26 марта 1933 года РКИ и президиум ЦКК, проверяя работу отдельных организаций в этой области, констатировали наличие» и продолжение той же самой недопустимой практики и категорически потребовали ее прекращения. В этом постановлении указывается, что РКИ и ЦКК приняли к сведению заявление Союзсельмаша в лице т. Борисова о том, что разработана и с апреля месяца будет внедрена в производство так называемая унифицированная упаковка всех отгружаемых комбайнов.
Что же происходит в действительности? В действительности 18 января Череватенко издает внутриотдельскую инструкцию, которая содержит в себе указания о том, как нужно производить «раздельную» и «некомплектную» отгрузку. Оказывается, Череватенко делает этот явно антиправительственный, противозаконный шаг на основании постановления технического совещания, которое происходило в кабинете Дика, заместителя директора завода по технической части, под его председательством и было утверждено директором завода Шабашвили.
Таким образом руководство завода — Шабашвили, Дик, начальник комбайнового цеха Заходяченко, в сущности говоря, составляют, да позволено будет так сказать (с оговоркой о том, что на скамье подсудимых сидят не классовые враги, а наши люди), — составляют настоящий «заговор» против этого закона, направляя все свои усилия и старания на то, как бы обойти этот закон. Но свои преступные действия они пытаются замаскировать, хотя это им не очень удается. В самом деле, к чему сводится эта маскировка? К чему сводится их аргументация? Она сводится к рассуждению о том, что постановлением правительства запрещена некомплектная отгрузка, а у них отгрузка не некомплектная, а раздельная, с разрывом всего лишь в два дня. Но всем ясно, что это рассуждение надумано, что этим рассуждением подсудимые пытаются замаскировать подлинные свои преступления. Под прикрытием этой «теории» о раздельной отгрузке нарушают закон и Заходяченко, и Череватенко, и Кобрисов, и Кордик. Это основная группа заводских работников, виновных в нарушении указанного выше постановления правительства.
Но на заводе сидит Ремеров, являющийся уполномоченным Сельхозснаба, функции которого заключаются в том, чтобы специально наблюдать за правильной отгрузкой комбайнов. Что это означает для Ремерова? Это означает обязанность наблюдать за тем, чтобы производилась отгрузка так, как требует закон, как требует правительство А как правительство требует отгружать? Комплектно. А комплектно — значит нераздельно. А нераздельно — значит комбайн должен отгружаться вместе с мотором, вместе с магнето, вместе с карбюратором, вместе со свечами. А как же быть с хищениями в пути? О хищениях нужно подумать. Нужно позаботился, чтобы их не было. Нужно отгрузку организовать так, чтобы не было хищений. Это обязанность завода. И это вполне возможно осуществить. Ведь 26 марта т. Борисов, возглавляющий эту систему, заявил, что с апреля месяца комплектная отгрузка по унифицированной системе упаковки будет внедрена в производство и обеспечена полностью.
В чем же здесь дело? Дело в том, что Ремеров, вместо того, чтобы воспретить некомплектную отгрузку, раздельную отгрузку, идет по линии наименьшего сопротивления. Он точно так же попадает в общий фарватер этого плавания и лавирования вокруг да около советских законов, а по существу против советских законов. Что он делает? Вы это помните из судебного следствия.
Вчера защита, анализируя переписку Ремерова, хотела доказать, что он боролся против некомплектности. Я целиком присоединяюсь к этому утверждению с маленькой только оговоркой: Ремеров боролся, но лишь путем переписки. Это верно, но это борьба бумажная, переписочная борьба, а следовательно, это не борьба. Во всяком случае на языке государственного обвинения это не борьба, а бумагомарание.
То, что Ремеров с кем-то переписывался, нас ни в коей мере не убеждает, что он действительно боролся, тем более, что если рассмотреть эту переписку по существу, го в ней нельзя найти возражений против некомплектной отгрузки. В лучшем случае здесь можно найти лишь попытки ослабить вредоносные последствия этой некомплектной отгрузки, попытки придумать кое-какие паллиативные средства, чтобы скорректировать, смягчить тот вред, который неизбежно получался от практики некомплектной отгрузки комбайнов.
Но у нас есть другая переписка, которой защита вчера не касалась и которая говорит прямо о том, что Ремеров очень серьезно беспокоился о результатах этой практики. Но и эта переписка ни в коей мере не защищает Ремерова именно потому, что Ремеров фактически ничего не делал, если не считать этой двусмысленной переписки, для прекращения этой критики. Почему? Сказать определенно затрудняюсь. Может быть, не сумел, может быть, не хотел. Может быть, и то и другое: и не сумел и не хотел. За «не хотел» он подлежит наказанию. За «не сумел» ему можно несколько смягчить наказание…
В чем мы обвиняем Дика? Дика мы обвиняем в том, что он, — как технический директор и как заместитель директора завода, явился инициатором этой идеи о том, чтобы рассматривать ту раздельную, некомплектную отправку, как комплектную отправку при условии двух-трехдневного разрыва в сроках отправки комбайнов и магнето.
Это, конечно, был первый шаг к тому, чтобы сорвать постановление правительства. Дик сорвал это постановление, и Дик должен за это нести полную ответственность. С отгрузкой комбайнов, правда, были некоторые затруднения. Но Дик не пытается найти какой-нибудь иной способ и средства для выхода из затруднений. Даже тогда, когда Денисенко выдумал какой-то щиток к магнето и Дик признал, что нужно было только ввести некоторые изменения в этот щиток, понадобилось два месяца для того, чтобы ввести эти изменения, но изменения так и не были сделаны. Во всяком случае мы не могли установить, что этот щиток был введен в действие.
Это свидетельствует о том, что если даже допустить, что Дик не хотел срывать постановления правительства, он просто этому вопросу не придавал того значения, которое он должен был ему придавать. Если принять объяснение Дика так, как он говорил, то он этого не делал, в лучшем случае, будучи слишком, увлеченным производственными процессами. Но наше хозяйство таково, что нельзя быть, как говорил Кузьма Прутков о специалистах, «односторонним, подобно флюсу». Наш советский специалист должен видеть дальше того участка, на котором он стоит, советский техник должен быть передовым, активным строителем социалистического хозяйства; он должен знать, что ничего не будут стоить наши успехи на производстве, если результатами этих успехов не могут воспользоваться в колхозе, МТС, совхозе, во всей стране.
Этой стороне дела Дик не уделял должного внимания. Это в лучшем случае. Он не осуществлял контроля за своевременной отправкой комбайнов с завода, за соблюдением им же установленного условия двух-трехдневного разрыва. Я убежден, что если бы эти два-три дня разрыва соблюдались, то все равно путаница была бы неизбежной. Но на заводе «Коммунар» эта путаница удесятерялась.
Защита, вероятно, недоумевает, почему эта путаница была бы неизбежной. Потому, что у нас нет никакой гарантии, что посланные с разрывом в два-три дня магнето придут, во-первых, к началу, вовремя, как и комбайны, к уборке, а во-вторых, подойдут к данному комбайну. Никакой гарантии. Тем более, что ряд свидетелей-техников очень авторитетно и весьма убедительно доказал, что магнето — дело довольно капризное. Дик не опроверг ни одного из утверждений ни Синицына, ни Годуванова, ни Жиделева. И особенно я обращаю ваше внимание на тот поединок, который произошел между старым производственником инженером Диком и молодым рабочим Годувановым, который показал суду, что тут есть особенности, которые не позволяют обезличивать магнето и которые требуют, при обезличке этих магнето, на местах от сборщиков такой квалификации, при которой только и можно было позволить себе такой рискованный метод отгрузки, а этой-то квалификации у наших сборщиков на местах и нет. Подсудимый Дик не доказал обратного. Он не смог опровергнуть показаний Годуванова. Он пытался это сделать вчера, когда мы не могли уже допросить Годуванова, но и вчера его показания были так жалки, что стыдно было за старого производственника. Ясно было, что Дик просто притягивал некоторые доводы за волосы.