Потом царь, сын его и все присутствующие особы пошли в Успенский собор. Манифест был прочитан вторично. Духовенство и народ присягнули. Царевич учинил вторичную присягу… он причастился…. и тут же объявил о двух своих письмах, писанных им из Неаполя, будто бы по наущению Карла VI – одно Сенату, другое архиереям. Потом отвезли его в Преображенское.

В тот же день обнародован Манифест (VI-3).

4 начался суд.

Петр предложил несчастному следующие запросы, угрожая уже лишением живота:

1) Притворно намереваясь постричься, с кем стал советоваться и кто про то ведал?

2) Во время болезни царя не было ли слов для забежания к царевичу, в случае кончины государя?

3) Давно ли стал думать о побеге и с кем? с кем и для чего писал обманное письмо? Не писал ли еще кому?

4) В побеге, с кем имел переписку или сношение?

5) Поп Гречанин что, когда и где с ним говорил?

6) Какое письмо писал из Неаполя и кто из цесарцев принуждал его оное написать?

7) Объявить сие и всё, что есть на совести, или впредь не пенять.

Чрез 4 дня царевич подал ответы свои письменно же:

На 1 пункт.

Письма государя читаны были им Александру Кикину и Никифору Вяземскому – они советовали отречься от наследства, чего и сам желал, Кикин ему советовал идти в монастырь. Вяземский тоже. Кикин, отъезжая в Карлсбад, обещался найти для него какое-нибудь место. Фед.<ор> М.<атвеевич> Апраксин и Василий Владимирович Долгорукой (NB) ободрили его намерение идти в монахи. Князь Юрий Юрьевич Трубецкой – тоже.

Сибирский (кн.) дал ему денег – писем царя они не видали. Алексей пересылался с Кикиным через Барыкова тайно из опасения шпионов. Алексей писал духовнику о.<тцу> Якову и Ивану Кикину, объясняя, что идет в монахи по принуждению и пр.

На 2 <пункт>.

Отрекался от всяких слов и проч.

На 3 <пункт>.

О побеге советовался многократно с А.<лександром> Кикиным. – Решась на побег, объявил о том одному Ив. Афанасьеву и выехал, сам не ведая, куда укрыться, в Либау, свиделся с Кикиным, и они решились ехать в Вену.

На 4 <пункт>.

Что к нему писал только граф Шонбурн в Эренберг, приложив копию с письма Блеера, австрийского резидента при русском дворе, с ложными известиями о бунте войска, в Мекленбургии находящегося, и проч.

На 5 <пункт>.

Отрекается.

На 6 <пункт>.

Письмо в Сенат, также к архиереям Ростовскому и Крутицкому писаны им по принуждению Кейля, секретаря гр. Шонбурна. Письма сии писал прямо на бело, 8-го майя.

На 7 <пункт>. Объявил, у кого сколько взял денег (у Меншикова, у сенаторов, у Исаева в Риге и пр., всего около 6000 черв.<онных> и до 4000 руб.)… разные сплетни. Замешаны царевич Сибирский, Самарин. Василий Долгорукий и проч.

Петр учредил следственную комиссию. Алексей подал дополнительные признания. Он запутывает Федора Дубровского и Семена Нарышкина.

Начался розыск. Дворецкий И.<ван> Афанасьев показал, что царевич гневался на графа Головкина и его сына Александра, да на кн. Трубецкого за то, что навязали они ему жену чертовку, грозясь посадить их на кол и проч.

Федор Еварлаков донес на неохоту, с которой царевич ездил в поход.

Царевич оправдывался тем, что был пьян, когда то говорил – в прочем во всем признался.

Петр послал в Вену к резиденту Беселовскому с требованием объяснения касательно Кейля.

Девка царевича не была еще привезена.

У Кикина был подкуплен камер-паж Баклановский. Он подсмотрел указ, писанный в С. Петербург Меншикову о высылки Кикина. Баклановский тотчас бросился, дабы обо всем уведомить Кикина. Петр это заметил. Баклановский был схвачен, а курьер государев предускорил посланного к Кикину.

Петр на всех ямах учредил караулы. Никого не велено было пропускать без подорожной за подписанием государя или всего Сената.

В сие время другое дело озлобило Петра: первая супруга его, Евдокия, постриженная в Суздальском Покровском монастыре, привезена была в Москву вместе с монахинями, с ростовским епископом Досифеем и с казначеем монастыря, с генерал-маиором Глебовым, с протопопом Пустынным. Оба следственные дела спутались одно с другим. Бывшая царица уличена была в ношении мирского платья, в угрозах именем своего сына, в связи с Глебовым; царевна Мария Алексеевна в злоумышлении на государя; еписк.<оп> Досифей в лживых пророчествах, в потворстве к распутной жизни царицы и проч.

15 марта казнены Досифей, Глебов, Кикин казначей и Вяземский.

Баклановский и несколько монахинь высечены кнутом.

Царевна Мария заключена в Шлиссельбург.

Царица высечена и отвезена в Н.<овую> Ладогу.

Петр хвастал своею жестокостию: «Когда огонь найдет солому, говорил он поздравлявшим его, то он ее пожирает, но как дойдет до камня, то сам собою угасает».

Государственные дела шли между тем своим порядком. 31 генваря Петр строго подтвердил свои прежние указы о нерубке лесов. 1 февраля запретил чеканить мелкие серебряные деньги. 6 февраля подновил указ о монстрах, указав приносить рождающихся уродов к комендантам городов, назнача плату за человеческие – по 10 р., за скотские – по 5, за птичьи – по 3 (за мертвые); за живых же: за челов. – по 100. за звер. – по 15, за птич. – по 7 руб. и проч. Смотри указ. Сам он был странный монарх!

Жители Данцига из 140,000 ефимк.<ов>, наложенных на них с 1717 г., между тем собрали первую треть, и секретарь нашего посольства Людвиг Ланчинский писал о том Петру, который сделал о том свои распоряжения и писал 6 февраля Бестужеву и Ланчинскому (смот.<ри> о конв.<енциях> VI-50 в прим.<ечаниях>).

7 <числа> дал привиллегии купцам Савельеву и Томилиным.

Следствия и казни продолжались до 18 марта.

Петр роздал множество указов, касающихся торговли, монеты и проч.; золотые и штофные материи продавать разрешил до 1720 <года>.

Приказал ежегодно исповедываться, по праздникам ходить к обедне – под опасением штрафа от 5 до 15 руб.

Публиковано о целительных водах, открытых в Олонецком уезде.

Петр писал Бестужеву: «В княжеских маетностях, на кои имеет претензии принцесса Анна, хлеб опиши и перевези оный в Либаву».

Румянцову, посланному в Вену, приказано воротиться; за Афросиньей, находящейся в обозе царевича, послано.

11 февраля писал Петр к патриарху константинопольскому Иеремию о не перекрещении лютеран, кальвинистов и проч., в случае их обращения в православную веру, ибо иноземцы неохотно соглашаются на тройственное погружение.

Патриарх согласно с желанием Петра решил, что довольно тайны миропомазания, и в генваре 1719 <года> Петр о том обнародовал указ.

Между тем поручик Кожин прибыл из Астрахани с известием (?) о погибели Бековича. Петр отдал его под суд за ослушание. Кожин объявил в своем оправдании, что из Каспийского моря в реку Аму-Дарью нет исхода. Для сего Петр остановил суд (из любопытства) и послал его же, Кожина, с флота-поручиком к.<нязем> Василием Урусовым исследовать сие на месте.

(О Бековиче смот.<ри> Ежемесячн.<ые> соч.<инения> 1760 года.)

Неверность тогдашних географических сведений была главною причиною погибели Бековича. Петр послал его удостовериться, точно ли река Аму-Дарья имела прежде течение в Каспийское море, но отведена бухарцами в Аральское. Также слух о золотом песке прельщал корыстолюбивую душу государя. Более достойна его гения была мысль найти путь в Индию для нашей торговли. К несчастию Бекович был легковерен, упрям и не сведущ, и предприятие великое с ним вместе погибло. Бекович набрал в Казани эскадрон шведских пленных, дав над ними начальство маиору Франкенбергу (шлезвигцу). Б.<екович> имел уже при себе Крутоярский полк. Он взял в Казани же Пензенский; в Астрахани – Риддеровский; сверх того 1,500 яицк.<их> казаков, 500 гребенских, да татар 500. Из Астрахани пошел он в море, взяв с собою морских офицеров Лебедева, Рентеля, Кожина, Давыдова и штурмана Бранта. С ним был трухменец – Хаджи-Нефес (автор прожекта сего) и князь Саманов, персидский князек, из Гиляни (перекрест, живший в Астрахани и compère ou dupe de Hädji Nefese[39]).