Помимо этих трех товарищей по школе, можно было привлечь также и членов трех русских групп бойскаутов, входивших в состав латвийских разведчиков или бойскаутов. Поскольку я тоже был бойскаутом, я их почти всех знал. В случаях, когда кто-либо был лично мне неизвестен, для меня не представляло труда получить о нем исчерпывающую информацию.
При дальнейшем выборе оказал мне поддержку уже упомянутый мною заведующий Отделом политики в Генеральном комиссариате Латвии др. Вернер Капп. Он часто был в состоянии путем призыва или по служебной линии направлять нужных людей из Прибалтики в Берлин. Такие лица, предназначенные для службы во Власовском штабе, на время их пребывания в Берлине получали зарплату в полном объеме от своих прежних работодателей. О первых трех сотрудниках личной канцелярии Власова я уже упомянул. Со временем, когда учреждения КОНРа стали развиваться, ряд «рижан» стал служащими разных отделов Главного организационного управления: профессор Иван Давыдович Гримм, будущий начальник Юридического отдела, тоже причислялся к «рижанам», потому что он в довоенные годы проживал в Риге, хотя и был рожден в Петербурге; архитектор Николай Николаевич Рышков; адвокат Анатолий П. Никаноров стали сотрудниками Секретариата, причем последний стал юрисконсультом. Адвокат Николай Кавас был начальником Административно-хозяйственного отдела. Первая секретарша Антонина Фрейберг тоже принадлежала к «рижанам». (Никаноров и его жена погибли при американском налете в поезде, который со служащими власовских учреждений шел из Карлсбада в Фюссен.)
Ввиду расширения Власовского штаба в Далеме возникла необходимость назначить заведующего складом. Я вызвал из Риги барона Виктора Розенберга, того же выпуска из гимназии, как и Д. А. Левицкий. Я знал его по нашей деятельности в бойскаутах. Именно на этой должности была особенно важна неподкупная порядочность. Генерала Власова веселила фамилия этого человека и он любил шутить, когда с улыбкой сообщал своим немецким гостям, что он имеет в своем штабе своего «собственного Розенберга»…
Мое доверие к этим людям было велико и вполне оправдано: никто из них меня не разочаровал. Большим их преимуществом было то, что все они в равной степени владели немецким и русским языками. Когда, при основании государства (18 ноября 1918 г.) в Латвии была введена общая воинская повинность, наши «рижане» все прошли военную подготовку и большинство из них были унтер-офицерами, а Конради-Кондрашев даже окончил офицерскую школу. Этот воинский опыт был хорошей предпосылкой для выполнения задач, которые ожидали их на Кибитц Вег 9.
В конце 1944 года, когда немецкие войска отступали из прибалтийских стран, число «рижан» значительно возросло, так как многие из них покинули родину, направляясь на Запад. Для генерала Власова эта группа «рижан» поначалу представляла собой некоторую неожиданность, хотя именно члены этой группы встречали его с восторгом при его объезде Восточного фронта и во время его пребывания в Риге. После первоначального недоверия, однако, генерал признал эту группу и стал ее ценить из-за абсолютной преданности и умения в обращении как с немцами, так и с советскими русскими. После войны рижане разъехались по всему свету.
Штаб получает оружие
Оберегая Власова, я считал моей первой задачей принять меры по созданию его личной безопасности. Приходилось считаться с возможностями покушения или нападения, как и разных террористических актов с советской стороны. Исходя из этого, я считал необходимым вооружить всех проживающих на вилле в Далеме. С помощью др. Вернера Каппа я мог раздобыть оружие. В тайные обязанности Каппа входила организация антибольшивистских отрядов. Вооружать их надо было из захваченного трофейного советского оружия. Эти отряды должны были после предполагаемого отхода немецких войск из Прибалтики организовать сопротивление Красной армии. Оружие, которым они располагали, состояло из больших барабанных револьверов типа «Наган», из русских автоматов и стержневых ручных гранат.
Летом 1943 года охрана Власова получила автомат, который Ханс Клейнерт, лично симпатизировавший Русскому Освободительному Движению, сумел извлечь из арсенала СД в Берлине. До этого единственным оружием у нас был револьвер, который днем хранился в маленьком противопожарном стенном сейфе, а ночью выдавался откомандированному из Дабендорфа и несущему стражу офицеру. Когда я первый раз открыл этот сейф, я нашел рядом с револьвером пропагандную листовку «Унтерменш», которая, основываясь на примитивных инстинктах, распространяла расовую теорию Гиммлера. Эту листовку я, конечно, немедленно уничтожил.
Все члены Власовского штаба подготовлялись к вооруженному сопротивлению при помощи дневных и ночных тревог. Мое предписание гласило: ночью все двери на вилле должны оставаться открытыми, а заряженные револьверы или пистолеты — лежать под рукой у постели каждого, будь он повар, денщик или офицер. Время от времени мы устраивали пробную тревогу. Было выработано два плана самозащиты, один дневной, другой — ночной. Обучение велось беспрерывно.
Ночью оборона предвидела следующее. Наружная защита была поручена двум русским часовым, из которых каждый был вооружен автоматом и по тревоге должен был занять соответствующую позицию: одну перед, а другую позади дома. Часовой в саду должен был занять позицию при бомбоубежище, которое имело вход и выход. Другой часовой должен был со стороны улицы занять небольшой индивидуальный бункер. Эти же позиции надо было занимать и при воздушных налетах.
Внутренняя охрана сначала состояла из трех бывших рижских студентов, которым я мог слепо доверять. Они являлись также и личными охранниками генерала Власова и в штатском сопровождали его на прогулках. От немецкой охраны Власов отказывался. В задачу этих трех рижан в случае нападения входила оборона помещений канцелярии и гостиной, находившихся в нижнем этаже. Они должны были оборонять главный вход в виллу. Повара и денщики, которые спали в подвале, должны были защищать его. На двух адъютантов и полковника Кромиади, который часто ночевал в Далеме, возлагалась защита подступов к спальням генералов Власова и Малышкина, что представляло последний рубеж обороны. Для этого они должны были занимать промежуточную площадку на лестнице. Само собой разумеется, что и оба генерала были вооружены. В серьезных случаях общее командование возлагалось на меня.
Дневной план обороны состоял в следующем: часовой со стороны улицы не имел права покинуть свой пост при главном входе. Часовой в саду должен был в случае нападения поддержать его огнем. Повара тоже должны были поддержать его, стреляя из кухонного окна в подвале. Их готовое к стрельбе оружие должно было лежать на полке за занавеской. Оборона нижнего этажа возлагалась на служащих канцелярии, на возможных гостей, адъютантов и денщиков. Последним возможным действием могло быть отступление в бомбоубежище. Защитники дома делились на три группы, к которым принадлежали и упомянутые русские студенты, повара и денщики, а позже и водитель машины. Они были выбраны из немецких лагерей военнопленных для службы в РОА, все простые солдаты, в мирное время — колхозники или рабочие.
Доверие, оказанное эти людям, которое подтверждалось выдачей им оружия, было для них колоссальным личным переживанием и создавало у них сознание своей громадной ответственности. Это доверие, подкрепляемое умением генерала Власова поговорить с русскими людьми и привлечь их на свою сторону, убеждало нас в том, что они были надежной составной частью нашей защиты.
Генерал Власов вел себя всегда так, как будто он смотрел на эту «игру в индейцев» с комической стороны, особенно когда при ночных пробных тревогах его офицеры в одном нижнем белье — директива не давала времени на одевание — спешили мимо него с револьверами в руках по неосвещенным комнатам к назначенным им постам. Мне кажется, однако, что в глубине души он одобрял эти мероприятия, он хорошо знал, на что способны «наши друзья». Я же следовал во всем старой русской поговорке, что «береженого и Бог бережет».