Возросший «политический вес» ОНУ не мог не вызвать конфликта между начальником этой структуры и директором завода. В фонде Свердловского РК ВКП(б) ГОПАПО хранятся документы, свидетельствующие о продолжительном противостоянии между директором завода Побережским и его помощником по кадрам Морзо. Суть достаточно типичного для того времени конфликта проста: директору для выполнения плана нужны квалифицированные кадры из числа рабочих и инженеров, его помощнику необходимо найти и уволить лиц сомнительного социального происхождения, зачастую тех же самых, в которых нуждается директор. Анализ взаимоотношений между Побережским и Морзо мог бы стать отдельной темой для исследования. Нас интересует другое. Этот конфликт во многом проливает свет на участие ОНУ в массовой операции. Морзо в 1937 г. уже не довольствуется просмотром анкет и запросами. Он начинает вести допросы в специально отведенной комнате. Это ставил ему в вину на заседании бюро Сталинского РК ВКП(б) Побережский:

Сам Морзо 9 января 1938 г. так пояснял свои действия:

Очевидно, что гордость начальника отдела кадров за правильно выявленных врагов несколько лукава, более вероятно то, что именно на основании его списков, переданных НКВД, аресты и производились. В том же фонде был обнаружен список уволенных с завода им. Сталина[328]. Из 304 человек 15 было арестовано. Аресты шли с декабря 1937 г. по апрель 1938 г., в связи с чем можно предположить, что список был предоставлен органам НКВД не позднее декабря 1937 г. (в деле нет точного указания времени составления списка и времени увольнения). С этим, возможно, связан достаточно низкий процент «попадания» людей в список арестованных. Масштабы репрессий в 1938 г. уступали масштабам 1937 г. Тем не менее, есть свидетельства того, что именно этот список был задействован при арестах. Пять фамилий из числа арестованных в списке уволенных идут подряд (не в алфавитном порядке). Авторство Морзо очевидно — к тому времени он еще не ушел с завода. Если вспомнить о данных, которые он приводил на бюро райкома 9 января 1938 г., становится очевидным и то, что этот список далеко не первый.

Примечательно, что среди арестованных нет людей, которые прошли через «тройку». По отношению к большинству из них (13 человек) дела были прекращены в 1938–1939 гг. за недоказанностью обвинений.

Таким образом, на сегодняшний день можно считать, что списки, составляемые ОНУ, использовались НКВД, но ограниченно. Во всяком случае, пока не будет найдено более пространного списка ОНУ, совпадающего со списком репрессированных, говорить о массовом применении материалов ОНУ в практике НКВД преждевременно. Косвенные свидетельства этого есть[329], но как эти данные употреблялись и обрабатывались в дальнейшем — неизвестно. Основным итогом деятельности ОНУ было массовое увольнение людей с заводов по политическим мотивам. Иными словами, в ходе операции ОНУ продолжали выполнять те же функции и применять те же процедуры, что и до августа 1937 г., с той лишь разницей, что теперь их деятельность была более активной в отношении работников и эффективней в борьбе с дирекцией заводов.

Подведем итоги. Рассмотренные нами советские органы власти были отстранены от проведения операции. В условиях, когда официальная должность человека слабо соотносилась с реальными политическими ресурсами, приходилось спешным образом искать стратегии поведения, которые помогли бы выжить в данной ситуации. Трагедия представителя власти заключалась в том, что какого-то спасительного рецепта не существовало. В ситуации, когда закрытая от посторонних глаз деятельность НКВД подчинялась собственной логике и ритмам, среагировать правильно, найти спасительный выход было крайне сложно. Тем не менее, определенные «движения», имеющие одну цель — самосохранение, власть совершала. Различный набор действий таких разных структур, как Советы, прокуратура и ОНУ, можно условно обозначить как действия «свиты». Несмотря на разнонаправленность действий, все они в той или иной степени пытаются приобщиться к проводимому репрессивному курсу. На наш взгляд, наиболее автономной от НКВД структурой являлась прокуратура. По всей видимости, эта автономия во многом обеспечивалась благодаря прикрывавшему ее Вышинскому. Остальные властные органы не могли похвастаться выжившим во время террора и, в конечном счете, победившим начальством. Прокуратуре же удалось распознать изменение ситуации задолго до завершения кулацкой операции, изменить тактику с тем, чтобы впоследствии обрушиться на своего конкурента — НКВД.

Отделы найма и увольнения стояли ближе всех к проводимой операции. Их участие в этой «свите» больше напоминает роль «оруженосцев», которые почувствовали фавор своего патрона. Используя силу НКВД, они пытаются решить свои властные проблемы на локальном, заводском уровне. В отношении рабочих их действия выразились в массовых увольнениях по политическим мотивам.

Чащухин А.

Репрессии против рабочих Прикамья. 1937–1938 гг

Дело машиниста

«…В начале 1936 года у паровоза № 935 только что прошедшего среднего ремонта [так в документе. — А. Н.] из г. Ташкента на разъезде „Косой“ при спуске на Губаху на стоянке, прошибло заднюю пробку покоробило потолок топки получилась течь анкерных болтов в результате чего я при отъезде из депо зная о недоброкачественности пробки не настоял на ее перемене выехал из депо.

2) Летом 1936 г. (месяц забыл) у этого же паровоза № 935 разрушилась крыша цилиндра с правой стороны передней машины в результате того что у этой крыши имелся надлом-трещина на 75 %. Я хорошо зная об этом все же поехал на ней работать с ведома начальника депо Девина (арестован).

3) 6 февраля 1937 у только что вышедшего из капитального ремонта мощного паровоза ФЧБ № 1030 отпустил все дымогарные трубы т. е. получилась течь труб, путем длительного надувания в топку холодного воздуха. В результате потери заслонки надува во время хода состава в Губаху. За эту аварию я был с должности машиниста снят и вообще убран с работы со станции Водораздельная. Поработав дней десять на шахте № 4 я был снова принят на старую должность машиниста…», — записал «признание» во вредительской контрреволюционной деятельности машиниста Павла Ивановича Лукиных следователь НКВД в 1937 году[330]. В настоящее время нет возможности установить, было ли признание П. И. Лукиных произнесено им самим под давлением следователя, или оно было сочинено в кабинетах НКВД и дано подследственному лишь на подпись, а сводку «диверсий» следователь составил на основании документов, поступивших в НКВД из депо ранее.

Для следователя эти записи в следственном деле становились бесспорным доказательством антисоветской вредительской деятельности допрашиваемого. Да Павел Иванович особо и не противоречил следователю, подписывая «изобличающие» его показания.