После пребывания в Англии Брюс более подготовленным подходит к исследовательской работе, используя присылаемые из-за границы приборы и инструменты. Об одном из таких инструментов, очень пригодных для путешественников, он сообщает Петру в том же 1699 году, рассказывая, что инструмент этот помогает «сыскать полус гогде (или элевацию поли), без всякого вычету и не ведая деклинации солнца и не имея инструментов, кроме циркуля и линиала». К инструменту он приложил чертеж и описание, как им пользоваться.

Ну, всего не упомнишь, что он повыдумывал. А вот насчет вечных часов я знаю хорошо, это помню, как все дело произошло. И трудился он долго, может, лет десять, а все-таки выдумал.

И такие часы выдумал, что раз завел их — на вечные времена пошли без остановки. И как завел он их — ключ в Москву-реку забросил. И как был жив Петр Первый и Брюс был жив, то часы шли в полной исправности. Из-за границы приезжали, осматривали. Хотели купить, только Петр не согласился.

— Я, говорит, не дурак, чтобы брюсовские часы продавать.

Ну, те и утерлись, — отъехали ни с чем.

Ну, значит, при Петре и при Брюсе ходили часы. А стала царицей Екатерина, тут и пришел им конец. Конечно, затея глупая, женская.

— Мне, говорит, желательно, чтобы ровно в двенадцать часов дня из нутра часов солдат с ружьем выбегал и кричал:

— Здравия желаем, ваше величество!

Это как вроде раньше были часы с кукушкой: «дон… ку-ку… дон… ку-ку…» А то еще с перепелом: «Пить пойдем… пить пойдем…» Так это что же? Это штука не мудреная, это кто знает — может устроить, тут такой механизм. А вечные часы для этого не годятся, они не для того сделаны, чтобы на птичьи голоса выкрикивать или чтобы солдаты с ружьем выбегали… Они для вечности сделаны, чтобы шли и чтобы веку им не было. А Екатерина в этом деле ничего не смыслила. Она так полагала: постучат молотком и готово дело. Ну, а вразумить-то ее некому было. Министры эти — «слушаем, говорят, все исполнено будет». Тоже — ветер в голове погуливал. Ну, как можно так говорить, ежели не знать механизма? Они думали: стоит только сказать, и все готово будет. И приказали привести самого лучшего мастера. Вот разыскали немца. Пришел и только глянул на часы, а уж говорит:

— Можно. Но только, говорит, я меньше пяти тысяч не возьму, и чтобы мне квартира при дворце и чтобы харчи первоклассные.

А министры говорят:

— Все будет, делай.

Вот и начал немец делать. Осмотрел часы.

— Дурацкая, говорит, работа. Это, говорит, дурак делал.

Ну ладно, пусть будет дурак. Посмотрим, как ты, умная голова, станешь делать…

Глава 3

СЕВЕРНАЯ ВОЙНА

«Ругодевский» поход

«Ругодевским» принято называть поход русской армии к Нарве (Ругодив — древнее название этого города. — А. Ф). Этим походом фактически началась для России война со Швецией. Предшествовало началу этой войны заключение мира с Турцией, а также пожалование 31-летнему Я. В. Брюсу звания генерал-майора от артиллерии в июне 1700 года.

9 августа Петр I пишет из Москвы новгородскому воеводе князю И. Ю. Трубецкому: «Ныне мы, при помощи Божьей, начали войну против Шведов и сегодня послали для блакира и пресечения путей в Ижорскую землю генерал-майора Якова Брюса»[24]. Отряд прибыл в Новгород через 15 дней, после чего по решению царя Брюсу отказано в команде и под Нарву с полками отправлен И. Ю. Трубецкой.

Это решение Петра I породило миф об опале Брюса. Его автором стал немецкий специалист на русской службе бюргер М. Нейгебауэр, который в 1701 году был определен первым наставником к сыну Петра Алексею и занимался обучением цесаревича «в науках и нравоучении». Нейгебауэр был родом из Гданьска, учился (прослушал лекции) в Лейпцигском университете, где преимущественно изучал латинский язык, юриспруденцию и историю. В 1699 году он приехал в Россию в свите саксонского курфюрста генерала Карловича, с которым Петр хотел отправить за границу учиться своего сына. Карлович предложил Нейгебауэру стать гофмейстером цесаревича, на что тот согласился. Однако Карлович неожиданно скончался, и вопрос о назначении Нейгебауэра учителем и наставником цесаревича затянулся. Нейгебауэр обратился несколько раз с ходатайствами и получил место при цесаревиче только в июне 1701 года.

Уже в конце того же 1701 года обнаружились неудовольствия между Нейгебауэром и русскими, состоявшими при цесаревиче. Немец настаивал, чтобы ему подчинили этих лиц, поскольку, как он писал, «если всякий из них будет делать, что хочет, то невозможно царевича изрядным нравам и порядочному житию научити, зане некоторые от злости все его труды портить будут». Он просил удалить прежних лиц, окружавших царевича, и в том числе русского учителя его Никифора Вяземского, а на место их определить знающих иностранные языки и обычаи, «зане вышеписанные люди (Вяземский и другие) неудобны быть у младого царевича, которого изрядно воздержать надлежит». Конфликты у Нейгебауэра возникали с Вяземским, Нарышкиным и другими приближенными. Особенно возражал против Нейгебауэра А. Д. Меншиков, который, по словам иностранца, обращался с ним хуже, нежели с псарем. Все это и привело к тому, что после ссоры в Архангельске с Вяземским и Нарышкиным 23 мая 1702 года началось разбирательство данного конфликта и в июле 1702 года состоялся указ царя, в котором, в частности, говорилось: «Иноземцу Нейгебауэру за многие его неистовства, что писался гофмейстером его высочества и ближних людей, которые живут при царевиче, бранился и называл варварами, от службы отказать и ехать ему без отпуска, куда хочет». Однако Нейгебауэр оставался в Москве до 1704 года: сначала его опасались выпускать из страны, предполагая, что он может передать какие-либо секретные сведения о России, затем сам Нейгебауэр искал места в русской службе и даже соглашался ехать при посольстве в Китай. Наконец, в навигацию 1704 года его под караулом отправили из Москвы в Архангельск, откуда на гамбургском корабле он возвратился на родину. Через несколько месяцев иноземец издал брошюру в форме письма немецкого офицера некоему тайному советнику о дурном обращении с иноземными офицерами в России.

Фактически это была месть обиженного иностранца за все те унижения, которые он пережил в России за пять лет пребывания. Конечно, нельзя оправдывать русских за часто небрежное и жестокое отношение к иноземцам, о чем уже писалось в начале книги. Однако в данном случае необходимо учитывать не только личные обстоятельства, важнее рассматривать политический аспект, направленный против России, именно в 1704 году взявшей Нарву, после чего последовало принятие манифеста царя, распространяемого в европейских странах с приглашением иностранным офицерам поступать на русскую службу. Поэтому необходим был «живой» свидетель, дабы создать уродливый образ России и порядков в ней в глазах европейцев. Эти обстоятельства и привели к появлению пасквиля бывшего учителя цесаревича.

В этой брошюре, несколько раз переиздававшейся с добавлениями в Европе, автор пишет, что «царь и приближенные его обходятся с честнейшими и храбрейшими [иностранными] офицерами, как с щенками, при содействии пощечин, палочных ударов, кнута и тысячи других подобных поруганий». В качестве доказательств этого приводятся многочисленные случаи наказаний, унижений и оскорблений по отношению к иностранцам со стороны царя и его приближенных. Особенно достается от автора «царскому любимцу, некоему пирожнику, по имени Александр Данилович Меншенкопф (Menschenkopff)». Фамилия Меншикова представлена в переизданиях и в другом варианте — Меншенкот (Menschen Koth), естественно, в насмешку над светлейшим.