Поэтому, как бы мы ни относились к легендам о Брюсе, к публикации предсказаний Нострадамуса, к суждениям по поводу тамплиеров, пока не будут проведены фундаментальные исследования, основанные на исторических источниках, мы никогда не сможем объективно оценить эти явления в нашей жизни. И эта предвзятость, это специфическое отношение, основанное на идеологических, политических, духовных, мистических или каких-либо иных соображениях, никогда не позволят нам получить объективные знания.

Примером этому может служить оценка А. Н. Греча, профессионального ученого, который, находясь в плену ярлыков и стереотипов, рассуждает о принадлежности Брюса к масонству. Он описывает здание бывшей химической лаборатории в усадьбе Глинки как возможное помещение для собраний членов масонской ложи. В этом здании, разделенном на три помещения, по его предположению, были «центральное помещение <…> — залом заседаний, отделение слева — комнатой приуготовления, а справа — комнатой старших братьев». Более того, «доступ в комнату приуготовления был еще и через подземный ход, ответвлявшийся из гротового помещения на главной, перпендикулярно проведенной оси усадьбы…». Интересно отметить, что такое расположение комнат было и во флигелях парадного двора — западном и восточном. Почему же их Алексей Николаевич не посчитал масонскими? Причина: однажды приклеенный ярлык к Брюсу, как к масону.

Кроме этого, по мнению А. Н. Греча, масонскими являются и регулярные фигурные дорожки парка в Глинках, в плане образующие «интересные сложные фигуры, в которых можно усмотреть масонские знаки». Исследователь фактически сам отвечает на вопрос, кто мог все это создать в Глинках, называя гроссмейстером масонства Якова Александровича Брюса, главой масонского союза «Астреи» Василия Валентиновича Мусина-Пушкина-Брюса, бывавших в усадьбе в конце XVIII века при наивысшем подъеме масонского движения в России. Однако личность петровского сподвижника настолько оригинальна, а стереотип отношения к Якову Брюсу настолько устойчив, что только он, по мнению А. Н. Греча, мог сделать подобные символические устройства масонского характера.

А ведь при самом Брюсе в 1727–1735 годах, когда он владел Глинками, ни о каких масонских собраниях в России не могло быть и речи.

Возникшая в 1731 году в России первая масонская ложа, великим мастером которой был назначен капитан Дж. Филиппе, была не вполне русской, поскольку включала преимущественно иностранцев, живших в Петербурге. Главная функция, которую выполняла эта ложа, заключалась в налаживании связей между иностранными дипломатами и «негоциантами», поддержке приезжавших в Россию иностранцев. Для этих целей ложа должна была иметь большие связи с правительством, высшим светом и купечеством России, что сразу же и было осуществлено Дж. Филиппсом и сменившим его на этом посту в 1741 году Джеймсом Кейтом. И даже при наличии широких связей с высшими слоями российского общества организация масонов до Елизаветы Петровны (1740-е годы) оставалась закрытой для отечественных организаций. Конечно, возможны возражения по поводу того, что Брюс был не совсем русским, однако достаточно вспомнить последние годы службы петровского сподвижника, его выезд из Санкт-Петербурга, чтобы понять, что свою связь с высшим светом России он утерял окончательно и большого интереса для русской ложи масонов — организации достаточно прагматической — не представлял.

Что же касается «символических устройств масонского характера», это явно более поздняя самодеятельность лидера «Астреи» В. В. Мусина-Пушкина-Брюса, который, пользуясь усадьбой в конце XVIII — начале XIX века, мог проводить там собрания братьев и обустраивать самые разные причуды в виде постриженных в форме масонских символов деревьев и кустарника и высаженной необычным образом растительности в парке в Глинках.

Через 100 лет, в начале 1920-х годов, когда в усадьбе побывал А. Н. Греч, эти «устройства» были хорошо читаемы, поэтому он, ни в чем не усомнившись, приписал их чернокнижнику Брюсу.

Сухарева башня и не только

Как мы уже писали, по возвращении из Англии, в начале 1699 года, Я. В. Брюс фактически становится научным консультантом Петра по строительству кораблей и проведению астрономических наблюдений. В Россию после Англии он приехал как первый российский ученый-ньютонианец, который начинает закладывать основы российской науки, создавая первые школы и занимаясь оборудованием первых в нашей стране государственных астрономических обсерваторий.

В июне 1700 года первая такая обсерватория была создана в здании Сухаревой башни.

Рассказывали, что Брюс занимался там астрономией и астрологией, проводил гадания и делал самые различные предсказания, собирал черные отреченные книги, увлекался тайным знанием и даже руководил тайным «Нептуновым обществом», собиравшимся на Сухаревке.

Попробуем спокойно разобраться со всеми легендами, которые как флёр окружают и скрывают от трезвого взгляда московскую красавицу Сухареву башню.

Начнем с «Нептунова общества».

В 1680-е годы во время потешных боев формировалось объединение близких по духу людей, где статусное положение не играло роли, главным было деятельное участие и отказ от низкопоклонничества и чинопочитания.

В группу входили, помимо царя, конюхов, стряпчих, военные специалисты и инженеры.

После Стрелецкого бунта Петр начинает посещать Немецкую слободу, часто бывая у Ф. Лефорта и П. Гордона. Франц Лефорт, которого исследователи в наше время называют «человек-праздник», действительно славился своей гостеприимностью и умением организовать любое застолье. В общении с молодым монархом он увидел искренний интерес к повседневной жизни иностранцев, обитавших в Немецкой слободе, а главное, желание изменить быт русских людей, отличавшийся косностью и патриархальностью.

Нельзя сказать, что застольям отводилась второстепенная роль в налаживании близких контактов. А поскольку Петр Алексеевич старался все делать в форме игры, застольные встречи превращались в «Нептуновы потехи», в отличие от «Марсовых потех», как именовались военные походы. Существование «Нептуновых потех» и дало повод говорить о «Нептуновом обществе» — некоем тайном объединении, на котором якобы решались главные проблемы государства. На самом деле эти собрания были обыкновенными застольями, при этом довольно массовыми, по нашим теперешним представлениям. В своих письмах брату Ами Франц Яковлевич Лефорт сообщает, что он собирал порядка двухсот человек на такие праздники. Именно по этой причине он строит новый дом с огромным залом для торжеств в Немецкой слободе, а в 1697 году, перед отправкой Великого посольства в Европу, Петр I распорядился выстроить на берегу Яузы дворец в подарок Лефорту. Убранство парадного зала этого дворца в изображении с гравюры А. Шхонебека дает представление о массовости проводимых там «мероприятий».

11 февраля 1699 года состоялось шутовское освящение дворца Лефорта. Вот как это действие описал И. Корб: «Мнимый патриарх со всей толпой своею веселого клира освятил с торжественным празднеством в честь Вакха дворец, выстроенный на царский счет, который покамест именуется Лефортовым; шествие в этот дворец направилось из дома полковника Лимы. Что патриарх присвоил себе именно этот почетный сан, свидетельствуют его одеяния, подобающие первосвященнику: на его митре красовался Вакх полной наготой, напоминающий глазам о распутстве; украшениями посоха служили Купидон и Венера, так что сразу было известно, какое стадо у этого пастыря. Одни несли большие чаши, наполненные вином, другие — мед, третьи — пиво и водку, верх славы пламенного Вакха. Так как в силу зимней стужи они не могли венчать чело свое лаврами, то несли чаши, наполненные высушенным в воздухе табаком. Зажегши его, они обошли все углы дворца, испуская из дымящихся уст весьма приятный запах и угодное Вакху курение. Положив поперек одну на другую две трубки, привычкой втягивать дым из которых тешится даже самое небогатое воображение, комедийный архиерей совершил торжество освящения. Кто поверит, что составленный таким образом крест, драгоценнейший символ нашего искупления, является предметом посмешища?»