6. В случае положительного решения Совета Федерации по вопросу об освобождении Ю.И. Скуратова от занимаемой должности, В.Ф. Хижняков благодарит сенаторов за разрешение кризиса власти».

Что делает человек, в руки которого попадает подобный сценарий, где по дням расписано, как его будут уничтожать? Естественно, начинает действовать на опережение.

Я собрал в Интерфаксе пресс-конференцию.

Состояние у «горцев» после этой пресс-конференции было шоковое. На кремлевском холме даже срочно назначили служебное расследование: как секретная бумага попала к Скуратову?

По плану в Совете Федерации должны были выступить губернаторы хозяева областей и потребовать моей отставки: надоело, дескать, жить без прокурора. Розанов звонил на места, в прокуратуры и просил прокуроров уговорить руководителей регионов — пусть поддержат требование президента об отставке мятежного Генпрокурора. За это обещали блага. Дотации. Руцкому пообещали убрать прокурора, с которым тот не сжился — Николая Александровича Ткаченко и освободить из-под стражи Чука и Гека, магаданскому Цветкову — освободить от занимаемой должности прокурора Неерди, в Чувашии — прокурора Русакова. Розанов злоупотреблял служебным положением, он боялся за себя, боялся, что я вернусь в прокуратуру и спрошу, чем он занимался…

За день до заседания Совета Федерации собралась комиссия по борьбе с коррупцией. От прокуратуры присутствовало несколько человек: Устинов, Катышев, Розанов, Кехкеров, Минаев. Поддержал меня только один Катышев. Это был мужественный поступок. Кехкеров предпочел промолчать. Устинов — тоже. Он все возложил на Розанова и Минаева.

В комиссии сидели люди грамотные, в большинстве своем юристы, им раздали справки, где, казалось бы, все было расписано и требовалось только утвердить «сочинение на заданную тему», но члены комиссии «сочинение» не утвердили. Началась разборка, и когда Розанов начал лить на меня в очередной раз грязь, то Королев оборвал его:

— Откуда эта кассета, о которой вы столько говорите? Как она добыта? Каким путем? Она же не может быть предметом обсуждения ни в суде, ни для следствия! Вы что, ее сами снимали?

Розанов замолчал. Придя в себя, попробовал объяснить, но не тут-то было: тык-мык и все — ничего больше Розанов сказать не мог.

— На чем вы тогда строите систему обвинений?

Розанов и на этот вопрос не смог ответить.

Когда пытался что-то говорить я, то Королев оборвал и меня:

— Не втягивайте нас в дискуссию!

В общем, кремлевский номер не прошел: Королева поддержали все члены комиссии, постановили дождаться решения суда (заседание Мосгорсуда было назначено на 15 октября) — пусть суд решит, законно либо незаконно продлены сроки следствия, и потом уж принимать постановление.

Все считали, что в этой ситуации президент вряд ли вынесет на заседание Совета Федерации вопрос о моей отставке.

Но вечером 12 октября он этот вопрос внес. Прошел слух, что 60 сенаторов поставили подписи под письмом о моей отставке.

Ночь я не спал. Любой бы на моем месте не спал… Утром, приехав в Совет Федерации, я узнал, что список сенаторов состоит не из 60, а из 23 фамилий. Кто же подписанты? В основном дотационные губернаторы: Бирюков с Камчатки, Фахрутдинов с Сахалина, Назаров с Чукотки, Гуторов из Ямало-Ненецкого округа, ранее дважды судимый, плюс друзья — Руцкой, Федоров, Аяцков, который всегда успешно колеблется вместе с линией «партии и правительства», дальневосточник Наздратенко…

Совместные усилия администрации президента и руководства прокуратуры дали смешной результат.

23 человека для Совета Федерации — это ничтожно мало. Нужно по меньшей мере человек девяносто.

Я почувствовал себя уверенно.

Началось заседание. Выступили Королев, Платонов, потом Строев вдруг объявил, что дискутировать нет смысла, все ясно и без дискуссий, надо голосовать. Я спустился со своего места вниз. Подошел к председательскому столу:

— Егор Семенович, мне-то слово дайте! Я хочу высказаться.

— У нас здесь не дискуссионный клуб! — довольно резко отозвался Строев.

И тут возник туляк Игорь Иванов, руководитель регламентной группы Совета Федерации.

— Егор Семенович, при освобождении Генерального прокурора от должности выступление Генпрокурора обязательно!

Строев дал мне десять минут, дал нехотя. Пожалуй, именно в этот момент я первый раз в жизни почувствовал себя настоящим политиком. Я уложился в десять минут. Вот что я сказал:

«Уважаемые члены Совета Федерации!

Еще раз поднимаясь на эту трибуну, я хочу сказать: некоторые тут ожидали, что я вновь подам прошение об отставке.

Этого не произойдет.

И дело не только в том, что с моей стороны этот шаг стал бы проявлением крайнего неуважения к Совету Федерации, который ранее уже дважды высказывался за продолжение моей работы. Есть масса и других причин, исключающих для меня заявление об отставке.

Написать такое заявление — значит уступить шантажистам, а по сути преступникам, которые почти всю государственную машину от администрации президента до силовых структур направили в нужное для себя русло и теперь в это русло усиленно пытаются загнать вас, уважаемые члены Совета Федерации. Причем делают это довольно настойчиво. Меняют только подручные средства. Сначала это была видеокассета, как инструмент шантажа, — не вышло. Затем пытались доказать, что я преступник, — не получилось. Сейчас говорят, что я аморальный тип.

Написать заявление — значит согласиться с применяемыми по отношению ко мне методами. Узаконить, если хотите, произвол, вседозволенность кремлевской администрации и президентского окружения. Написать заявление значит создать прецедент для подобной расправы в будущем для любого государственного и политического деятеля. И прежде всего — вас.

Уйти в отставку — значит показать, и прокурорской системе прежде всего, что с прокурором в России можно сделать все что угодно. Что служить закону оказывается себе дороже. Что нужно не бороться с беззаконием и несправедливостью, а уступать им. Повторяю: прошения об отставке, безусловно, не будет. Это моя принципиальная позиция, совпадет она с вашей или нет, понятно, решать вам.

Я глубоко признателен членам комиссии Совета Федерации по борьбе с коррупцией за искреннее желание обстоятельно и объективно во всем разобраться. Достойно глубокого сожаления, что президентская сторона, по сути, проигнорировала взвешенные и правовые, подчеркиваю, подходы, которые рекомендовала комиссия. Безусловно, комиссия еще далеко не реализовала свой потенциал. Общество ждет более детальных ее оценок ситуации с Генеральным прокурором, а главное — ответа на вопрос: как действительно поставить дело борьбы с коррупцией в коридорах власти? Думаю, комиссия имеет все возможности обеспечить политическую поддержку правоохранительным органам, особенно когда на них оказывается серьезное давление. Но даже то, что стало известно комиссии, а в принципе то, что творится и продолжает твориться со мной, происходит и на ваших глазах, позволяет сделать несколько неутешительных выводов. Основной из них такой: в нашем отечестве, оказывается, возможно все — любая провокация, любой шантаж, нарушение элементарных требований закона, — если этого требуют интересы кремлевского окружения.

Возможно, лучше привести в Кремль подчиненного Генеральному прокурору работника и заставить его, нарушая установленный законом порядок, возбудить уголовное дело… Только в больном воображении можно представить, чтобы нечто подобное, например, происходило на Даунинг-стрит, 10, в Лондоне или в президентской резиденции в Париже! Оказалось возможным втянуть в конфликт во имя политической цели, а по сути спасения от ответственности высокопоставленных фигур, Федеральную службу безопасности, Министерство внутренних дел, подтолкнув эти структуры на использование неправовых методов и средств, фальсификацию материалов, и Генеральную прокуратуру, в очередной раз представивших вам недостоверную, явно тенденциозную справку. Без тени сомнения и колебаний оказалось возможным вовлечь в политику и суд, чтобы дискредитировать судебную власть. Я имею в виду то давление, беспрецедентное, которое оказывалось на коллегию Верховного суда. Можно, оказывается, использовать всю мощь государственного механизма, чтобы раздавить человека, пусть и Генерального прокурора, который осмелился посягнуть на святая святых, хотя я сделал только то, что мне полагалось по должности, по законам.