И вот теперь здесь, на похоронах Дэна, когда прошло уже десять лет с момента произнесения этой речи, отец Минтон никак не мог вспомнить, что же именно сказал тогда Джон Кеннеди. Но впечатление, произведенное им на аудиторию, он помнил хорошо. Он еще подумал тогда, что, если бы этот человек попросил присутствовавших взобраться на крышу небоскреба и прыгнуть оттуда головой вниз, все до одного сделали бы это. Вот в чем была загадочная и притягательная сила Кеннеди.
Теперь наступил черед отца Минтона. Ему предстояло отслужить заупокойную мессу. Он любил этот обряд, потому что он предоставлял католической церкви возможность обратиться со словом божьим к народу и еще раз подтвердить, что мирская жизнь — это не все. Сказать, что Дэну не нужно было бояться смерти, и он ее не боялся.
Вот о чем все время думал отец Минтон с того самого момента, когда впервые услышал в Женеве об убийстве Дэна. И ему удалось сказать почти все, что хотелось, хотя три раза он едва сдерживал слезы, и прихожане боялись, что он вообще не сможет довести службу до конца.
Через неделю после того, как Дэна похоронили у серебристого клена на кладбище св. Марии, Рей сбросил с себя строгий деловой костюм и вновь облачился в привычные спортивные брюки и рубашку. Вернувшись как-то после обеда в магазин Кесслера, он обнаружил там записку: «Зайди в торговую палату. С тобой хочет поговорить Фрэнк Синатра».
«Ну, конечно, — подумал Рей, — Так я и поверил».
Правда, времени с момента похорон прошло не так уж много, и вряд ли кому-то взбрело бы сейчас в голову подшучивать над семьей Митрионе. Поэтому Рей все же решил наведаться в торговую палату. Там ему велели прийти еще раз в половине восьмого. Он так и сделал. Ровно в 7.30 позвонил агент знаменитого певца и сказал, что Синатра прочел в газетах о двойной трагедии: убийстве отца семейства и горе вдовы, которой предстоит теперь воспитывать пятерых детей на одну лишь государственную пенсию. Певец предлагал прилететь в Ричмонд и выступить в концерте, сборы от которого пойдут ты воспитание сирот.
У Синатры был лишь один свободный день — 29 августа. Поэтому, несмотря на удушливый зной и отпускной период, концерт был назначен на 9 часов вечера именно в этот день.
Около восьми вечера все звезды прилетели на флагманском самолете «Кэл-джет эйруэйс» — чартерной компании, входившей в состав корпорации «Синатра энтерпрайз». Их встречали пятьсот поклонников, столпившихся на взлетно-посадочной полосе. Представители прессы были заранее предупреждены, что никаких интервью не будет, но один предприимчивый телерепортер из Дейтона все же вынудил Синатру сказать: «Мы просто обязаны воздать должное таким, как он, — людям, беззаветно преданным своей стране».
В тот вечер исполнительское мастерство Синатры было столь же блистательно, сколь и великодушен порыв, побудивший его прилететь в Ричмонд. Когда в 11 часом он вышел на сцену, в зале стояла 40-градусная жара. Синатра смахнул со лба капельки пота и пропел с десяток своих стандартных песенок.
Публика устроила ему настоящую овацию. Зажгли свет. Синатра сделал несколько шагов вперед и произнес заранее подготовленную речь: «Я не был знаком со славным сыном Ричмонда — Дэном, — начал он. — И все же я считаю его своим братом. Потому что все мы — и вы, и я, и Джерри — братья. Потому что все американцы — братья».
Далее Синатра перечислил некоторые проблемы, стоящие перед Америкой: смог, студенческие волнения, уличная преступность, загрязнение воды — и продолжал; «Но если вы на минутку задумаетесь и вспомните Дэна Митрионе, вы поймете, что не все у нас так уж плохо».
Синатра призвал публику довериться любви и «крепкой вере во всевышнего» и закончил словами: «Я твердо знаю, что среди вас, друзья, найдется немало людей с такими же качествами, как и у Дэна Митрионе. Хочу еще раз заверить вас, что среди людей, достойных уважения и памяти, Дэн Митрионе занимает у меня одно из первых мест».
Глава 2
Дэн Митрионе был направлен в Белу-Оризонти как один из участников кампании, начатой Дуайтом Эйзенхауэром против самого молодого и потенциально опасного противника США — Кубы. Начиная с 1959 года остров, расположенный в непосредственной близости от Соединенных Штатов (когда-то Джон Куинси Адаме называл его яблоком, которое под воздействием силы притяжения неминуемо упадет в руки американцев), находился под контролем Фиделя Кастро и его сторонников. Любопытно, что в разгар предвыборной кампании 1960 года большинство американских избирателей имели весьма смутное представление о Латинской Америке. Но одно они знали наверняка — это расстояние от Кубы до побережья Флориды. Комментируя эту навязчивую идею, Кастро говорил: «Вы, американцы, без конца повторяете, что Куба находится всего в 90 милях от Соединенных Штатов. Я же говорю другое: это Соединенные Штаты находятся от нас всего в 90 милях, и для нас это гораздо хуже».
Не успел Кастро свергнуть диктатора Фульхенсио Батисту, как консерваторы в американском правительстве развернули против него шумную пропагандистскую кампанию. В апреле 1959 года тогдашний вице-президент США Ричард Никсон встретился с Кастро в Вашингтоне, после чего направил в ЦРУ, государственный департамент и Белый дом секретный меморандум, в котором без обиняков говорилось, что Кастро либо попался на удочку коммунистам, либо сам коммунист, а поэтому к нему и относиться следует соответственно. Директор ФБР Дж. Эдгар Гувер согласился с оценкой Никсона. Через 11 месяцев президент Эйзенхауэр приказал ЦРУ разработать секретный план вторжения на Кубу с целью свержения Кастро и его группы бородачей-реформистов.
Предвыборная кампания 1960 года отражала путаницу во взглядах сторонников демократической партии относительно совершенной Кастро революции. В начале года Джон Кеннеди называл Кастро пылким молодым повстанцем, продолжателем дела Симона Боливара. Но тогда американские инвеститоры, контролировавшие 40 процентов плантаций сахарного тростника на Кубе, еще не выступали со злобными выпадами против проводимых Кастро реформ.
Когда Кастро экспроприировал крупные плантации сахарного тростника, включая и те, что принадлежали ею собственной семье, в качество компенсации он предложил облигации сроком на 20 лет, которые давали 4,5 процента годовых. Не без юмора он предложил выкупить землю по той цене, которая указывалась ее американскими владельцами при уплате кубинских налогов. Тех это, разумеется не устраивало, и Вашингтон в знак протеста отказался от дальнейшего импорта кубинского сахара, что поставило Кубу в довольно трудное положение.
По мере роста недоверия к Кастро сенатор Кеннеди, ставший теперь кандидатом на пост президента от демократической партии, менял свою тактику. Теперь он уже стал говорить о том, что администрация Эйзенхауэра могла бы предотвратить революцию на Кубе, если бы использовала все свое влияние на Батисту, заставив того смягчить диктатуру и провести свободные выборы.
В период между избранием Кеннеди на пост президента и его официальным вступлением в должность Эйзенхауэр разорвал дипломатические отношения с Кубой. В результате новый президент унаследовал внешнеполитический курс, поддерживаемый обеими партиями. И демократы и республиканцы были едины в своей решимости не допустить, чтобы пример Кастро оказался заразительным для остальных стран континента.
В конце 60-х годов Дэн Митрионе и сотни других советников из Управления общественной безопасности были направлены для борьбы с коммунизмом в Бразилию и другие страны Латинской Америки. В отличие от Вьетнама в этой войне никто открыто не стрелял. Поскольку круги, определявшие американскую внешнюю политику, рассматривали коммунизм на континенте как скрытую опасность, которая может подорвать общество изнутри, они развернули подготовку секретного контрнаступления, которое, на их взгляд, соответствовало велению времени.
Во Вьетнаме «зеленые береты» часто называли войну скучнейшим занятием, скрашиваемым лишь скоротечными минутами открытого террора. Такая характеристика еще больше подходила к той тайной войне, в которую вступил Митрионе. Даже когда в Бразилии началась настоящая стрельба, повседневная жизнь Митрионе оставалась сравнительно спокойной: инспекционные поездки на периферийные полицейские участки, инструктаж, составление заявок на оружие и боеприпасы, всякого рода публичные выступления и рутинная канцелярская работа. К себе в контору он уезжал утром и домой возвращался, как правило, еще до наступления темноты. Вечера он обычно приводил в кругу семьи. Угрызениями совести не мучился, и самые трудные решения морального порядка ему приходилось принимать (если говорить об общественных местах) на бейсбольных матчах местных команд, которые ему приходилось судить. Там ему иногда нужно было решать, удалять или нет своего старшего сына с поля.