Стоит задаться вопросом, почему советские власти так настаивали на изменении статуса своих граждан. Первая, самая очевидная причина — забота о национальном престиже. Тот факт, что русские по-прежнему считались военнопленными, захваченными в рядах вражеской армии, служил постоянным напоминанием того, что Советский Союз, единственный среди союзных государств, поставил врагу десятки тысяч солдат. Вторая причина — необходимость установить строгий контроль над пленными, чтобы предупредить все помехи к их скорейшей репатриации *233. В-третьих, правительство СССР, вероятно, боялось, что пленные могут потребовать применения к ним Женевской конвенции. Наверное, советские власти только сейчас поняли, что служба в немецкой армии автоматически дает русским право требовать, чтобы к ним относились, как к немцам. Такой точки зрения придерживался тогда Госдепартамент, и советское посольство было извещено об этом еще 27 сентября 1944 года *234. Англичане этого мнения не разделяли, но в Москве этого не знали — как и того, что англичане наверняка не передумают. Считаясь военнопленными, русские имели право, по условиям Конвенции, заявить, что они немецкие граждане, и таким образом избежать депортации.
Между военным министерством и министерством внутренних дел Великобритании началась дискуссия относительно применения «Закона о союзных вооруженных силах» к русским. Прежде всего требовалось точно определить, на какие категории русских этот Закон распространяется. Теобальд Мэтью, сотрудник МИДа, работавший над этой проблемой, писал:
Ввиду установленного Законом определения члена союзных сил, данного в разделе 5 (1)… русские должны доказать, что каждый отдельно взятый человек служил в их вооруженных силах после 22 августа 1940 года. Одного только факта мобилизации здесь недостаточно. Должны быть представлены доказательства действительной службы в армии, как то: получение зарплаты, участие в парадах или ношение формы. На практике это не должно представлять никаких трудностей, но может оказаться крайне существенным, если нашим судам придется рассматривать дела по обвинению в дезертирстве или самовольной отлучке.
Другими словами, русские военнопленные на территории Англии подлежали организации в настоящие военные формирования, но, как отмечалось далее, советские офицеры не могли применять по отношению к подчиненным смертную казнь или телесные наказания, пока новосформированные объединения находились на английской земле *235.
Иден в телеграмме послу в Москве Кларку Керру пояснял: «Мы готовы выполнить все пожелания советской военной миссии и сделать все, чтобы как можно скорее заключить формальные соглашения».
Тем временем велась работа над проектом соглашения, которое, в случае согласия советских властей, дало бы основу для введения Закона в действие. Однако юристы отметили, что Закон может распространяться только на служащих советских вооруженных сил, но не на советских граждан, не служащих в Красной армии. Призывать же не служащих советских граждан в армию на английской территории советское правительство, согласно Закону, не могло *236.
На совещании с советской военной миссией генерал Гепп, начальник отдела военнопленных, безуспешно попытался разъяснить позицию англичан *237. Английские чиновники были в смятении, ведь со всех сторон их осаждали требованиями как можно скорее завершить это дело. 3 октября министр внутренних дел Герберт Моррисон писал Идену:
Я согласен с вами, что желательно как можно скорее репатриировать этих русских. Не говоря уже о других соображениях, если они останутся на нашей земле в качестве служащих советских вооруженных сил… мы рискуем получить массу жалоб от этих людей на плохое обращение с ними советских офицеров… а другие могут отказаться признать себя советскими гражданами *238.
О том же писал и сэр Орм Сарджент, выступавший от лица МИДа *239.
Иден и другие сторонники насильственной репатриации неоднократно подчеркивали, что эта политика оправдана необходимостью получить удовлетворительные гарантии сотрудничества СССР в деле возвращения освобожденных английских военнопленных. МИД также надеялся, что выполнение пожеланий Советского Союза послужит залогом добрых отношений между двумя странами *240. Важно отметить, что имелось еще одно соображение: англичане боялись, как бы вся история с русскими пленными не привела к открытому скандалу в Англии. Это опасение выражали Герберт Моррисон и Орм Сарджент, а заместитель Идена, сэр Александр Кадоган, высказал 15 октября настоятельное пожелание, чтобы русские гражданские лица (которых нельзя было формально включить в предполагаемые союзные вооруженные силы) были репатриированы как можно скорее *241.
Через два дня после этого Иден, находившийся вместе с Черчиллем в Москве на конференции «Толстой», встретился с Молотовым и заявил о своем согласии с тем, что все советские граждане должны быть возвращены на родину «независимо от пожеланий отдельных лиц». Одновременно он вручил Молотову копию проекта соглашения, заключение которого должно было предшествовать введению Закона в действие *242. Но дела обстояли отнюдь не так хорошо, как могло показаться. Не успел Иден вернуться в Англию, как Кларк Керр сообщил из Москвы:
Народному комиссариату по иностранным делам не нравится проект соглашения, который вы вручили… поскольку в случае его принятия русские пленные будут организованы в союзное вооруженное формирование в Англии, что не отвечает пожеланиям советского правительства.
Сотруднику комиссариата Новикову разъяснили, что это единственный способ сделать так, чтобы пленные «до репатриации считались свободными гражданами союзной державы». Новиков, спасая престиж, выдвинул контрпредложение: «советские граждане формально останутся на положении военнопленных до момента репатриации», но в лагеря будут иметь доступ советские офицеры, как если бы пленные были «свободными гражданами союзной державы».
Этот нудный обмен мнениями вызвал гнев самого премьер-министра, который обвинил МИД в затягивании дела, что было совершенно несправедливо, ибо МИД всеми силами старался заключить соглашение. На стол в МИДе легла очередная личная записка премьер-министра:
Не создаем ли мы ненужные трудности? Мне кажется, мы начинаем пререкаться по поводу дел, которые в принципе уже решены, а в частностях придаем несоразмерно большое значение суждениям мелких чиновников. Я полагал, что мы договорились отослать всех русских назад в Россию.
В пространном ответе сэр Александр Кадоган заверил Черчилля, что МИД изо всех сил старается идти навстречу советским пожеланиям, тогда как советские представители по непонятным причинам отказываются принять решение, которое «является не просто наилучшим, но единственно возможным». Черчилль раздраженно приписал внизу письма Кадогана: «Мы должны избавиться от всех них как можно скорее. Насколько я понимаю, вы обещали это Молотову» *243.
Почему советские власти так противились мерам, которые были им выгодны? Они хотели получить назад всех военнопленных. Английский МИД испытывал не менее горячее желание от них избавиться. Тогда почему же Советы столько месяцев откровенно тормозили переговоры? Сотрудники МИДа не могли ответить на этот вопрос. Специалистам оставалось лишь удивляться и продолжать переговоры вслепую. Между тем, хотя МИД и не заметил этого, советские власти ясно обозначили причины, по которым возражали против Закона: «В случае его принятия русские пленные будут организованы в союзное вооруженное формирование в Англии, что не отвечает пожеланиям советского правительства». Совершенно ясно, что это не было очередным надуманным предлогом; возражения исходили с самых верхов.