Но - пойдем, пойдем, вон, в столовой уж тарелками звенят, а то влетит нам от бабушки за опоздание по первое число.

Мотька разодета сегодня в пух и прах:

- А ну, йдить, панычку, в столову!

Отец исчез в гостиной, это он свечи зажигать пошел. А какой дедушка сегодня нарядный - в синем старинном чекмене, подпоясан кавказским поясом, сапоги хромовые, мягкие, шаровары синие гвардейские, напускные. На груди тускло поблескивают ордена из трех кампаний, борода и бакенбарды расчесаны аккуратно, вьется лихой чуб из серебряно-седых волос. Хоть картину с него пиши. В женских платьях, в них разобраться куда тяжелей, но шуршат они у всех. Все дамы сегодня в талиях тонки, как осы, даже тетя Агнюша. Бабушка одета строго, в темном, с наброшенной на плечи персидской шалью. Мама совсем красавица, у нее, как у тети Веры, какая-то особенно высокая прическа, платье с кружевами, рукава длинные и тоже оторочены кружевами, как и у тети Веры. Только и цвет, и фасон иной. Смотрит сын на мать восторженными глазами и не замечает появившагося в гостиной отца, в шароварах с лампасами, в мундире и эполетах.

- Милости прошу, да тише, вы, дети, в дверях не передушитесь.

Влетают они в гостиную и останавливаются, как вкопанные. В середине комнаты высокая, до самого потолка, со звездой на верхушке, стоит она, пушистая, такая зеленая и нарядная, елка. Цепи, что всеми ими целую неделю клеились, обвивают ее сверху донизу. Бонбоньерки, яблоки, апельсины, орехи, хлопушки, разноцветные стеклянные шары, ярко горящие свечи. А под елкой гора пакетов, свертков, узелков. Подарки это для всех домашних.

Первой получает подарки бабушка, потом все тёти и вся женская прислуга, все, кто вообще у них работает, а для Семена вытянули из картонки маленькую паровую машину. Мина Егоровна подарила ему «Лесного царя», протягивает его племяннику и декламирует:

Вер райтет зо шпет дурх нахт унд винд,

Дас ист дер фатер мит зайнем кинд...

И читает всю поэму до конца.

Кто скачет, кто мчится под хладною мглой,

Ездок запоздалый, с ним сын молодой,

К отцу, весь иззябнув, малютка приник,

Обняв его, держит и греет старик.

Её дослушав, бабушка обратила лицо к образам, на восток, и запела:

Рождество Твое, Христе Боже наш,

Воссия мирови свет разума...

Воссия мирови свет разума.

В нем бо звездам служащий

И звездою учахуся.

Тебе кланяемся, солнце правды,

 И Тебе видети с высоты востока,

Господи, слава Тебе.

Поют и «Дева днесь...», поют все тихо и истово, голос бабушки перекрывается басом деда, то Мотькиным сопрано.

Мама садится к роялю, кивает Мине Егоровне, и та начинает петь:

Штилле нахт, хайлиге нахт,

Аллее шлэфт, айнзам вахт...

И всем кажется, что доносится это пение оттуда, из далека, из ее туманной родины.

Не успели закончить певцы, как появилась Мотька с подносом, заставленным бокалами для шампанского. Отец вытаскивает ведерко с замороженной в нем бутылкой, и вот уж пробка летит в воздух:

- С праздником, с Рождеством Христовым!

В пять часов утра зимой вставать никто бы и ни подумал, если бы не знатьё, что придут сегодня из Разуваева христославы. Поэтому никто и не удивился, услыхав ни свет, ни заря собачий лай во дворе. Поднявшись до петухов, отмахали первые христославы расстояние от Разуваева до хутора Пономаревых в рекордное время. Совершенно перемерзшими стоят они перед темным еще домом, с плотно закрытыми ставнями:

- Во имя Отца и Сына!

- И Святого Духа!

С десяток мальчишек сразу, всей толпой, врываются в кухню и, напустив в нее целое облако холодного воздуха, замирают у порога. Огонь в печи уже горит, тепло, можно немного и отогреться. Схватив веник, обметает Федосья валенки ребятишек, те раскручивают шали и башлыки, суют по углам шапки, демонстрируя свой парадный вид.

- А ну - заскакивайте!

Мотька уже зажгла свечи на елке. Гости выстраиваются у стены против еще с вечера стоящего боком открытого рояля. Во все глаза глядят они на собравшихся в зале хозяев, на своего предводителя, и лишь по его знаку, сразу, одним духом, не спуская глаз с лампады под иконами, начинают:

- Рождество Твое, Христе Боже наш...

Истово крестится бабушка и, неслышно шевеля губами, повторяет слова молитвы. Пропев первое песнопение, шумно передохнув, ребятишки продолжают:

Дева днесь Присущественного рождает,

И земля вертеп неприступному приносит,

Ангелы с пастыри славословят,

Волхвы же со звездою путешествуют.

Нас бо ради родися

Отроча младо, предвечный Бог!

Едва выговорив последнее слово тропаря, весь хор дружно приветствует хозяев:

- С праздником, с Рождеством Христовым!

Ответ хозяев звенит непосредственно за детскими голосами. Мотька быстро вытирает снежную лужу из-под ног ребятишек, осторожно отступающих к стене. Первой подходит к их старшему бабушка:

- Спаси те Христос, что потрудился для Бога и для нашей радости. А чей же ты есть?

- Ляксандра я, урядника Самсонова, сын, энтого, што новый курень становил, вы нам ишо трошки камышу на крышу дали.

Казачонок отвечает бойко, сразу видно, что прошел он дома у отца хорошую выучку прежде чем разрешили ему отправиться христославить.

- А-а, знаю, знаю, как не знать, молодец, молодец, а вот тебе и на всю честную компанию!

Бабушка дает казачонку серебряный рубль, по гривеннику на нос. Это единственный день в году, когда она не экономит. Ведь только раз в году узнаём мы о радости великой - родился Он, Спаситель наш. И узнаём это от детишек малых.

Мама оделяет их пряниками, конфетами и кусками сахара. Кухарка кладет в припасенный на то мешок пирогов, колбасы и сала. Совсем оттаяли ребятишки, смотрят весело и непринужденно, на вопросы отвечают, не стесняясь. Все обходят вокруг елки, получают от Семена яблоки, орехи и засахаренные фрукты. Дедушка подводит к подносу, полному сладостей:

- А ну - дувань, ребята!..

Не успели уйти малыши, как являются подростки. Всё происходит так же, как и у первых христославов. Тут и Гришатка, Петька и Саша. С ними договаривается Семен о Новом годе, когда пойдет и он колядовать, петь «Овсень». Сначала не очень-то ему верят, но, сказав - вот те крест - и перекрестившись при этом на образа, отстраняет он все их сомнения. Уходят и подростки, едва таща мешок с полученными подарками. А так часу в девятом извещает собачий лай о прибытии третьей группы, казаков - служивых.

Одетые в полную парадную форму своих полков, зачесав чубы и чисто выбрившись, еще дома хватив по рюмочке по случаю праздника, ведут они себя сдержанно и с достоинством, говорят тихо и почтительно. И эти выстраиваются возле елки и поют всё положенное, так, как и детишки, только вместо слова «волхвы» серьезно выговаривают: «Волки же со звездою патишествують!». Никто их не поправляет: «волхвы». Всем кажется, будто сами они видят: как, высоко задрав к небу морды, смотрели дикие волки на звезду Вифлеема и потрусили потом за всеми шедшими к яслям, чтобы поклониться лежащему в них Христу, Спасителю мира.

Но угощение взрослых христославов имеет вовсе иной характер. Большой стол раздвигается на всю длину, все садятся вокруг него, теперь заставленного бутылками и закусками. Разговоры ведутся об урожае, о делах по хозяйству, о неустанно растущих ценах, о всём, что происходит в станице и округе... Беседа продолжается добрый час, гости раскраснелись, говорят всё веселей и непринужденней, но вот старший благодарит хозяев за угощение и беседу, и на не совсем твердых ногах покидают они столовую, унося данную им в конверте десятку. Дверь тихо закрывается, крестится бабушка:

- Слава Тебе, Господи, встрели праздники, как полагается!

Но долго еще все вспоминали, как христославы заменили волхвов «волками».

Дедушка кладет руку на голову внука: