— Что за человек?
— Рекомендован Центром, как опытный разведчик. Несколько раз забрасывался за линию фронта на короткие сроки, затем более двух лет был заместителем командира десантного спецотряда «Москва», действовавшего в глубоком тылу противника. По отзывам — смел и решителен.
Медведовский раскрыл папку, достал из нее боевую характеристику младшего лейтенанта Фазлиахметова, положил перед генералом. Всего полстранички машинописного текста.
— И никаких недостатков? — недоверчиво прищурившись, спросил заместитель начальника штаба фронта, отодвигая прочитанную бумагу на край стола.
— Они, товарищ генерал, в прошлом — недостатки Фазлиахметова. Поэтому не счел необходимым…
— А вы все-таки доложите. Бютов — район особый.
Майор снова раскрыл папку и передал генералу несколько скрепленных листков.
— Вот тебе и раз! Достоинств на одну страничку не хватило, а недостатки на пяти едва уместились. Присядьте, Медведовский, я прочту…
Те пять страничек были частью докладной записки офицера, который по заданию Центра анализировал боевую деятельность спецотряда «Москва». Главным образом за период, когда отряд возглавлялся Фазлиахметовым, замещавшим вызванного на Большую землю командира. Автору докладной записки Фазлиахметов явно не понравился: чрезмерно горяч, лезет на рожон, вместо того чтобы заботиться о глубокой конспирации, одержим всевозможными идеями, выходящими за рамки задач, поставленных отряду.
Далее шли примеры, доставившие генералу несколько веселых минут.
«…Марьиногорским товарищам Фазлиахметов поручил похитить у немцев газогенераторный трактор, а тальковской группе — раздобыть броню, так как он решил любой ценой построить танк и держать его спрятанным в лесу на случай необходимости…
Потерпев неудачу с танком, Фазлиахметов принялся сооружать катапульту, которая, по его замыслу, должна была метать четырехсотграммовые толовые шашки на расстояние до тысячи метров. И снова подпольщики из Марьиной Горки и Тальки были подняты на ноги, чтобы найти пригодную для катапульты пружину…
По приказанию Фазлиахметова в отряде рисовались плакаты, карикатуры на гитлеровцев, которые затем засылались в гарнизоны противника и вывешивались на видных местах. Под рисунками всегда указывалось: «Издание десантного отряда Красной Армии…»
Будучи, как видно, человеком объективным, составитель докладной записки счел необходимым отметить, что Фазлиахметов, хоть и позволяет себе недопустимые для разведчика горячность и пренебрежение конспирацией, тем не менее обладает сильной волей, подлинным бесстрашием и имеет значительный личный боевой счет. Участвовал в спуске под откос тринадцати эшелонов с боеприпасами, техникой и живой силой противника. Взорвал важный железнодорожный мост. Неоднократно руководил подрывными группами при налетах спецотряда на склады авиабомб и бензохранилища гитлеровцев. Из местного населения, участвовавшего в борьбе с фашистскими оккупантами, организовал надежные и активные разведгруппы в Марьиной Горке, на станциях Талька и Осиповичи, «хотя две последние не входили в его зону…».
— А что, строгий, дотошный ревизор! — констатировал генерал, вновь скрепляя просмотренные листы и передавая их Медведовскому. — Но до чего же великолепны недостатки у этого младшего лейтенанта, не правда ли? Где он сейчас?
— С группой. Всю неделю занимались напряженно, я им передышку сегодня устроил. Пригласить к вам?
— Я, пожалуй, сам к ним схожу.
Подходя к землянке разведчиков, генерал услышал песню:
Это пели Фазлиахметов и его боевые друзья…
И та же полюбившаяся фронтовикам песня зазвучала вдруг где-то в ликующей толпе ветеранов войны, собравшихся у Большого театра. Песня ширилась, вбирая в себя все новые и новые голоса, и «молчаливым» тоже захотелось подхватить ее. Но тут они увидели улыбающегося человека, который направлялся явно к ним и метров за девять раскинул руки, чтобы с ходу, по-братски обнять кого-то.
Сделав вид, что не узнал подошедшего, Фазлиахметов строго спросил:
— Зачем вы сюда пришли?
Улыбка на лице человека сменилась озабоченностью, и он хмуро ответил:
— Иду в Бортны за семенами табака.
— А я Сеня, — сказал Фазлиахметов.
Лишь после такого «ритуала» они бросились друг другу в объятия, довольные тем, что не забыли когда-то очень важного для обоих диалога. В мае 1943 года только тот, кто на закате заранее назначенного дня шел мимо избушки лесника в двух километрах западнее Попова Гряда «в Бортны за семенами табака», мог быть признан своим — посланцем Большой земли. И только спросивший: «Зачем вы сюда пришли» — и назвавшийся Сеней действительно был ожидавшим встречи представителем десантного разведывательного спецотряда «Москва».
2. Выбор псевдонима
В просторной землянке, отведенной группе Фазлиахметова, было тепло и уютно. Расположившись вокруг стола из свежевыструганных досок, разведчики подпевали патефону, но при появлении генерала лихо вскочили со своих мест. Их командир, пожалуй, такой, каким и представлял его себе заместитель начальника штаба фронта, порывисто шагнул вперед для доклада. Кто-то потянулся к пластинке на патефоне.
— Не надо! С душой поет, и голос приятный, — сказал генерал, одним жестом останавливая и доклад, и прекращение песни. Где шинель повесить? Чайком угостите?
«И я, и все, кто был тогда в землянке, — вспоминает Фарид Салихович, — думали, что такой гость начнет проверять нас, экзаменовать. А он присел к столу, к песне прислушался. Потом знак подал: ну-ка подхватывайте, мол, и сам запел негромко:
Затем пили чай, генерал расспрашивал про наших родных и близких…»
В тот вечер только раз коснулся заместитель начальника штаба фронта предстоящего разведчикам задания, спросив Фазлиахметова:
— Какой псевдоним выбрали?
Фарид назвал, теперь уже не помнит какую, фамилию с окончанием на «ский».
— Ой, не очень нравится. Люблю, когда псевдоним у разведчика со смыслом. А то недавно докладывают: старший разведгруппы — Щукарь. Нелепо! Так и видишь шолоховского деда на крючке. Вроде бы недобрый намек. Заменил! Я бы на вашем месте вот чью фамилию взял, — и генерал указал на висевший в землянке плакат с портретом Александра Матросова.
Фазлиахметов ответил, что сам ни за что бы не решился взять фамилию героя. Слишком ответственность высока.
— А ты решайся! Так и затвердим — Матросов.
И, круто меняя тему, обратился ко всем:
— Каких-либо личных просьб, вопросов ко мне нет?
— Товарищ генерал, — решился Фазлиахметов, — я второй месяц друга не встречаю. Александра Чеклуева. На той стороне?
— Чеклуев?
— Так точно. Мы с ним трижды выбрасывались в тыл, награждены одним приказом…
— Встревожился, значит? Это хорошо, что о товарищах думаешь. Все в порядке у Чеклуева. Это ведь ему Щукаря подсовывали. Заменили хорошим именем, и дела идут преотлично, — пошутил генерал. — Молодец твой Чеклуев! И в тебя верю, Матросов!
Ночь перед вылетом в глубокий тыл врага. Это почти всегда — заново прожитая жизнь, только месяцы в ней сжимаются в минуты, дни пролетают за несколько ударов сердца. Какие-то — за три, какие-то — за десять. Не по порядку в сложно запутанной очередности вызывает их память на повторный смотр.
…Явочная квартира. Вбегает лейтенант Морозов. Бледный, дрожащие губы едва шевелятся — слов не разобрать. Да возьми же себя в руки, докладывай! Оказывается, Прищепчик погиб. Сначала ранили его гестаповцы, потом окружать стали. Выждал разведчик, пока подошли они поближе. Выкрикнул какие-то слова, издали не расслышать, какие именно, рванул чеку гранаты и на разжатой ладони протянул подбегающим фашистам: нате, гады!