Лотта помедлила, ожидая ответа Курта, но тот упрямо молчал и неподвижно смотрел в одну точку, как часто стало случаться с ним в последнее время.

— Даже если она состояла в СС, — вздохнула Лотта обреченно, понимая, что все ее доводы — просто об стенку горох, и Курт слушает только то, что хочет слышать, что отвечает его внутренней уверенности, — надо признать, что она состояла там не по своей воле.

Она согласилась сотрудничать с ними? Но с ней находились ее дети, и это был единственный шанс спасти их. А что делать с теми десятками и сотнями искалеченных войной людей, которым ее руки вернули разум и здоровье? На какую чашу весов положить эти бессонные ночи под обстрелом во фронтовых госпиталях у операционного стола: на чашу гуманизма или преступления? Она ведь не обязана была это делать, ее никто не заставлял. И разве не заплатила она за все смертью своего сына? Разве этого не достаточно? Подумай, стоит ли разрушать ее жизнь, если ты, конечно, можешь ее разрушить, — Лотта пожала плечами. — Ты хочешь доказать недоказуемое. Тем более что, по тем сведениям, которыми располагаешь ты сейчас, у Маренн фон Кобург де Монморанси даже сына никогда не было. Она находилась в лагере с дочерью и вернулась с ней после войны в Париж. По документам, я имею в виду, — уточнила язвительно, — а не по слухам и сплетням. И отец Маренн никогда не выигрывал Первую мировую войну, он умер много раньше. Первую мировую войну выиграл маршал Фош, как известно, но он никогда не был знатен и богат. А то, что он стал ей приемным отцом, — все тоже вилами по воде писано …

— Я все это знаю, Лотта, — Курт задумчиво смотрел на сцену, на которой Маренн де Монморанси под аплодисменты зала шла получать свою награду. — Я все знаю, дорогая. Но чувствую, я на верном пути. Я все равно докажу.

Он доказал. Только никогда уже не узнал об этом.

В своей лауреатской речи, обращаясь к жюри, коллегам, журналистам, ко всем, кто слышал ее в этот день, Маренн фон Кобург де Монморанси сказала:

«Я посвящаю эту награду своим учителям, тем, кто воспитал меня и дал мне знание. Я посвящаю ее своей стране, моей прекрасной и многострадальной Франции. Я посвящаю ее моему рано умершему отцу и безвременно погибшему мужу. Я посвящаю ее всем тем, кто в трудные годы последней войны помог мне выжить и дойти до сегодняшнего дня.

Я прожила долгую жизнь, я видела газовые атаки Первой мировой и газовые камеры Второй. Но несмотря на это, я верю в Человека, верю в его разум, в его способность выстоять и достичь истины.

Изучая человеческий мозг и основы его функционирования, я открыла для себя, что нет более совершенного творения в природе. Возможности его безграничны, в нем заключено бессмертие человеческой души, божественная искра и вечное стремление к добру.

Я посвящаю эту премию Человеку, в сложнейших перипетиях судьбы, превозмогая усталость, отчаяние и боль, идущего к свету истины. А истина и есть Бог. Бог в каждом из нас, ибо каждому дана свыше частица божественной материи, которая роднит нас с космосом».

В аэропорту Парижа Маренн встречал сам президент Франции. В ее честь звучал национальный гимн, тысячи французов приветствовали ее аплодисментами и бросали к ее ногам цветы, когда она шла по Елиссейским Полям, сверкая бриллиантами и изумрудами и небрежно волоча по земле чернобурые меха. В тот день она была героиней Франции. По ковру из цветов, под крики «Vive la France!» дочь герцога де Монморанси прошла от площади Этуаль к Дому инвалидов, чтобы поклониться праху самого великого француза, ее любимого героя Наполеона Бонапарта. Но только ли ему?

— В Доме инвалидов похоронен маршал Фош, — в памяти Курта вновь всплыли строки из книги английского разведчика: «О своем отце мадам Z сказала: мой отец был генералом, он выиграл Первую мировую войну».

Причитающуюся ей как обладателю премии сумму Маренн де Монморанси передала в созданный ею благотворительный фонд солдат-инвалидов Первой и Второй мировых войн.

Берлин, 1990 год

Спустя десятилетия после окончания войны единая Германия вновь стала реальностью. Реальностью стала и встреча, казалось бы, невозможная раньше. На ступенях восстановленного Рейхстага в самом центре единого Берлина Лотта Вайслог ожидала человека, которого никто не видел вот уже более сорока лет.

О нем писали, его искали, однако с 1946 года, когда ожидавший суда в американском плену штандартенфюрер СС и СД Альфред Науйокс исчез из спецлагеря для военнопленных в самый разгар Нюрнбергского процесса, его почти никто не видел, и даже пронырливые журналисты, писавшие о сбежавших нацистах, не имели сведений о нем.

Науйокс как в воду канул. Он не открыл ни одной фирмы, не фотографировался с южноамериканскими диктаторами, никому не давал ни советов, ни интервью, не фигурировал ни в одном репортаже о неонацистах, не попался ни на одной провокации, не бился за «четвертый рейх» в рядах организации ОДЕССА[2] — во всяком случае открыто, — и за исключением протокола своих показаний на допросе американского военного следователя, опубликованных после завершения Нюрнбергского процесса, не оставил никаких воспоминаний о себе и о своей деятельности. Он просто исчез. Бесследно и, казалось бы, навсегда.

Историки и журналисты писали о нем мало. В основном как о «специалисте по особым заданиям, замешанном в ряде шпионско-диверсионных дел», называя «авантюристом типа Скорцени». Сведения же, полученные о нем из архивов, казались весьма поверхностными. Было известно, что штандартенфюрер СС Альфред-Гельмут Науйокс происходил из небогатой семьи. По некоторым данным, он даже учился в Кильском университете инженерному делу, по другим источникам, и вовсе никакого образования не имел, работал механиком в Кильском порту и среди докеров благодаря острому языку стал весьма известным человеком.

Там он и познакомился с будущим шефом СД Гейдрихом и в 1931 году вступил в СС. В Шестом управлении Вальтера Шелленберга Альфред Науйокс возглавлял группу Y1-F, занимавшуюся изготовлением различных технических средств, в том числе фальшивых банкнот и документов, необходимых для Управления.

Великолепный спортсмен — боксер, легкоатлет, теннисист. Чемпион Берлинской Олимпиады, многократный чемпион Берлина, один из лучших стрелков в СС. Он был высок ростом, прекрасно сложен, и судя по фотографиям времен войны, мог служить образцом нордической красоты, пропагандируемой Геббельсом: белокурый, с насмешливым взглядом светлых глаз. Его независимый, ироничный нрав снискал ему известность среди сослуживцев.

Альфред Науйокс нередко бывал невыдержан и даже язвительно резок в суждениях. Эта черта характера едва не стоила ему карьеры, так как послужила основной причиной его конфликта с Гейдрихом, и только вмешательство Гиммлера спасло полковника от разжалования и отправки на Восточный фронт. Однако из Берлина его удалили. .

Но, опять-таки по другим данным, он все же успел отличиться на Востоке в дивизии СС и даже был там ранен, после чего оказался в Бельгии. Позднее, после смерти Гейдриха, Шелленберг вернул Науйокса в Берлин на прежнюю должность. Говорили, что Науйокс не простил Гейдриха. Однако доказательств к его причастности к покушению на шефа СД не обнаружилось.

В 1940 году Альфред Науйокс вместе с Вальтером Шелленбергом принимал участие в похищении двух английских агентов из нейтральной тогда Голландии и до самого конца войны разъезжал по Берлину в «трофейном» «бьюике», захваченном во время этой операции. Он был одним из центральных участников операций «Бернхард» и «Огненная земля». Под его непосредственным руководством были изготовлены десятки и сотни тысяч фальшивых долларовых купюр и фунтов стерлингов, поддельные знаки на которых не могли распознать даже швейцарские банки. Эти «вливания» сразу после окончания войны значительно подорвали экономику США и Великобритании.

В тех же лабораториях изготовлялись и десятки фальшивых документов, всевозможные справки и разрешения за подписью командования союзных войск, с которыми многие нацистские бонзы и сослуживцы штандартенфюрера Науйокса успешно скрывались в послевоенном мире.