Намеченный маневр не должен основываться на данных обстановки только сегодняшнего дня. Он должен определяться и возможными действиями противника завтра.

Если мы рассмотрим положение противника в определенный момент, то станет ясным, что его способности, т. е. комплекс различных действий, которые он способен предпринять в данной обстановке на такое‑то определенное время, основаны на данных конкретно сложившейся обстановки. Ясно также, что при оценке обстановки командир должен сравнить возможности противника с возможностями и способностями своих войск. Такое сравнение позволяет командиру решить, что намечаемый им тот или другой маневр не может быть успешным, если противник вмешается в такой‑то форме; подобный маневр создает для него определенную опасность. Избранный в конечном счете метод действий собственных войск даст необходимые результаты потому, что из всего того, что может предпринять противник, нет ни одного маневра, которым он мог бы парировать действия наших войск. Такое сравнение возможностей сторон может оказаться ценным лишь в том случае, если оно делается с учетом возможных изменений в будущем.

Необходимость предвидения возможностей противника в будущем очень ясно сознавал еще Наполеон, когда он оценивал методы войны, применяемые австрийцами: «Австрийские планы основаны на донесениях, которые, даже если они и правильно освещали обстановку в тот момент, когда составлялись планы, переставали быть таковыми на следующий день или через два дня, т. е., когда планы проводились в жизнь».

Можно не сомневаться в том, что Наполеон считал абсурдом базировать план действий только на донесениях о положении противника, независимо от того, насколько всесторонне эта обстановка была известна в момент составления плана. Именно так, хотя и не сознавая этого, поступаем мы в нашей повседневной учебной работе в военных школах: план действий должен основываться на данных, которые будут соответствовать действительности в тот момент, когда план будет осуществляться. Смысл формулы «что есть» значил бы мало, если бы за ней, как естественный вывод, не возникала формула иного смысла: «что будет».

Операции августа 1914 г. дают нам множество примеров планирования без учета того, что может предпринять противник, о котором имелось много данных. Даже действия некоторых наших дивизий в 1918 г. в Аргоннах, к сожалению, указывают на наличие той же тенденции и могут создать у исследователя впечатление, что нашими войсками руководили австрийские генералы прошлого столетия.

Предположения о возможностях противника в будущем мы можем сделать только на основе данных о существующем положении противника. Эти данные и должны явиться базой для определения метода действий. При этом ясно, что если мы будем основывать нашу деятельность на неконкретных данных, то и все выводы, сделанные нами, включая и оценку командиром возможных действий его собственных войск, будут несостоятельны. Отсюда возникает вопрос: возможно ли составить точное представление о возможных в будущем действиях противника, пользуясь точными данными об обстановке в прошлом?

Да, это всегда возможно, если будут приняты меры к сбору достаточных для этого сведений. На возражения об относительности и небольшой пользе такой оценки противника следует заметить, что перечень возможных действий противника должен быть настолько полным, чтобы охватить все возможные варианты, не пропуская ни одного из вероятных путей, по которому могут развиваться действия противника.

Практически все военные авторитеты сходятся на том, что положение противника на данный момент является логической базой, на основе которой могут быть определены предстоящие его действия. Между тем, именно процесс перехода от того, что известно о противнике, к определению его действий в будущем является причиной ошибок, допускавшихся ранее в нашей системе обучения.

Наша послевоенная доктрина в области разведки, господствующая в офицерской школе Генерального штаба и нашедшая отражение в инструкциях военного министерства, пренебрегает необходимостью учета и оценки некоторых относительных данных о противнике, стремясь к обманчивой точности. Современная наша система, признающая значение точности в знании противника, отказывается от попыток определить с самого начала «наиболее вероятные действия противника». До 1932 года наши разведывательные органы определяли «вероятные действия противника» на основании данных, которые, возможно, были предназначены для дезинформации, или путем чисто академических рассуждений. Старый метод оценки обстановки создал такие формулы, как «вероятная задача противника», «вероятные намерения противника». Вся оценка здесь основывалась на старании определить «задачи и намерения» противника.

«Намерения» противника, определенные старыми методами, ложились в основу оценки, и на их базе устанавливали, что противник будет своими действиями благоприятствовать выполнению наших намерений. Все, что требовалось в таком случае, — это поставить себя на место противника и решить, что он предпринял бы в подобной обстановке, — вот что подразумевалось под «наиболее вероятными действиями противника». Узнав таким образом точно, что именно противник намерен делать, совсем нетрудно прийти к довольно четкому решению относительно собственных действий. Единственная трудность этого метода заключается в том, что в девяти случаях из десяти противник будет действовать совершенно иначе, чем мы определили.

По нашей современной доктрине все предположения о возможных действиях противника сводятся в небольшое количество подробных и четких гипотез. Эти гипотезы определяют возможности противника и учитываются командиром при оценке обстановки. При этом важно, чтобы ни одна из возможностей противника не была упущена. Этот метод, конечно, не только не упрощает задачи, а, наоборот, крайне усложняет ее, но в то же время он устраняет случайности или догадки.

Многие исторические примеры доказывают ошибочность теории, предусматривающей возможность определить «вероятные намерения противника». Многие случаи внезапных действий противника являлись результатом того, что побежденный строил свою операцию на отгадывании «вероятных действий противника».

Чтобы не вводить новой обстановки для доказательства нашего положения, мы используем операцию преследования, проведенную 1–й германской армией.

Возьмем обстановку, сложившуюся к концу августа и началу сентября в том виде, как она представлялась генералу Клуку.

Англо — французские войска продолжали отступление в юго — западном направлении. В первые дни сентября направление их отхода отклонилось на юг. Исключая контрнаступление, предпринятое 5–й французской армией против 2–й германской армии у Гиз 29 августа, отступление проходило безостановочно.

Клук, как и все высшие офицеры обеих сторон, был сторонником метода определения «намерений противника».

Он, несомненно, придерживался в этом отношении взглядов вдохновителя этой школы — Мольтке — старшего. Последний дал следующую обобщающую характеристику своей школы: «Необходимо при любых обстоятельствах принимать обстановку такой, какой она представляется в данный момент, вызывающей сомнения и таящей в себе много неизвестного, затем оценить здраво то, что известно, предугадать то, что неизвестно, быстро принять решение и действовать соответственно, без колебаний».

Клук, для того чтобы «здраво оценить положение противника», обращается — возможно, несознательно, — к известным ему фактам, рассуждая так: «Французы и англичане потерпели поражение в позиционных сражениях». Отсюда, по мнению Клука, их отступление не является добровольным, а под давлением силы. Следовательно, их войска расстроены — их моральное состояние подавлено.