Теплов — это человек случайный в партии, примазавшийся к партии. Он попадает в атмосферу лжи, подлогов, взяточничества, казнокрадства, хищений. Как он на все это реагирует? Наталкиваясь на преступление, он предпочитает «потолковать» с Ширяевым вместо того чтобы взять преступника за шиворот, как и полагается коммунисту, разоблачить его. Почему он этого не делает? Потому что он не коммунист, потому что в нем под маской коммуниста скрывается настоящий обыватель. Этот коммунист пал до того, что держал на ипподроме беговых лошадей, используя свое ответственное положение в личных, корыстных интересах.

Теплов сам признал ряд своих злоупотреблений, хотя и сделал затем попытку несколько опорочить следствие указанием на якобы неправильные действия следователя Захарова. Но мы вызвали следователя, под руководством которого велось следствие, и утверждения Теплова были полностью опровергнуты.

Можно считать установленным, что обвиняемый Теплов свои показания давал — вполне свободно и что этими показаниями он достаточно изобличается в преступлениях, предъявленных ему на суде. Его показания совпадают с показаниями обвиняемого Топильского и обвиняемого Лаврухина; совпадают и с тем, что «оказывал обвиняемый Ширяев об отчислениях, перечислениях, о том, что все это шло в общий котел, что часть шла на действительные расходы, а часть — на другие расходы: полулегальные, нелегальные и т. д.

Ведь нельзя же допустить, что этот человек мог сознательно затягивать петлю на шее ни в чем не повинного своего товарища, только якобы в угоду следователю, уступая просьбам следователя. Такой поступок мог бы допустить только окончательно падший человек, какое-то чудовище, а не человек, а Теплова таким чудовищем представить себе никак нельзя. По случайности, rio небрежности, по неряшливости мог прихватить в своих показаниях другого человека, это еще можно допустить. Но сознательный оговор… Я этого не допускаю, так как для такого допущения нет решительно никаких оснований.

Версию Теплова, выдуманную здесь, на суде, я решительно отвергаю. Теплов признал, что в октябре он получил аванс и сделал отчисление, что второй аванс он получил в ноябре и тоже сделал отчисление и что в третий раз отчислил 240 млн. руб. Теперь он это отрицает, говоря, что никаких ордеров он не получал, что их и в природе не было и что он их вовсе не видел. Но бросается в глаза одна странность: он назвал ту самую сумму, что называл и Топильский, говоря о получении от Теплова денег, — те же 400 млн. руб. Как же это они называют одну сумму? Как объяснить такое совпадение? Случайность? Нет не случайность. Одна сумма названа потому, что один давал, а другой брал эти деньги. Теплов «отчислил» эти 400 млн. Топильскому. Он сам говорит об этом, и т. Кузнецов это подтвердил. А т. Кузнецову мы не можем не верить. Теплов передачу денег Топильскому объяснил тем, что его «тянули», что у него «вымогали», что его поставили в такие условия, при которых нужно было это сделать, нужно было дать, отчислить, как деликатно выражались Теплов и другие из этой теплой компании. Но давая или «отчисляя» в пользу одних, он тотчас брал или «начислял» в свою пользу. Сам давал взятки, сам и брал взятки. Теплов все это, в сущности говоря, признал. Обвиняемый Теплов по этому поводу совершенно откровенно здесь говорит: когда с меня потребовали, а я не отчислил, то меня хотели убрать, а не убрали только потому, что когда я получил 750 млн. аванса, я из них отчислил 240 млн. руб. Это совершенно совпадает с тем, что говорят и Янковский и Топильский. Важно отметить, что Янковский не связан ни с Топильским, ни с Тепловым. Это нас еще более убеждает в том, что обвиняемый Теплов действительно отчислил в пользу «Центра» известные суммы. По собственному признанию обвиняемого Теплова, он такую же систему «отчислений» применял по отношению и к своим контрагентам, накладывая на них суммы, уплаченные «Центру», т. е. применял систему взяточничества, введенную обвиняемым Топильским.

Будучи членом партии, обвиняемый Теплов опозорил высокое звание партийца. Он должен был твердо стоять на своем посту, а он со своего поста ушел в логово врагов и мародеров и стал заниматься сам таким же мародерством.

Что касается отчетов, то их он представлял лучше и более правильно, чем другие, а все-таки трех миллионов рублей и у него не хватает. Покажите эти три миллиона, положите их на стол, и суд тогда скажет: «Да, этих денег вы, обвиняемый Теплов, не присвоили и расстрелу не подлежите, а пока вы этого не доказали, пока вы не отчитались в трех миллионах, мы имеем право говорить о присвоении этих сумм».

Если мы строги к людям, присваивающим государственные средства, тогда, когда они находятся не в нашей среде, то к людям, которые стоят в наших рядах, мы должны быть еще более строгими, мы должны быть беспощадными.

Теперь я перехожу к обвиняемому Позигуну. С самого начала и до самого конца следствия Позигун утверждает, что он невиновен. Это утверждение его такое настойчивое, такое твердое, оно обязывает к особой осторожности и особой тщательности в деле проверки доказательств. Обвинение при этих условиях должно представить неопровержимые доказательства вины обвиняемого, противопоставить утверждениям факты и конкретные данные, способные выдержать самую суровую критику. Есть ли у нас эти данные в отношении Позигуна? Я считаю, что есть.

Установлено, что Позигун — он сам не отрицает этого — бывал на собраниях, где обсуждался вопрос о Юго-восточном обществе, и, конечно, знал все, что там говорилось. Позигун знал о целях этого Юго-восточного общества. Позигун знал и об отчислениях. Я должен оперировать следующими фактами: о том, что отчисления были, говорят и кричат многие факты, я их излагал суду тогда, когда говорил о Топильском, Теплове и других обвиняемых. Если эти отчисления были и если то, что говорит об этом Топильский, верно, а это подтверждается показаниями Лаврухина и Ширяева, то странно, что об этих отчислениях ничего не знал Позигун. Этого быть не могло, и этого, конечно, не было. Сам Топильский говорит об этом в своем показании 5 октября «Обо всех махинациях, знали я и Позигун».

Отсюда я делаю вывод, что поскольку отчисления были, а это доказано, поскольку в этой части показаний об отчислениях Топильский говорит правду, а это подтверждается объективными данными, поскольку он в этих же показаниях говорит о том, что Позигун знал обо всем этом, и, судя по тому, что он подписывает ширяевские отчисления и перечисления, он действительно должен был знать об этих «фокусах», об этом замаскированном виде отчислений, — из этого всего я делаю вывод, что Позигун об этих отчислениях знал, так как был близок к Топильскому, и это подтверждает и Минкин.

Следовательно, можно считать доказанным, что Позигун об этих отчислениях знал Можно ли, следовательно, не сделать необходимых выводов, вспоминая, например, о тех безобразиях, которые творились на ипподроме, о появившихся у частных владельцев беговых лошадях, об этом расхищении государственных лошадей, на что обратили внимание Евреинов, Нечаев и Теодорович? Можно ли выбросить из памяти записку Теодоровича, в которой говорится, что Позигун не сообщил ни разу о донесениях Евреинова, о том безобразии, которое творилось с лошадьми? Наоборот, недели за три до ареста, когда от него потребовали разъяснения по поводу лошадей, он доложил, что слухи неосновательны, все это, мол, одни сплетни.

Что это такое? Чем это можно объяснить? Это объяснить можно только тем, что та близость, которая была между Позигуном и Топильским, между Позигуном и Рождественским, близость, которая его приводила на квартиру то к одному, то к другому, близость, которая позволяла ему интимно беседовать, несмотря на свою принадлежность к коммунистической партии, с этими спекулянтами на тему об организации Юго-восточного общества, эта самая близость толкала его на путь лжи, когда он сообщил Теодоровичу, что все спокойно, в то время, когда нужно было бы кричать, так как творившиеся у него под носом безобразия переходили всякие границы. Евреинов говорит, что он неоднократно докладывал Позигуну о симбирских лошадях, об этой безобразной истории, когда этих лошадей привезли от имени секции и разбазарили по частным рукам, расхитив, таким образом, ценное государственное имущество и нарушив советский закон. Евреинов говорил, что у него создалось впечатление, что Позигун покрывает Топильского и Рождественского. Этот факт говорит о многом, и так просто отмахнуться от него Позигун не имеет никакого права. Из записки Нечаева мы видим, что часто при входе его в кабинет к Позигуну, когда там были Топильский и Рождественский, разговор смолкал, а ведь Нечаев был ближайшим помощником Позигуна. Эти разговоры были во время ревизии секции, и характерно, что, когда появлялся Нечаев, эти разговоры смолкали. Этих фактов, как слов из песни, выбросить нельзя.