— Как скажете, — произнесла фея. — Ваше желание исполнено.

Утром Сергей уговорил его пойти позавтракать в кафе, и впервые за несколько недель Пауль снова оказался среди людей. Сергей рассказывал про Белград, они болтали о знакомых, сплетничали о коллегах, словно все было нормально, и Пауль радовался, что Сергей не вспоминает вчерашний вечер. Только в самом конце, когда Сергею пора было на какую-то встречу, он спросил:

— Мне зайти сегодня вечером?

На самом деле в эту ночь Пауль, успокоенный присутствием Сергея, спал чуть больше трех часов подряд, чего с ним давно уже не было. И все-таки он ответил:

— Спасибо, но давай созвонимся позднее. У меня такое чувство, что после нашего вчерашнего разговора мне намного лучше и я наконец-то могу все спокойно обдумать. Наверно, это лучше делать в одиночку.

— Ну хорошо, если ты обещаешь не лежать в постели и не смотреть эти дерьмовые сериалы.

— Обещаю, — ответил Пауль и удивился, насколько он уверен, что сможет сдержать свое обещание. В это утро его больше не тянуло в болото из «Старски и Хутча», медовых сухариков и пива. Наоборот, он был рад купить человеческую еду, открыть окна в квартире, послушать музыку и перекинуться на лестнице парой слов с соседями.

В среду — на плите варились картошка и спаржа, из кабинета доносился скрипичный концерт Моцарта, а на заднем дворе дети с громкими криками играли в футбол — Пауль решил на некоторое время отложить свой сценарий, пока он не сможет отстраненно, со свежей головой вернуться к нему. Но в течение вечера и на следующий день он все чаще ловил себя на вопросе: какое, собственно, отношение имеет к нему вся эта история? Он что, безработный? Он сам из-за этого отправился бы в Сибирь? И разве сегодня еще есть люди, которые ищут золото? А если есть, то сам он знает таких? В сущности, у него обо всем этом нет никакого представления. Что он напридумывал?

Они с Сергеем каждый вечер разговаривали по телефону о том о сем, о всяких мелочах, Сергей интересовался здоровьем Пауля, а Пауль отвечал, что чувствует себя с каждым днем все лучше, и это действительно было так. В конце недели он в первый раз снова пошел в Киноакадемию, а потом с несколькими студентами отправился в пивную. Там его внимание привлек мужчина за соседним столиком, который весь вечер просидел над одной кружкой пива и оглядывался всякий раз, как открывалась дверь. Его друзья обсуждали новые фильмы, а ему все не давал покоя мужчина за соседним столиком. Одна кружка пива почти за два часа — или у нею мало денег, или он не хочет опьянеть. Потому что ждет кого-то, с кем должен обсудить что-то важное? Жену? Любимую женщину? Недавнюю знакомую? Сколько раз он, Пауль, раньше вот так же в каких-то пивных ждал Бетти, когда она официально еще была с другим. Он хорошо знал это ожидание — взволнованное, наполненное предвкушением радости и одновременно страха, будет ли все так же, как в прошлый раз.

— Здорово, что ты снова появился, — сказал на прощание один из студентов, когда они вышли на улицу.

— До завтра! — крикнули остальные и помахали руками, потом все разошлись в разные стороны.

Пауль решил пойти домой пешком, по пути он продолжал думать о первых месяцах с Бетти. Никогда раньше он не был так влюблен, он верил, что нашел женщину на всю жизнь, и думал, что больше ему не захочется даже посмотреть ни на одну другую. Все дым. Ладно, потом все изменилось, но ведь ни один фильм не тянется так долго.

Когда ночью он изложил Сергею по телефону свою идею, тот сказал:

— Ага, история про ожидание и влюбленность? Ну и что это за история?

— Просто состояние само по себе. Не хочу никакого особенного сюжета или каких-то поразительных эффектов, только точное наблюдение за необычной ситуацией.

— Необычная ситуация? Влюбленность в женщину, у которой есть другой?

— Но в конце они, разумеется, будут вместе.

— Разумеется. Могу я дать тебе совет? Через две недели садись снова за свою историю с золотоискателями. Вот это — история, причем хорошая. И прекрати нести чушь в духе Эрика Ромера.

— Я не думаю, что это чушь. Во всяком случае, как я себе представляю. Само собой, все происходит в Берлине, и в фильме будет этот особенный ритм города, пивные и бары, бильярдные, метро, турецкий рынок, задворки, все в таком бледно-голубом свете — у меня это уже прямо стоит перед глазами.

— У меня тоже, — вздохнул Сергей.

— Знаешь, в последние дни я понял, что история про золотоискателей не имеет ко мне никакого отношения.

— Даже если это так, история была захватывающая. И конечно же я очень рад, что тебе снова лучше и что твои страхи прошли, хотя страх наводить на людей скуку «состоянием в бледно-голубом свете» должен был бы остаться.

— Ну и пусть, пусть некоторым людям будет скучно. Главное, в этой истории я чувствую себя хорошо. И вообще, это всего лишь фильм. Никакому фильму не под силу изменить мир. А у меня еще достаточно времени, чтобы снять другие фильмы. Во всяком случае, сейчас вот такой незамысловатый спокойный моментальный снимок кажется мне самым для меня правильным.

— Ну-ну. Слушай, мне, к сожалению, пора собирать чемодан, завтра утром я снова должен быть в Белграде. Но через неделю я вернусь, и тогда мы спокойно обо всем поговорим. А ты пока не отказывайся совсем от старого плана.

— О’кей. Удачи, и постарайся не лезть на рожон там, в Белграде.

— Ну как раз это и не получится.

Положив трубку, Пауль покачал головой. Впервые ему стало ясно, что у Сергея, должно быть, проблемы. То, как фанатично Сергей бросался в каждый свой проект, как рисковал жизнью для своих фильмов, — это все-таки немножко истерично. И потом: шестичасовой документальный фильм об истории Белграда в двадцатом столетии — а немного поскромнее, конечно, нельзя? Он что, собирается показать всю войну в Югославии, а может, всю Европу, а лучше всего — весь мир? Конечно, это требует мужества, но не питается ли его мужество страхом, что он не отвечает чьим-то требованиям? Редакторов телевидения? Друзей? Родителей? Публики? Своим собственным? И пусть этот страх породил у Сергея перфекционизм, одержимость и определенную гениальность — разве страх его не сломает? И разве какой-то фильм, пусть даже шедевр, стоит того? Нет, нет — об этом надо как-нибудь поговорить с Сергеем, в конечном счете значение имеет только одно: получал ли ты удовольствие от жизни? А если при этом выходили только средненькие произведения — кого это мучает в гробу?

А потом Пауль поставил спокойный диск с Беном Уэбстером, заварил чай, сел на диван и не торопясь принялся размышлять о том, как он начнет свой фильм. Тот мужчина в пивной пил пиво или все-таки вино? Наверно, белое вино, оно более игристое, оно иначе выдает волнение, чем красное. И в названии его можно использовать. «Белые вина, темные ночи» или «Белое вино и черный хлеб» — может, женщина ест всегда только черный хлеб? Да ладно, бояться нечего, ему наверняка еще придет в голову что-нибудь замечательное.

Необходимая оборона

Вечером 14 сентября 2001 года Виктор Радек (названный в честь Виктора Хары, чилийского певца, убитого военной хунтой, которого мать Виктора обожала в молодости) сидел со своей подругой Наташей на диване роскошного номера в отеле «Кемпински» и в сотый раз смотрел по телевизору кадры, на которых самолеты врезались в здания Всемирного торгового центра. Потом выступал американский президент, клялся, что расплата придет. Потом — интервью с Бен Ладеном, где он заявлял, что священной войной хочет спасти исламский мир.

— Если он и дальше будет так спасать свой мир, скоро его совсем не станет, — сказала Наташа.

Виктор рассеянно кивнул. На завтра был назначен концерт, а он никак не мог решить, должны ли они выступать.

Он плохо представлял себе, чтобы завтра они пели «Любимая, давай еще немного выпьем».

Некоторое время они молча смотрели Бен Ладена, пока не зазвонил телефон. Виктор встал и подошел к письменному столу.