С чердака, где спал часовой, вниз, в сарай, ставший импровизированным гаражом, вела лестница с очень скрипучими ступеньками. Держа в руках фонарик, ван Эффен быстро спустился. Немного повозившись с засовами на входной двери, он сосредоточил все свое внимание на грузовике. Машина выглядела так же, как и раньше, только номера были другие. Ван Эффен залез под грузовик, расчистил местечко чуть впереди от задней оси и магнитной защелкой прикрепил к машине

маленькую металлическую штучку, которую Васко извлек из куска мыла. Тридцать секунд спустя он был уже на сиденье водителя и звонил в управление.

— Соедините меня с полковником де Граафом, пожалуйста!

— Кто говорит?

— Это неважно. Дайте полковника.

— Он дома.

— Он не дома. Он в управлении. Еще десять секунд, и с завтрашнего дня вы больше не работаете в полиции. Через десять секунд полковник взял трубку.

— Ты что-то круто обошелся с парнем, — пожаловался полковник.

— Он либо дурак, либо, его неверно проинструктировали. Ему же велено было вопросов не задавать. Принимать анонимные звонки. — Ван Эффен говорил по-польски.

Де Грааф понимал этот язык не хуже ван Эффена. Голландская полиция часто меняла частоту, на которой работала. Подобное изменение было сделано как раз в этот день. Как в любом крупном городе мира, преступники время от времени прослушивали полицейскую волну. Но вероятность того, что преступник, которому удалось настроиться на эту только что измененную волну, понимает по-польски, была чрезвычайно мала.

— Пожалуйста, включите магнитофон. Я не знаю, сколько у меня времени, поэтому не хочу повторяться.

— Готово.

— Имена я буду говорить задом наперед. Мы находимся к югу... даю название, — он произнес задом наперед «Утрехт» — и два других названия — Лердам и Гронихем. Уловили?

— Да.

— Не пытайтесь выяснить наше точное местонахождение и не пытайтесь атаковать. Шефы находятся в другом месте. — Это была заведомая ложь, но полковниц об этом не знал. — Если вы это сделаете, то погибнут пять человек, которые этого не заслуживают. Вы знаете, кого я имею в виду?

— Знаю.

— У нас здесь армейский грузовик. Вы знаете, какой именно. На нем поменяли номера. Даю новые цифры задом наперед, — назвав цифры, ван Эффен добавил: — На нем повезут ядерные заряды, о которых вы знаете.

— Что?!

— Я прикрепил к грузовику маячок. Поставьте в этот район полицейскую машину без опознавательных знаков. Сказкем, часов в семь. Она выследит грузовик с безопасного расстояния. Кроме того" эта машина должна будет поддерживать связь с двумя военными грузовиками, расположенными к западу. У меня есть основания считать,, что наш грузовик будет двигаться в сторону Шельды. В нем будут трое преступников, все в военной форме. Человек по имени Илвисакер будет одет полковником. Не исключено, что у него могут быть документы на это имя. Я хочу, чтобы грузовик захватили и вместе с людьми подержали в надежном месте. Если о захвате грузовика станет известно, то ответственность за затопление страны ляжет на вас.

Голос де Граафа стал еще более жалобным.

— Не надо мне угрожать, мой мальчик!

— Извините. У меня сложная ситуация, очень мало времени, и я вынужден изъясняться как можно более убедительно. Еще одно. Пусть по радио и по телевидению объявят, что вы перекрываете дороги на Роттердам и в сторону Шельды. Вы попросите всех жителей этих районов проявлять бдительность и сообщать обо всем, что покажется им странным, полиции. Это меры чисто психологические, но наши друзья об этом не догадаются. Но я вас умоляю, после того, как вы в строжайшей тайне захватите грузовик, не пытайтесь вмешиваться.

— Понял. Тут рядом со мной кое-кто хочет с тобой перемолвиться словечком. Он говорит по-польски лучше, чем мы с тобой.

— Назовите его имя задом наперед. Де Грааф назвал, и ван Эффен услышал голос Виеринги.

— Поздравляю вас, мой мальчик!

— Боюсь, что ваши поздравления слишком преждевременны, министр. Я, например, не могу помешать взорвать Флеволандские дамбы или ядерный заряд в Маркерварде. Мне тут пришла в голову еще одна мысль. Попросите средства массовой информации, когда они будут говорить о районе Роттердама, пусть скажут, что Уайтхолл и парламент Северной Ирландии пришли к соглашению о начале немедленных переговоров.

— Парламентам это может не понравиться.

— Я голландец. Объясните политикам так, чтобы им это понравилось.

— Я полагаю, что информацию о переговорах вы тоже собираетесь использовать для некого психологического давления. Хорошо, я согласен. Скажите честно, мой мальчик, как вы оцениваете наши шансы?

— Больше пятидесяти процентов. Преступники нам доверяют. Им приходится нам доверять. — Ван Эффен коротко пересказал то, что узнал о взрыве склада боеприпасов в Де Дурсе и о неспособности «Подразделения Красной Армии» справиться с устройствами, инициирующими взрывы по радио. — Я уверен, что наши друзья нам доверяют и не подозревают нас. Они во многом наивны и слишком уверены в своих силах. Им недостает изобретательности, которой могут похвастаться местные детективы. Мне нужно идти, сэр. Я позвоню, как только будет возможно.

Министр обороны спросил, обращаясь к де Граафу:

— Вы согласны с мнением ван Эффена, полковник?

— Я думаю так же, как и он.

— Почему этот молодой человек — а он действительно молод, по сравнению с нами, — не занимает где-нибудь должность шефа полиции?

— В недалеком будущем он будет шефом полиции Амстердама. А пока он мне нужен.

— Как и всем нам, — вздохнул Виеринга. — Как и всем нам.

Ван Эффен поднялся на чердак, легонько потрепал часового по щеке. Никакой реакции. Лейтенант вышел. Через три минуты он был в спальне. Васко указал на часы.

— Десять тридцать три, — укоризненно заметил он.

— Извините. Меня задержали. Но хорошо же вы встречаете человека, который, можно сказать, только что вырвался из когтей смерти.

— Были проблемы?

— Нет. Все как по маслу.

— Ты не разобрался с замком в гараже, — укоризненно сказал Джордж.

— Вот тебе и теплый прием. А где же поздравления по случаю успешно выполненной миссии? А сам-то ты стал бы возиться с замком, если бы в окне, соседнем с нашей спальней, увидел достопочтенного Риордана, который, видимо, медитировал, стоя с открытыми глазами и задумчиво глядя во двор? Вместо этого я разобрался с задвижками изнутри.

— Надеюсь, ты не забыл потом оставить все в прежнем виде?

— Джордж!

— Извини. Что тебя задержало?

— Виеринга, министр обороны. Он был в управлении вместе с полковником. Если ты воздержишься от вопросов, я передам тебе наш разговор слово в слово.

Выслушав рассказ ван Эффена, Джордж остался доволен.

— Неплохо. Ты, конечно, поставил маячок. Тогда к чему была вся эта суета с инструкциями по работе с ядерными зарядами?

— Ты, вообще, хоть раз встречал полицейского или солдата, который бы не ошибался? Джордж задумался:

— Присутствующие, как всегда, исключаются. Нет, не встречал. Но эта информация нам еще может пригодиться. Илвисакер и его друзья могут просочиться сквозь кордоны на дорогах. Но ты ведь не сказал полковнику, что мы полетим вертолетом?

— Да, не сказал. По той же самой причине я не откликнулся на неявно высказанное предложение Самуэльсона сообщить нам, куда мы поедем. Знаешь, какая была бы реакция? Я имею в виду нашего министра обороны? Он бы тут же позвонил своему коллеге в Великобританию, чтобы те прислали «нимрод», британский бомбардировщик, имеющий особую радарную установку, и военные стали бы следить за нами так, что мы бы об этом и не знали. — Питер улыбнулся. — Джордж, у тебя забавное выражение лица. Тебе что, это тоже пришло в голову?

— Да, — вид у Джорджа был задумчивый и в то же время огорченный. — Мне показалось, что это неплохая идея.

— А мне нет. Я не сомневаюсь, что королевские военно-воздушные силы были бы рады поучаствовать. Как не сомневаюсь в том, что вскоре после нашего прибытия в пункт назначения нам бы нанесли визит наши десантники. Они, как известно, отличаются прямолинейностью. Нет, эта идея мне не нравится. И для этого есть три причины. Я не хочу устраивать перестрелку, не хочу устраивать кровавую баню. Убийство или захват Самуэльсона и его друзей не решит проблемы. Я уверен, что существует еще немало людей из FFF — не спрашивай, почему я в этом так уверен, я не знаю, — которые смогут выполнить его угрозы. И мне не нравится мысль о том, что наши дамы могут быть ранены или убиты. Мне также не слишком хочется ранить — не говоря уже о том, чтобы убивать — соотечественников, которые станут угрожать жизни девушек.