Шериф грустно покачал головой.

— Уж не выражайтесь так, мистер Воглин, — говорил он в землю,— это серьезное нарушение — угроза представителю закона. Уж не выражайтесь так.

Старик вдруг вышел из себя:

— Пошел вон! Вон с моих владений! Вы нарушаете границу частной собственности! Вон!

Пальцы Лу больно впились мне в плечо.

— Джон, — мягко произнес он, — полегче...

— Здесь теперь государственная собственность, — сказал шериф. Потом заключил свою мысль. — Это вы нарушаете, мистер Воглин.

— Чего-чего? — вскричал дед. — Что вы сказали?

Лу отпустил мое плечо и подошел к шерифу.

— Вы бы лучше уехали, шериф. Лучше бы без задержки уехали.— Лу смотрел ему в глаза, пока тот не потупился.

— Уезжаю, — выдохнул шериф. Он попятился, томно вскинул руку, едва пошевелил ею в воздухе, это был прощальный жест. — Надеюсь, друзья, свидимся. Впрочем, надеюсь, что нет. Не здесь, то есть. В другом месте, надеюсь. — Он отвернулся и потащился к своей машине, низенький, толстый, кривоногий человечек, а мухи вились вокруг его штанов. Сел за руль, уехал.

— Клоун, — заявил Лу.

— Я его убью, ежели он явится еще раз сюда зудеть и гудеть,— сказал дедушка.

— Вот что я зову хамством. — Лу добавил. — Как он себя вел! Будто клоун. А дело серьезное. Невоспитанность и хамство в худшей форме.

Разлапый начал топтать и фыркать, он все дожидался, когда мы кончим подсовывать его задние копыта. Лу обратил свой гнев на коня:

— Стой смирно, тпру! Тпру! Ах ты несчастный, вислозадый, римский нос, туристский баловень, хвост метлой, баранья шея! Тпру, тебе говорят!

И Разлапый повиновался.

После ужина, после того, как Крусита вымыла посуду и удалилась к своей основной семье, Лу и я засели за мои дорожные шахматы. Он играл невнимательно, больше спорил с дедом на ту же надоевшую бесконечную тему, и я побил его запросто за четырнадцать ходов, когда все у него было съедено, кроме короля, слона, двух коней и нескольких разрозненных пешек.

Стали играть вторую партию. И снова я победил. А он не только партию проиграл, но и спор со стариком. Во всяком случае, спор он не выиграл. Начали третью партию.

— Нет! — громыхнул дед. — Нет, — взрычал он, как уже тысячу раз в течение лета, — ранчо не продается, побожиться мне, не продается! Слишком я стар переезжать. Меня отсюда в гробу вынесут, ей-богу! И слушай, по-твоему, не прихвачу ли я пару-тройку государственных этих чиновников с собой, — то не вопрос был задан, а было сделано заявление.

— Они просто стараются выполнить свой долг, Джон.

— Я тоже. Свой долг.

— Есть точное слово для таких, как ты, — сказал Лу, хитро мне подмигнув.

— Всё одни только слова.

— А это слово — анахронизм.

— Анархизм?

— Приблизительно то же самое.

— Шах, — отчетливо произнес я.

— Слов я не боюсь, — сказал старик. — Можешь называть меня как угодно. Лишь бы вежливо.

— Черт подери, Джон, на это ты можешь рассчитывать,

— Шах, — повторил я. — Твой ход, Лy.

— Я не перестал рассчитывать на тебя, Лу.

— Что ты сказал, Билли?

— Твой король под шахом.

— О, вон он как! Что ж мне с ним делать?

— Вот кто может спасти тебя, Лу, — я терпеливо указал на его ферзя.

— Ах, ферзь... — он поглядел на свои часы. — Поздновато становится.

— И то, — отозвался дедушка.

— Твой ход, Лу.

5

Прошло что-то около двух недель, и наш скот увезли.

Мы возвращались на ранчо под закат, свет слепил глаза, солнце било прямо в ветровое стекло. В кузове пикапа было на полсотни долларов всякой еды, в основном консервы и фасоль. Старик готовился к долгой осаде. Везли мы и почту: мне — письмо от мамы, дедушке — стопку государственных посланий.

Старик подвыпил, но твердо держал курс, и вот мы на скорости сорок миль дотряслись до въездных ворот. Дед дал тормоз, грузовичок дернулся и резко застыл. Но прежде чем мне вылезти открывать ворота, мы заметили непорядок — ворота были уже настежь.

— Что это они затеяли? — пробормотал старик. Проехал вперед и остановился по ту сторону забора. Я сошел, чтобы закрыть ворота. И увидел новенькие железные таблички, блиставшие на вереях: «Государственная собственность США. Входа нет». В виду имелось наше ранчо. Я постарался оторвать эти штуки голыми руками, да только обломал ноготь. Старик, поняв, чем я занят, вышел из кабины, сжимая гвоздодер. Отодрал таблички и запустил их далеко в кусты. Мы вернулись к пикапу. И застыли.

Огромное облако пыли поднималось над солонцовой долиной, где находятся основные наши погрузочные загоны. По низу пыльной тучи проглядывали силуэты коров, лошадей, людей и автомобилей. Спокойный вечерний воздух доносил к нам легкий шум от движения животных, приглушенный большим расстоянием.

Со стороны загонов к нам спешил по дороге джип, голубой джип ВВС, в нем сверкали белые каски военно-воздушной полиции.

Против обыкновения дед полез в ящик за револьвером. Потом вспомнил про меня и отвел руку.

— Мы пока не завязываем бой, — сказал он, сошурясь. — Пока что.— Уперев руки в колени, стал ждать.

Джип приближался, двигатель стонал от натуги, колеса взрывали густые шлейфы желтой пыли. Остановился он рядом с пикапом. Шофер остался за рулем, а сидевший рядом капитан выбрался наружу и подошел к нам.

— Мистер Воглин? — спросил он, протягивая руку моему дедушке.

Старик уклонился от рукопожатия. Ему поднадоело пожимать руки врагам.

— Я Воглин, — сказал он. — Катитесь с моих владений.

Капитан, приятный молодой человек, чуть побледнел, но не растерял обходительности.

— Глубоко извиняюсь, но это государственные владения.

— Ни черта, — заметил дед. — Это мой дом. Что вы тут выделываете? — он показал на взбитую над долиной пыль.

— Мы ждали вас, мистер Воглин. Потому я и поехал навстречу. Сожалею, что именно мне выпало сообщить, что мы исполняем приказ окружить ваш крупный рогатый скот и лошадей, с тем чтобы удалить их с этих земель.

Наблюдая за стариком вблизи, в надежде на его волю и отвагу, я не замечал никакой перемены в его каменном лице. Разве что оно стало еще каменней. Тверже камня, пожалуй. Выглядел он так, словно у меня на глазах превратился в какой-то металл.

— Этот скот не продается, — медленно произнес дедушка, направив взгляд не на капитана, а на происходящее в долине. — Вы грузите мой скот.

Я напряг зрение и сквозь пыль различил большие грузовики, выстроившиеся у главного погрузчика. Шесть, семь, восемь грузовиков, точно не сочтешь.

— Да, — отвечал капитан, — уже загружены все машины, кроме последней.

— Вы знали, что я в отъезде.

— Знали. Приказано было действовать именно так.

По-прежнему не глядя на капитана, дедушка задал вопрос:

— Довольно подло так действовать, вы согласны?

На сей раз капитан не прикидывался.

— Согласен с вами. Но... — запнулся он.

— Похоже, вашей публики тут перебор, — сказал старик. — Всякий день новое лицо. — И резко изменил ход мыслей. — Что случилось с Элоем? Вам оставалось прикончить его, чтобы это провернуть.

— Вы имеете в виду Элоя Перальту?

— Его.

— Если речь идет об Элое Перальте, вашем наемном работнике,— капитан слизнул пот с губы, — то Перальта, вынужден вам сообщить, арестован. И уже сидит под арестом. Он нам доставил некоторые осложнения этим утром...

— Оставаться бы мне дома, — высказался дедушка. — Лу мог бы привезти... — И громко спросил: — Он цел?

— Кто цел?

— Элой цел?

— Да, мистер Воглин, он не ранен. Никто не ранен, собственно. Мы стараемся, чтоб операция проходила чисто, культурно и учтиво.

Ирония капитана не подействовала на моего деда. Старик не улыбнулся, даже не глянул в его сторону. Глаза по-прежнему отводил в сторону, будто перед ним находилось нечто нечистое. После основательного и подчеркнутого молчания дед обратился ко мне: