— Ну вот, дождалась.

— И что, по-твоему, мне теперь делать?

— Не знаю. Впрочем, у меня появилась гениальная мысль.

— Неужели.

— Пойдем погуляем.

— Ты серьезно? С этими?

— Они тоже люди.

— Эти, в песочнице?

— А что, там вполне удобно.

— Ты тоже будешь на старости лет с ними поддавать.

— Ага, а ты научишься наконец лузгать семечки.

— Размечтался.

— И выходить на улицу в тапках. Здесь все тетки ходят в тапках. Будешь искать меня по песочницам.

— Больно надо.

— Останешься со мной — ничего другого не будет.

— Ничего не будет и так.

— Ладно, сиди тут, а я пошел за сигаретами. У нас даже бычков не осталось, в доме чистота. Сразу видно, женщина завелась.

— Это вши заводятся, а женщины появляются и исчезают.

— Ну теперь-то я знаю разницу. Вставай, пошли. Только не исчезай по дороге. Кто вас, женщин, разберет.

И.т. д., и.т.п. Слово в слово, и никто не помнит, что вчера говорилось ровно то же самое. Стоит ли в таком случае бояться старости.

давно пересекли экватор

все дальше на юг

карты закончились ориентиров нет

необитаемое море

первооткрыватель заплатит жизнью

даже если доберется до берега

его сразу же съедят

представь себе — мы вышли на улицу

покинули нашу комнату, кухню, потом закрыли дверь

и влились в ряды потребителей пива балтика

сушеные осьминоги, кольца кальмаров, хорошая порция йода

плавники акул, кожа, содранная с солью

у потерпевших крушение

на плоту нет ни воды ни сна

даже горизонта нет

настолько сужено наше представление о счастье

прозрачное сердце полное морской воды

древнее зеленое беспозвоночное сердце

прошлое сошло как чернила

омытая морем моя душа была как стекло

и чей-то ребенок смотрел сквозь него на небо

зеленое солнце там где мы лежали связанные по рукам и ногам

пока над нами собирались дети-рыбы не сумевшие родиться на свет

водяной столб уходил вверх спасатели шарили по дну

солнце как лунатик с закрытыми глазами по комнате от стола к кровати

слабые анемичные страдаем от перепада глубин — слишком быстро

слишком мало на нас давит здешняя жизнь

хватая воздух ртом хотим сберечь

а потом это окажется горстью обыкновенного песка

там на глубине — я только и успел сказать

смотри

любовь сон тело

три слова три ключа

возьмись за любой

и поверни

лицом к себе

возьми за плечи встряхни

бей по щекам кричи

как будто у тебя есть на это право

потому что скорая все равно не приедет

у нее на небе много дел

вызовы по несуществующим адресам

где ты говоришь твой дом

крепче этого сна нет ничего

крепче этой просроченной любви

чтобы держала как соль как наст

там где мы живем

никто не услышит

возьми на руки плачь

ее тело легче чем я думал

как ты теперь будешь

приводить ее в чувство

рвать форточку крича чтобы те

на небесной скорой отключили сирену

отойдите я сам

ничего, она скоро откроет глаза

встанет с постели и пойдет на кухню

сядет за стол еще ничего не подозревая

на нем две чашки пепельница

банка растворимого кофе

следы кораблекрушения

на безлюдном берегу

Снаружи оказалось не так уж плохо.

Совершенно не хочется спать, а тебе?

Купили крепленого вина, другого не было, шатались по улицам, по окраинам, лежали в траве, сверху сыпались звезды, прожигая до самой земли, в траве светились маленькие существа, похожие на тех, что в небе.

Заходили в незнакомые подъезды. Все лестницы разные, ни одна не повторяется. На крышах — голуби, коты, пивные бутылки, окурки — все, о чем ты мечтала. Смейся, смейся. Вот так бы в шестнадцать лет. И чтобы никто не интересовался, где ты провел ночь. И чтобы я ее провел, а не проспал.

Мир был круглым, отражался в себе, смотрел фасетками звезд, глазами анонимных наблюдателей, в каждой точке едва заметное смещение

земля поворачивается

голова кружится — у тебя тоже? — а ты как думала

от счастья, от количества выпитого или движения материков, все версии одинаково хороши, когда два человека напиваются в хлам

разноцветный как кошачьи глаза

много ли ты видела кошек с разноцветными глазами

по-моему других и не бывает

Запомнить тебя таким, немного смертным, немного бессмертным, первого больше. Такими люди обычно снятся, а не живут. Измененные черты лица — смерть и любовь.

Я скорее узнала бы тебя во сне, чем на улице. Я говорю бессвязно. Слова выходят из-под земли, сросшиеся корнями, и это освобождает

освобождает нас друг от друга.

Пойми, это медицинский факт.

Так бывает. Человек приходит в себя, улыбается, пьет бульон. Интересуется новостями. Просит принести что-нибудь. Вокруг начинают думать, что с ним теперь все в порядке.

Так бывает в августе. Посреди жары, зелени — ясное, пронзительное, холодное солнце. Всей моей любви не хватает чтобы

ты что-нибудь понимаешь?

два человека, двадцать лет, это не складывается и не умножается

думают друг о друге непрерывно, не было ни дня

и вот получается, что теперь, когда никаких препятствий,

они дальше друг от друга, чем когда-либо

А что, если подойти к вопросу трезво, с практической стороны.

Например, один из моих многочисленных родственников в семьдесят лет развелся и женился на молодухе. Ей было всего-то пятьдесят. А в восемьдесят развелся снова и женился на своей старой бабке. Значит, можно. Любви все возрасты покорны.

Начать сначала и все такое.

(у тебя есть родственники на все случаи жизни)

но ведь дело в другом

всей моей любви не хватает, чтобы это стало началом

Я совершенно тебя не знаю. Не помню.

Вот, закрываю глаза и не могу сказать, какая ты.

Ты обиделась?

Нет. Я себя тоже вспомнить не могу. Ну и что.

Послушать нас со стороны — полный бред. И тем не менее все понятно.

Он любит ее, она любит его. Вместе тесно, врозь скучно.

Что еще люди говорят в подобных случаях?

Мне кажется, мы оба боимся протрезветь. Голодаем, чтобы уничтожить все вещественные доказательства. Обнаженное я и ты, сердцевина дерева. Против жизни. Как странно, что мы заточены против жизни, с самого детства. Жизнь, как встречный ветер, все быстро выгорает, становится явным. Десятилетние дети знают, что продолжения нет. Конечно, истории о молчаливых подростках не редкость. Потом это проходит, перерастает себя. А у нас?

в своей комнате, за столом

на листке в линейку

одинаковый наклон

буква еще буква

складываясь дают слово

муравьи тащат иголочки травинки

получается дом

в доме зажигается свет

я подхожу к окну

ты спишь

твое окно темное

это не в моих силах понимаешь

столько ярости столько нежности

ближе чем когда-либо

к тебе когда ты недосягаема

и я даже не знаю в каком городе и жива ли

представляешь я иногда задавал себе этот вопрос

и поражался его бессмысленности

ведь если с тобой что-то случилось

это еще не самое страшное

ничего бы не изменилось

страшно что ничего не изменится

и теперь только чудо