— При чем тут океанариум? — сказал, оборачиваясь, Марлен. — Каждый дельфин-афалина легко поддается дрессировке. Это факт.

— В книжках все просто, — примирительно сказал я. — Попробуй повозись… Скажи лучше мне, что такое Эски? Я давно хотел тебя спросить, да забывал.

Марлен остановился.

— Ага, — сказал он, — и ты узнал, что на свете существует Эски? Эски Кермен — это удивительное место. Кактолько выпадет свободный день, пойдем туда.

Нас догнал Рощин-второй. На плече он нес палку. Им ней висели резиновые сапоги. Синие капли, как слезы, падали с них на песок.

— Я думаю, за неделю вы все-таки кое-что успеете сделать, — сказал Марлен. — Не может быть, чтобы не успели. Говорят, вы выступали в цирке с морскими львами?

Рощин неопределенно кивнул.

Он раскланялся с нами и пошел к себе в палатку.

— С морскими свинками, вот с кем, — сказал я. — И то не он сам, а его отец, Рощин-первый.

Из Севастополя приехал Немцев и привез матрасы. Замечательные матрасы для подводного дома, из поролона, с приборчиками для поглощения влаги. На таких матрасах акванавты будут не отдыхать, а блаженствовать.

Так сказал Немцев.

Посмотреть, как их будут распаковывать, собрались все.

Каждый матрас был запечатан в пакет.

Три пестрых пакета лежали у ног начальника экспедиции. Павлов достал перочинный нож и с хрустом вскрыл первый. Из пакета послышался писк.

Павлов вздрогнул.

— По-моему, там кто-то сидит, — сказал Марлен. Он с любопытством смотрел, как Павлов осторожно сдирает с матраса разноцветную бумагу.

Матрас развернулся, как удав, и лег на песок.

Посреди матраса сидел и ошарашенно смотрел на нас котенок.

— Это еще что такое? — спросил Павлов.

— Может быть, его положили против мышей? В каждый матрас по коту.

Это сказал я.

Павлов удивленно посмотрел на меня. Он вспорол оставшиеся два пакета, и гибкие блестящие матрасы выползли из них на свет.

Котов в них не было.

— Как же ты сюда попала, киса? — пробормотал Немцев и взял котенка на руки.

— Случайно завернули, — сказал Павлов. — Улегся, дурак, на матрас, и все. Лёсик, поедешь в Севастополь — отвези.

— Кот пригодится, — неожиданно сказал Марлен. — Я включаю его в программу биологических исследований.

Павлов пожал плечами.

— Дело ваше.

Он нагнулся над матрасами и стал щупать их. Он искал приборчики для поглощения влаги.

Немцев сказал:

— Есть предложение — придумать котенку имя. Что, если… Садко?

— Громко.

— Машка?

— Это же кот.

— Черномор, — сказал Джус.

— Мрачно.

— Мальчик.

— Ерундой занимаетесь, — сказал Павлов. Он наконец нащупал приборчики.

Немцев вздохнул:

— Ни одной свежей мысли. Приходится оставить «кис-кис».

Я уже давно заметил, что Джус повсюду таскает с собой портфель.

Как-то я не выдержал и спросил:

— Можно задать вам глупый вопрос? Почему вы всюду ходите с портфелем?

Он не обиделся:

— Да, понимаете, привык. Потом, все бумаги с собой. Как придет что-нибудь в голову, сразу на карандаш. Я ведь конструктор, проектировал дом. А что? Очень смешно?

— Да нет.

Мы сидели у палатки. Над вершинами гор тянулись серые облачные нити.

— Ночью я видел вокруг луны светлое кольцо, — сказал Джус. — Погода испортится. Замечаете, уж не так печет?

В бухте плясали острые волны. Они выскакивали то тут, то там. На верхушке каждой вспыхивал белый хохол, и волна падала.

Мы с Марленом стояли на берегу и смотрели на бухту. Катера, буксиры, кран сгрудились посредине. В стороне виднелась из воды макушка «Садко». Ветер дул порывами. Наши плащи трещали и развевались.

— Ну и погодка! — сказал Марлен. — А что, если узнать, на сколько дней обещают ветер?

Он сходил в первую палатку, вернулся и сказал:

— Двое суток, не меньше. Тебе повезло — работ не будет, мы сейчас же идем на Эски Кермен. У меня одноместная палатка, захвати еду.

Когда мы вышли из лагеря, он объяснил:

— Тут недалеко. Сначала долиной, а потом легкий подъем.

Мы шли долиной уже третий час. Покатые склоны, засаженные кукурузой. В ней домишки. Пыльные собаки, привязанные у ворот, провожали нас добрыми и взглядами.

Тропинка, пробитая в жесткой траве, вывела нас к обрыву. Внизу было дно ущелья, белая дорога, впереди — вытянутая, вся в дырках, причудливая скала похожая на корабль.

ЭСКИ!

Выпуклые лобастые камни Эски нависали над нами. Они были выдолблены изнутри и светились, как черепа.

Окна-глазницы смотрели на нас.

— Эти казематы защищали вход в город, — сказал Марлен. — Представь, мы — враги. Получили бы уже по сотне стрел!

Мы шли по гладкой известковой плите, деревянные колеса арб выбили в ней две колеи. Посередине темнели ямки — сюда ступали копыта лошадей.

Дорога сделала крутой поворот, мы очутились в узком проходе между двух скал.

— Городские ворота. Справа — часовня, слева — комната стражи.

Я заглянул в помещения. Они тоже были высечены в скале. Хрупкие, тонкие стены местами были пробиты насквозь. Розовый свет наполнял их. Над полом курилась белая пыль.

Пройдя ворота, мы очутились на вершине горы. Она была плоской, поросла редкими деревьями и кустами кизила. Багряные ягоды светились в траве. Среди кустов зияли черные провалы подземных ходов.

Испуганные цикады, оборвав пение, замолкали при звуке наших шагов.

Нигде ни следа домов.

— Значит, жители обитали в пещерах? — спросил я.

Марлен покачал головой.

— Нет. Здесь было много домов, но шесть столетий назад татары во время нашествия сожгли их. Когда-то здесь был настоящий город.

На поляне, продуваемой ветром, у края обрыва, мы поставили палатку.

Внизу под нами белел валун с черным отверстием в боку. Тот самый, мимо которого промчал меня Лёсик.

Я показал на него Марлену.

— Это часовня, — сказал он. — Люди Эски так привыкли резать камни, что, когда им понадобилась часовня, они выдолбили ее внутри упавшего с горы валуна. Между прочим, первыми русскими, которые увидели Эски, были солдаты Суворова. Они пришли сюда во время русско-турецкой войны.

Я принес воды, разложил костер и вскипятил чай.

Облака разошлись. Тусклое солнце двигалось к накату. Прозрачные тени ползли по склонам Эски.

Я лежал на куске брезента, закинув руки за голову, слушал звон цикад и думал о погибшем городе. Мне слышался топот коней и мерный скрип возков. Перекликались на каменных башнях часовые, и безмолвные женщины с кувшинами на головах, как тени, проходили мимо, звеня медными украшениями.

Еще я представил себе колонну усталых солдат на отдыхе. Прижимая к груди ружья, солдаты удивленно смотрели вверх. Причудливая плоская гора поднималась над биваком. Серые известковые скалы были усеяны бойницами, узкие ходы вели внутрь.

Скалы просвечивали насквозь.

«Пещерный город!» — сказал старый солдат…

— Ты здорово устал, — донесся до меня голос Марлена. — Полежи, я пойду поснимаю.

Он взял фотоаппарат и ушел, я закрыл глаза.

Когда Марлен разбудил меня, была уже ночь. Мы забрались в тесную, узкую палатку и легли бок о бок.

Звон цикад, от которого сотрясалась скала, было последнее, что я услышал в тот день.

Мы вернулись в Голубую бухту.

На берегу у дельфиньей загородки стояли водолазы и что-то горячо обсуждали.

Мы подошли к ним.

— Что случилось? — спросил Марлен.

— Как что? — возмутился Павлов. — Уж вам-то надобно знать. Вы отвечаете за биологию. Дельфин — по вашей части. Саша пропал — вот что!

— К-как?

Мы уставились на загородку. Вода в ней была совершенно спокойна. Мы смотрели минуты три. Черная спина ни разу не показалась.