— Хулиганить вздумали! — сказал я. На улице мы обыскали шумную компанию, отобрали у них пистолет и нож. «Пистолет — большая улика», — подумал я.

Лицо мое было залито кровью, так как кто-то из бандитов успел в драке стукнуть меня пивной кружкой. Было больно, но я был рад, что все шло как следует.

Тут же на Вокзальную улицу была направлена оперативная группа.

Разговор с Евсеевым не клеился, а с его напарниками вообще нельзя было говорить, потому что они уже успели нализаться до чертиков. Мне забинтовали голову и я отправился спать.

.Утром я приступил к допросу Евсеева. Он сидел передо мной молча и только все время косился на графин с водой. Я наблюдал за ним. Помолчав немного, Евсеев сказал:

— Конец всему, и делу крышка, — и потянулся за водой. Я дал ему закурить, потому что он жадно смотрел на мои папиросы.

— Ну что же, давай начинать, — сказал я и придвинул к себе чистый лист бумаги.

— Это все Конопатый, — прохрипел Евсеев. — Меня просто обвели вокруг пальца. Вы знаете, что я в свое время завязал. Жил мирно, о старом не вспоминал. Но встретил как-то Конопатого, и все началось сначала.

— Как зовут Конопатого?

— Колька Кунаев. Вы его знаете!

Я насторожился. Среди задержанных Кунаева не было. Я знал его. Это был опытный вор. Но его «профиль» — квартиры.

Я не раз встречался с ним по делам о кражах. По моим подсчетам, он должен был еще сидеть.

— Он же в лагерях! — сказал я.

— Нет, уже выскочил, — крикнул Евсеев, — выскочил на мою голову! Давайте записывать, гражданин начальник, темнить мне нечего и незачем.

— Давай, — согласился я.

И он начал свой рассказ:

— Однажды ночью я, Кунаев, Захаркин и Верка с Вокзальной улицы очистили квартиру одного торгаша. Сами понимаете, взяли шмотки и свезли на Тишинский к барыге.

— Вы знаете этого скупщика? — спросил я.

— Конечно, знаю. Все темные тряпки ему загоняли. Полцены платил, подлюга.

— Ладно, рассказывайте дальше.

— Следующей ночью еще одну квартиру проверили на Зеленовской улице и снова все свезли тому же барыге. Но это все так. С воскресенья на понедельник бродили мы с Кунаевым по рынку, здесь, у нас в городе. К вечеру палатку обокрали.

— Ну и как? — поинтересовался я.

— Пустяковое дело — фанера. Плечом толкни, сама повалится.

Действительно, все эти кражи, о которых говорил Евсеев, были нами зарегистрированы. Значит, он ничего не таил, говорил правду. «Что же, если так, то дело пойдет», — подумал я.

— Ну, а мануфактура где? — спросил я.

— Не знаю, гражданин начальник. Сдавали Верке и Захаркину. Я получил наличными.

Не задавая вопроса, я прикинул, что если они были на рынке, то могли заранее проследить за колхозниками и потом, обогнав их на автобусе, подождать в Кленовском овраге. По ходу дела так и должно было случиться.

— Ну, а пистолет чей? — спросил я.

— Вы же знаете, я с машинками не работаю. Попала она ко мне случайно. Кунаев передал его Верке, а Верка мне — вот и вся история. На дело с пистолетом я никогда не ходил.

— Мы же договорились, что все будешь говорить на честность.

— Я все говорю честно, о других делах я ничего не знаю, — сказал он.

— Ну, а Кунаев, Захаркин, Верка знают?

— Они другое дело, я ведь не об этом. Была еще одна кража из магазина в Царицыне — водку взяли, вино — это тоже наше дело. Так что, видите, я ничего не собираюсь утаивать.

— Это я вижу, — согласился я.

— А крепко вас вчера по голове хватили, — улыбнулся он.

— До свадьбы заживет, — ответил я.

— Ваше дело — жениться, а мое — тюрьмы, лагеря. Хоть бы срок получить поменьше. Отбыл бы и навсегда уж завязал. Но что поделаешь.

— Какой ты получишь срок — от нас не зависит.

— Помиловали бы, так я сам этих гадов душить бы стал.

Я позвонил, и Евсеева увели. Вызвал на допрос Подчуфарову.

— Ну, рассказывай, — сказал я ей.

— Что рассказывать? Скажите лучше, какой срок меня ожидает.

— Это суд решит.

— Мне двадцать лет, — начала она, помолчав минуту. — Я жила с мамой. Мы обе работали. Всего у нас было в достатке. Но вот в парке я познакомилась с Колькой Захаркиным. О воровских делах он мне никогда не рассказывал. Я тогда думала: наконец встретила парня хорошего. Мне он понравился. Нравился он и моей маме. Но я все время думала: откуда у Николая столько денег? Таких денег при его зарплате быть не должно. И вот однажды, месяца три назад, он пригласил меня в ресторан. Я еще никогда не была до этого в ресторане, и меня все поразило — и музыка, и хрустальная посуда. Там Николай познакомил меня еще с тремя ребятами. Это были Евсеев, Кунаев и Володька. Фамилию он свою не называл, да я и не спрашивала.

В этот вечер мы много пили и танцевали, к ночи я захмелела совсем. Домой ехали с песнями. Потом Николай напросился проводить меня, и я согласилась. Голова моя кружилась, мы целовались, а потом.

Она покраснела и закрыла лицо руками.

— Когда я проснулась, на столе лежало много денег. Так и началось. Потом Николай снова появился у меня дома. Я опять была одна. Но теперь мне терять было уж нечего, и мы легли спать. Все было бы хорошо, но пришла мать. Она схватила скалку и начала меня избивать. Николай убежал, оставив на стуле свой пиджак. После этого я долго не могла смотреть в глаза матери. Когда ходила по улице, думала, что все на меня смотрят. Но потом привыкла.

Прежде чем отнести Николаю пиджак, я невольно залезла в карман, потому что он слишком отвисал. Там я нашла пистолет и только тогда поняла, что имею дело с бандитом. Я долго думала, как поступить с пистолетом. Сдать в милицию как находку, я побоялась.

При встрече с Николаем я отдала ему пиджак, а о пистолете не сказала ни слова. Но он сам спросил: «Где машинка?» Сначала я сделала вид, что ничего не знаю, но потом сказала, что лежит в кармане. Николай обрадовался, поцеловал меня, и мы снова пошли на танцы. А дальше. Снова ресторан и кража из палатки в Царицыне.

С вином и водкой приехали мы к Евсееву и стали пировать. Я не пошла на следующий день ни домой, ни на работу, а осталась с Сережкой Евсеевым. Он не был красивым, но был неглупым вором и имел в этом деле большой успех. Что поделаешь, сама виновата. Я и с ним путалась.

— Вы рассказали только о магазине в Царицыне. А потом много дел было? — Я опять намекнул ей на пистолет.

— Понятно, — сказала она, — вы все знаете, — и в ужасе закричала.

Я отправил ее в КПЗ — камеру предварительного заключения.

Там уже сидели Зябликов, Евсеев, Захаркин. Мы искали Володьку, но его нигде не было.

Я снова вызвал на допрос Подчуфарову и заставил ее назвать все приметы. Бумаги исписал уйму. Оказалось, что у Конопатого такой же вихор, как у Евсеева.

Да, Евсеев, наверно, прав, думал я, с оружием на дела не ходил еще ни разу. О первых кражах, когда его брали, он рассказал все. В том, что он не будет врать, я уже был убежден.

— Конопатый — главный, вот его и ищите, — сказала, плача, Подчуфарова. — Мы за всех не в ответе.

.Я сел на лавочку со знакомой Коршакова, а его попросил вызвать Машу, кондуктора автобуса. Все вместе огородами мы отправились в парк.

— Не будем плутать по чужим огородам, — сказал Коршаков, — чужие пчелы всегда большее жалят. Надо иметь своих, а на голове предохранитель из частой сетки.

Маша странно посмотрела на Коршакова, а потом на меня.

— Что случилось? — спросила Маша.

И я рассказал ей о том, как мы задержали бандитов.

— Ну хорошо же, передайте своему начальнику, что я ему припомню его алименты.

Забыв про повязку на голове и про боль, я стал шутить и рассказывать небылицы.

Через некоторое время Маша пригласила меня к себе. Я поздоровался с Машиной мамой и сказал ей, как меня зовут.

— Молодой человек, а в бинтах, — заговорила мать. — Наверно, драчун, вот и подсыпали.

Маша вспылила:

— Если не знаешь человека, нечего напраслину возводить! Так можно любого обидеть. Он не такой, чтобы драться. Он сам борется с драчунами.