии. Слишком многого он требует от литературы, слишком критичен, строг, в том числе и к самому себе. Вот, к примеру, такая запись:
«Я стараюсь писать о себе не потому, что очень ценю себя. Просто фиксировать виденное своими глазами — самый надёжный способ написать правду. Можно, конечно, составлять из крохотных кусочков правды одно большое вымышленное целое. Но кто поручится, что такая мозаика не окажется одной большой мозаичной ложью?»
Мысль, по-моему, очень точная, программная для того направления в литературе, что я называю новым реализмом (и по принципу нового реализма — о себе и через себя, предельно достоверно — написана повесть «Без отца»), но в то же время и напоминающая приговор себе самому как писателю. Ведь даже дни своей жизни, перенесённые на бумагу, становятся «мозаичной ложью». Желающий сохранить абсолютную жизненную правду в литературе обречён на поражение. Показалось, что автор повести «Без отца», одержав в этой вещи победу за правду, попытавшись затем стать так называемым профессиональным писателем, понял, что таким, каким он себя видит писателем, ему не стать. И бросил это дело.
Но прочитав несколько абзацев новой повести Антона Тихолоза (повести с не очень-то интригующим названием — «Старик, посадивший лес»), я понял, что ошибся.