Последние остатки КОНРа, которые отступили из Иннсбрука в Циллерталь, были там интернированы американцами.
Так и другие военные части РОА, между ними Штаб армии, офицерская школа и Вторая дивизия, временно могли обеспечить себе безопасность в занятом американцами районе. Что же касается Первой дивизии, которая шла походом из Праги на запад, то она натолкнулась на сопротивление американцев у Пильзена и была оттеснена в первые ряды наступавших советских танковых частей.
В лагере военнопленных в Ландау
Мы, военнопленные, попали 26 мая 1945 года в сборный лагерь в Ландау на Изаре, который был расположен на большом пшеничном поле. Генералы же были направлены в особый лагерь военнопленных в Ландсхуте, из которого они были позже выданы. Первую ночь мы спали на этом поле прямо на пшенице, выросшей на 25–30 сантиметров, в тесноте, 6000–8000 человек, окруженные американскими джипами и пулеметами. Объезжали поле также и конные патрули, которые вызывали смех у русских солдат, потому что американцы не умели ездить.
Несмотря на строгую охрану, некоторые солдаты РОА ухитрились убежать. У меня, к счастью, имелся спальный мешок, легко сворачиваемый, стеганный пухом и прекрасно согревающий. Уже на следующий день наш строительный батальон был вызван и приступил к постройке забора из колючей проволоки и вышек для часовых, на расстоянии 25–30 метров одна от другой. На каждой вышке был американский пост, вооруженный двойным крупнокалиберным пулеметом, скорее всего зенитным. По ночам дополнительно американские заставы прятались в кустах за пределами лагеря. Это мы выяснили очень скоро, после того, как целиком заполненный солдатами джип выходил из лагеря и возвращался только с водителем. У каждой группы кустов выгружался один американец.
Наиболее ловкие солдаты среди военнопленных, бросая камни, намечали такие заросли, нацеливаясь на определенные кусты. Вызываемый при этом треск сучьев и шорох вызывали часовых по соседству. Они выходили из своих засад, обнаруживая себя, и мы могли наметить наш путь к бегству на следующую ночь.
Вокруг лагеря проложили дорогу и над лагерными воротами укрепили далеко видную вывеску со словом «cage» и номером, что означало «клетка». Это звучало мало ободряюще… Несмотря на это, бегство из этого лагеря было сравнительно легким. В колючей проволоке не было еще электрического тока, что мы, конечно, немедленно исследовали. Многие власовские солдаты имели случай соприкоснуться с советскими лагерями и узнали, что так называемая зона смерти вплоть до забора из колючей проволоки, по которой проходил высоковольтный ток, занимает примерно 10 метров.
Поначалу чины власовской армии продолжали еще надеяться, что американцы используют их в предстоящем и, по их мнению неизбежном, конфликте с Советским Союзом. Не только генерал Меандров, русский комендант большого сборного лагеря, высказывал следующее мнение: необходимо сохранить военную организацию, чтобы американцы могли использовать эти войска в боеспособном состоянии и в определенном месте при предстоящем походе против Советского Союза, и для этого дать им, что называется, «перезимовать». Затем повторялся довод: «Коммунизм, против которого мы боролись, также является врагом и Соединенных Штатов».
По существу эта точка зрения была правильной, но в то время совершенно неприменимой, потому что американцы рассматривали советчиков как своих союзников. Совершенно непонятным образом они смотрели еще на Сталина как на «хорошего старого Джо». Для власовских бойцов было абсолютно непонятно, как ни американское, ни английское руководство не хотело оценить их боевого потенциала.
Как мы только гораздо позже узнали, судьба этих людей была уже заранее определена соглашением в Ялте 11 февраля 1945 года. Тогда Соединенные Штаты, Англия и Франция обязались выдавать Сталину всех лиц, даже против их воли, которые на 1-ое сентября 1939 года были гражданами Советского Союза и были чинами Красной армии 22 июня 1941 года, или тех, которые доказано добровольно сотрудничали с врагом. Рузвельт по своей наивной доверчивости и незнанию дал на это свое согласие. По незнанию ли или потому, что его политический советник Алджер Хисс был советским шпионом? Хисс позже мог политически использовать свою двойную роль, так как срок давности за преступления шпионажа в Америке истекает после 10 лет…
Но всего этого тогда еще нельзя было предвидеть. Надежды все еще вытесняли опасения о выдаче, пока мы однажды не прочитали в номере американской военной газеты «Старс энд Страйпс», которую мы иногда получали, о выдаче власовских солдат, взятых в плен во Франции и перевезенных в Соединенные Штаты. В Нью-йоркском порту их должны были перегрузить на советское судно. Во всех подробностях мы узнали и свирепом сопротивлении, которое эти люди в отчаянии оказали в то утро в своих бараках — против погрузки. Они подожгли бараки в надежде погибнуть в пожаре. Но портовые пожарные потушили пожар, а американские солдаты перетаскивали пленных, в том числе и раненых и даже мертвых, на советский пароход, причем многие из пленных кончали с собой. Это были первые сведения, которые ясно рисовали перед нашими глазами ожидавшую нас судьбу.
Мы составляли петиции и письма, которые всеми придуманными способами рассылались всем ответственным лицам и политическим деятелям, в том числе и Элеоноре Рузвельт, которая, как было слышно, заступалась за беженцев и преследуемых. Но власовскими людьми она не интересовалась.
Предприятие «мебельный фургон»
Через некоторое время мы получили палатки. Я поселился с двенадцатью рядовыми, не офицерами, и думал, что это правильно. Потом начался большой голод, о котором я хочу написать подробнее в следующем разделе. После мы с Блумбергом захватили мебельный фургон, который стоял недалеко, вне лагеря. Мы получили разрешение привести его в лагерь и провели его через лагерные ворота и устроились в нем.
В этом мебельном фургоне началась моя новая большая задача. Я посвятил ей свои усилия сначала как военнопленный, а потом в качестве свободного гражданина. Она состояла в спасении возможно большего числа чинов Власова от выдачи. Не только трагическое событие в Нью-Йорке, но и поведение американцев по отношению к Первой дивизии у Пильзена заставило меня много передумать.
Наша спасательная деятельность — у меня, конечно, были сотрудники и помощники — сосредоточивалась в трех местах: лагерь Ландау, лагерь ДиПи в Мюнхене-Грюнвальде и Платтлинг. Сначала мы, в общем, не знали, как начать нашу освободительную деятельность. Сперва мы топтались в полной темноте, так как возможности для меня, который сам был пленным, были крайне ограничены. Но потом я вспомнил о том материале, с которым я прибыл в лагерь военнопленных. Это были прежде всего штемпеля некоторых полевых почтовых номеров. Я ими запасся при моем последнем походе через богемские и баварские леса, находя их в ящичках для перчаток при обследовании стоящих у дороги немецких грузовых и легковых машин. Я засовывал их в карманы в расчете, что они может быть могут мне пригодиться. Так это и получилось: эти штемпеля стали основой нашей деятельности.
Очень скоро мы с Блумбергом поняли, что эти номера полевой почты могут быть использованы как подтверждение переводов с русского языка на немецкий, и мы превратили наш небольшой мебельный фургон в настоящий центр документов, который изготовлял нужные бумаги для бегства. Бумагу тем временем мы сумели «организовать» от американцев. Таким образом мы смогли начать изготовлять нужные для бегства документы для тех, кто был готов бежать из лагеря, чтобы избежать выдачи. Конечно, при этом надо было выяснять, кому мы фабриковали такие бумаги, так как мы могли быть обмануты провокатором. Правда, этого не случилось. И американцы о нашей деятельности ничего не узнали. Среди пленных быстро распространилась весть о том, что делалось в нашем мебельном фургоне. Каждый, кто задумывал попытку побега, обращался к нам за документами, которые были нужны для жизни вне лагеря. Люди приходили к нам, мы беседовали, выясняли их личные данные и изготовляли им нужные бумаги. Как место рождения мы чаще всего упоминали Белград или Двинск, или какое-либо место в Литве или Польше. Но прежде всего мы удостоверяли каждому, что он не советский гражданин. Это было особенно важно. Лучше всего было стать старым эмигрантом, который мог бы доказать, что он, хотя и родился в России, но покинул ее еще до революции. Мы также удостоверяли принадлежность к русской этнической группе, которые вне Советского Союза существовали в Югославии, Румынии, Польше и в прибалтийских странах. Хотя мы и не видели русских подлинников, но изготовляли самые разнообразные документы, даже метрические свидетельства и удостоверения о профессиях.