За очень редким исключением иностранцы, за которыми нам приходилось «топать», принадлежали к достаточно обеспеченным кругам: дипломаты, коммерсанты, туристы, сотрудники авиакомпаний были нам интересны еще и потому, что, наблюдая за ними, мы учились многим полезным вещам, до сих пор большинству из нас малоизвестным: как открыть дверь автомобиля для дамы и помочь ей выйти из машины, как вести себя в ресторане, театре и мало ли где еще… Немало «наружников», особенно женщины, стали завзятыми театралами — иностранцы часто «водили» нас в Большой и другие театры. Мы научились понимать разницу между плохой и хорошей одеждой (особенно легко можно было тогда отличать американцев — длинные пиджаки с двумя шлицами, коротковатые брюки, просторные добротные ботинки «оксфорд», рубашки с пуговками на воротнике — баттн даун). Умиляли американские старушки пенсионерки, на старости лет решившие посмотреть мир, — голубоволосые, с тщательно наведенным макияжем, энергичные. Любой можно было в разное время дня дать от 20 до 80-ти…

****

Хорошо помню, как впервые в Москве выступал американский балет на льду — «Холидей он Айс». О подобном зрелище в Союзе мало кто слышал, и выступления американцев произвели фурор, который наша пресса, как всегда, либо обходила молчанием, либо что-то вынужденно цедила сквозь зубы. Мы вели слежку за кем-то из администрации балета и, помимо всего прочего, сидели и на всех представлениях.

Ни разу мне не было скучно — олимпийский чемпион Дик Баттон, танцовщик Арнольд Шода, полноватая блондинка Джоан Хилдофт, от которой стоял стон на местах, занятых представителями южных республик, были супермастерами своего дела… А костюмы? А кордебалет? А музыка Гершвина, Керна, Берлина, Эллингтона? А главный хореограф Мэри Карр, женщина необыкновенной красоты и сложения, в которую я тут же (конспиративно, конечно) влюбился?

Наши «критики» особо прохаживались на счет девушек из кордебалета: дескать, часто падают на льду. Да как же тут было не падать, когда каждый день давалось три представления, а после вечернего, последнего, кордебалет почти в полном составе брали в плен здоровенные сержанты морской пехоты, которые несли охрану внутри посольства США, и увозили в свое печально известное общежитие «Америкэн хауз» на Кропоткинской набережной…

Кордебалет «гудел» в «Америкэн хауз» почти каждую ночь до утра: сержанты все холостые, ражие, под утро рассаживали еле державшихся на ногах бедняжек по машинам и отвозили в гостиницу пару — тройку часов передохнуть перед утренним, в 11 часов, представлением. Так что кордебалет тут был не так уж и виноват — дело-то житейское, молодое…

Интердевочки — в несравнимых, конечно, с нынешними количествах, существовали уже тогда, во времена моей молодости в «наружке». Я забыл упомянуть еще об одном «предмете» моей учебы в отделе: существовало несколько опознавательных альбомов с фотографиями фарцовщиков, валютчиков и девиц, наиболее часто «работавших» с иностранцами, с адресами и установочными данными. Периодически просматривая альбомы и храня в памяти физиономии зародышей нынешнего «предпринимательства», можно было сходу опознать их во время контактов с нашими «клиентами» и не тратить времени на установку их личностей. Впервые просматривая один из таких альбомов, я увидел сделанный скрытым фотоаппаратом снимок своей одноклассницы — красавицы-грузинки Нины И. Нина «специализировалась», как следовало из пояснительной надписи под снимком, по сотрудникам арабских посольств…

Джентльмены иногда старались оберегать дам от милиции и от нас тоже: отвозя своих утешительниц домой, они старались оторваться от слежки, высаживали их из машин около проходных дворов, которыми леди убегали от преследования; иностранец же перегораживал своей машиной въезд во двор. Бывало, что после таких подвигов утром он находил свой автомобиль с проколотыми шинами, но такое случалось редко, чаще всего «стороны» придерживались определенных неписаных правил. Сотрудники «приличных» посольств, конечно, такими делами не занимались, за редчайшими исключениями. За ними, наоборот, шла охота с помощью подставных девиц (и юношей) для компрометации, вербовки либо выдворения из страны. И, как видно из многих публикаций последних лет, охота весьма и весьма небезуспешная… «Горели» на таких делах даже железные красавцы из упоминавшейся выше морской пехоты США, забывавшие в любовном угаре о своих обязанностях по охране посольства, считавшегося в КГБ одним из самых защищенных и трудных для «проникновения».

Такие проникновения назывались на жаргоне «Дома 2» «свадьбами». Им подвергались обычно — да-да, именно обычно — небольшие посольства с малым числом сотрудников. В какой-то день получалось так, что часть из них была в отпуске на родине, кто-то в командировке, а оставшиеся получали приглашения на длинные ланчи или обеды либо от «прирученных» иностранцев, либо от именитых представителей нашей творческой интеллигенции. Словом, это были приглашения, «от которых невозможно отказаться», — помните «Крестного отца»? Все приглашенные были под усиленным наблюдением, упустить их было смерти подобно, об их местонахождении и возможных передвижениях сообщалось в центр проведения операции каждые 15 минут.

Посольство пустело: оставался лишь один-единственный охранник, «прикормленный» уже давно и отправлявшийся спать в свою каморку.

На протяжении нескольких часов в посольстве орудовала группа «технарей», вскрывающих любые замки и сейфы, спецов по чтению текстов на любых языках, оперативных работников из разных подразделений разведки и контрразведки.

Офицеры безопасности в таких посольствах принимали свои меры предосторожности. То из открытого сейфа на наших спецов бросалась ядовитая змея, то какую-нибудь шкатулку с секретными документами, изготовленную по принципу «ваньки-встаньки», невозможно было зафиксировать в прежнем положении. Судя по рассказам участников таких операций, бывало всякое. Но и добывалось многое — то, чем с неохотой делились со своими союзниками по различным блокам и пактам американцы, то, что невозможно было получить у них самих, получали у тех, у кого это было получить возможно.

Кстати, то же самое происходило и с нашими секретами…

Нетрудно себе представить, какого класса специалисты планировали и проводили эти операции, какого напряжения сил и нервов они требовали. Подозрения на счет таких «проникновений» существовали, но, насколько помню, провалов или срывов не случалось.

«А соображения морали? — спросите вы. — А нарушения принципов дипломатической неприкосновенности? А «джентльмены не читают чужих писем»?»

Джентльмены в спецслужбах не работают. Те, которые притворяются джентльменами, делают это по оперативной необходимости, для маскировки, и сами над этим посмеиваются. Джентльменам в спецслужбах делать нечего. Реальность там невообразимо далека от того, что вы привыкли видеть в кино или читать в детективных романах. Это жесткая, жестокая реальность, и не все в состоянии ее долго выдерживать, жить в ней.

Некоторые покидали «наружку», службу в КГБ именно по моральным соображениям. Следить за людьми, участвовать в охоте на них они считали неприличным. Их отпускали. Разговоры о том, что из КГБ, дескать, никто никогда не уходит, — болтовня. Уходят — и, как правило, неплохие люди. Плохих «уходят» — за пьянку, за неспособность соблюдать дисциплину, почти никогда — за провалы: «не ошибается тот, кто не работает»…

Чтобы не ошибаться, не работали и не работают, наверное, до сих пор многие… «Из «Дома 2» нужно бы выгнать 70 процентов личного состава», — сказал мне как-то Владимир Иванович Костыря. Я не поверил. Тогда большинство из обитателей «Дома» казались мне оперативными божествами; отличать божество от убожества я научился гораздо позже — в некоторых случаях слишком поздно.

В азарте, риске, увлеченности работой, принадлежности к Ордену, казалось, что КГБ — отдельно существующее царство непорочных рыцарей. О том, что тогда творилось в обществе, мы знали немало. Речи вождей, пресса, назидания начальников, Моральный кодекс строителя коммунизма воспринимались нами так же, как и всеми другими хоть сколько-нибудь думавшими гражданами огромной нескладной страны. Но Орден казался нам самостоятельной частью гниловатой системы, и думалось, что он призван исправить ее «отдельные, порой встречающиеся» недостатки.