В Штирии было несколько лагерей для перемещенных лиц, и мы должны были следить за ними. Один такой лагерь, в котором было около полутора тысяч человек, находился недалеко от Брюка-на-Муре. Однажды ко мне в Грац явились два офицера НКВД и сказали, что в соответствии с Ялтинским соглашением я должен посадить этих людей в поезд и отправить в Вену. Я ничего не слыхал о Ялтинском соглашении и ответил, что сделаю это только в том случае, если эти люди согласятся ехать. Тогда эти негодяи позвонили в Вену и примерно через час заявили мне, будто я обязан посадить перемещенных лиц в поезд. На это я дал им точно тот же ответ, что и раньше. Тогда они сказали, что хотели бы поговорить с этими людьми, и я согласился. Я сообщил перемещенным лицам о том, что происходит, и сказал, что встреча состоится завтра, в 10 часов. Эти мерзавцы из НКВД получили свое: встреча состоялась в назначенное время, но явилось на нее всего 15 человек. Офицеры вернулись в Грац очень недовольные и обвиняли во всем меня. Но им удалось вытянуть из меня только одно: если эти 15 человек, которые явились на собрание, хотят вернуться в СССР, я посмотрю, что тут можно сделать. Больше я о них ничего не слышал *795.
От союзных войск в Германии тоже сыпались протесты. Полковник Р.Б. Лонг отвечал за ту часть штаба 21-й группы армий, которая занималась составлением и выдачей инструкций по выполнению Ялтинского соглашения. До него постоянно доходили истории о русских, которые кончали с собой или бросались наперерез грузовикам, умоляя не отсылать их назад. Войска нередко отказывались применять силу для того, чтобы заставить сесть в грузовики женщин и детей *796. А офицеры часто звонили Лонгу с жалобами на работу, которую им приходится выполнять.
Одним из таких офицеров был полковник Лоуренс Шэдвелл, который занимался рядом крупных лагерей для перемещенных лиц в районе Киля. Верующий христианин, полковник сразу отказался участвовать в репатриационных мероприятиях, требующих применения силы, и, как вообще бывало в таких случаях, ему и не пришлось этим заниматься. Львиная доля его времени уходила на войну с местными советскими офицерами связи, запугивавшими поляков и прочих несоветских граждан и похищавшими людей. На их счету было даже одно убийство. По подсказке канадца украинского происхождения, тоже служившего в военной администрации, Шэдвелл записал многих украинцев поляками. В его районе насильственных репатриаций не проводилось. Но в начале августа сюда прибыли три украинца из-под Фленсбурга и рассказали, что 500 пленных лагеря во Фленсбурге были окружены британскими войсками и сопровождавшими их советскими офицерами и силой посажены в грузовики. Один пленный был убит сотрудником НКВД «при попытке к бегству». Советские «помощники» вообще не церемонились и ни с чем не считались: за жестокое убийство поляка из Галиции военная администрация на той же неделе выдворила из британской зоны лейтенанта НКВД Окорокова *797.
Вполне возможно, что если не все, то хотя бы часть из 500 русских, выданных во Фленсбурге, были солдатами казачьего полка, плененного в этом районе в начале мая. Бывший английский капрал вспоминает, как к ним пришел сдаваться в плен казачий полковник. «Спросив, говорю ли я по-немецки, он сказал… что пришел сюда объявить о формальной сдаче своих сил». Он объяснил, что его люди — беженцы от коммунизма, образовавшие полк при вермахте. «Их главной задачей было поставлять немцам лошадей. Они стояли в лагере в двух милях отсюда». Через несколько ночей капрал Фред Ральф сопровождал двух офицеров своего полка в казачий лагерь. Там им устроили незабываемый вечер с водкой, угощением и пением казачьего хора. В лагере, как они заметили, было много женщин и детей *798.
Рассказ о событиях во Фленсбурге привел украинцев в лагерях полковника Шэдвелла в ужас. Через несколько дней Шэдвеллу удалось просмотреть донесения о фленсбургской репатриации, и хотя все это случилось за пределами его района, он понял, что надо что-то делать. Его канадский друг, которого Шэдвелл снабдил соответствующей информацией, отправился в Лондон и принялся ходить по инстанциям. Информация о событиях во Фленсбурге дошла до одного из помощников президента Трумэна, до графини Атольской, связанной с английским Красным Крестом, и МИДа *799.
Попытаемся обобщить события августа 1945 года. Подавляющее большинство русских, репатриированных в мае, июне и июле, возвращалось на родину более или менее добровольно; во всяком случае, дело обошлось без серьезного применения силы. К августу число русских на Западе значительно сократилось, зато оставшиеся хотели во что бы то ни стало избежать репатриации. То ли потому, что вследствие уменьшения численности русских на переднем плане оказались именно те, кто сопротивлялся репатриации, то ли потому, что англо-американская военная администрация решительно взялась за это трудное дело, но в августе вопрос о применении силы к нежелавшим возвращаться приобрел первостепенное значение и вылился в крупномасштабные операции.
Во всяком случае, только в августе в Германии начались операции, породившие отчаяние у пленных и вызвавшие возмущение многих причастных к этому делу англичан и американцев. Так, Джон Грей, квакер, работавший в гражданской комиссии по помощи населению и имевший дело с перемещенными лицами в районе Зальцгиттера, 4 августа отправил спешное послание министру иностранных дел. Он писал, что 3 августа военные власти получили приказ о немедленной выдаче всех советских граждан, и выражал самый решительный протест против бесчеловечности такой позиции. Поскольку многие пленные поклялись покончить с собой, но не возвращаться на родину, он заявлял, что «насильственная выдача этих людей противоречит либеральной английской традиции в отношении политических беженцев». Руководители МКПБ и Красного Креста были в ужасе, и Грей просил Бевина «изучить этот вопрос и найти более гуманное и христианское решение проблемы этих бездомных».
Хотя в письме Грея речь шла только о советских гражданах, живших восточнее линии Керзона, «дипломатический» ответ МИДа, отправленный через семь недель, был составлен так, как если бы Грей писал о лицах со спорным гражданством, живших западнее этой линии. Такой подход давал возможность заявить, что эти люди вообще не подлежат репатриации, и тем самым перевести весь инцидент в разряд «недоразумений». Тем временем политическому советнику в Германии было приказано сообщить военным, что насильственная репатриация должна продолжаться *800. В приказе от 30 августа излагались меры по предупреждению репатриации тех, кто не совсем подпадал под британское определение советского гражданина *801. Однако гангстерская тактика сотрудников советской репатриационной комиссии вызывала такое возмущение английских офицеров и солдат, что они начали действовать вразрез с политической линией своего правительства. Раздавшиеся в августе протесты против применения силы привели к существенному смягчению линии МИДа, хотя сама политика осталась неизменной *802.
В Италии советская миссия под руководством генерала Базилова настоятельно требовала возвращения советских граждан вообще и Украинской дивизии в частности. Желание вернуться высказала лишь незначительная часть украинцев, и фельдмаршал Александер решительно препятствовал всем стараниям Базилова выманить остальных. Когда Базилов проявил особую настойчивость в вопросе о возвращении группы из 400 детей, фельдмаршал резко заявил, что не потерпит такого безобразия, что готов вернуть тех, кто согласен репатриироваться, но «применять насилие ему не дозволено» *803. 28 августа 1945 года начальник штаба Александера, генерал Морган, отправил в военное министерство прочувствованное послание от своего имени. Он писал: