Именно здесь стояло больше всего мин. Закрыть всю планету невозможно — для этого понадобилось бы создать конструкцию величиной с Юпитер, — поэтому особое внимание уделили наиболее вероятным векторам торможения. Теори сам потратил несколько дней, вычисляя такие маршруты. Сейчас минные поля контролировались им полностью. Источником помех был корабль из Группы Один, «Жертвоприношение ацтеков».
— 7sxq688N, подрыв, — прозвучал бесстрастный женский голос мины.
— Цель поражена. — Мужской голос был более взволнованным. Все эти мины были полностью разумными копиями свободных конвертеров, как и все аннигиляционные устройства. Мины были добровольцами и знали, что могут умереть. Впрочем, риторикой здесь никто не занимался. — 7sxq688N поразила цель. Удачи, 7sxq688N.
Недостаток эмоций восполнил капитан Ольски, физически находившийся на клаудшипе Остин.
— Достали ублюдка! — прокричал Ольски, чтобы его все слышали. — Отправили паршивца в ад!
Оперативный штаб отозвался сдержанным одобрением — одним вражеским крейсером меньше.
— Монитор, состояние.
— Группа Два… Группа Два разделяется… Либо выброс… — Задержка в миллисекунду. Теори знал — майор коррелирует одновременно миллионы показателей. — Три вектора. Один к Плутону. Один тормозящий. — Еще пауза. — Есть подтверждение. Ответвление к Урану.
Клюнули, подумал Теори. Мы их провели. Шерман атаковал Плутон, и противник среагировал на нашу уловку с Ураном. Мы их раскололи.
— Сколько их? Мне нужно знать, сколько кораблей идет сюда.
— Определяю… Так… четыре. Четыре крейсера. Занимаюсь идентификацией.
Плюс восемь из сопровождения «Жертвоприношения ацтеков». Минус один. Получается двенадцать. А вначале было двадцать пять.
И все-таки много, решил он. Но не слишком. Справиться можно. Особенно, если учесть, что он не атакует, а обороняется. Теори многому научился, анализируя сражение и гибель клаудшипа Сэндберга. При грамотном использовании клаудшипы представляли собой грозное оружие. Более мощное, чем крейсер Департамента.
— Сэр, через восемь минут Группа Два выйдет на маневровую скорость в позиции около Тритона.
Восемь минут. Контратака. Двойной удар. И если все получится, надеяться на затяжную осаду.
Сын и Дженифер Филдгайд. Его солдаты. Друзья. Весь его мир.
Он обязан защитить их.
— Хорошо, — сказал полковник Теори, обращаясь ко всем сразу. — За работу.
Глава восьмая
Система Нептуна
16:05, четверг, 3 апреля 3017
На Тритоне Дженифер Филдгайд собиралась навестить мальчика. В виртуальность они выходили редко. Мальчик был крайне застенчив. Даже не застенчив, а как будто оглушен. Иногда Дженифер казалось, что он на грани аутизма.
Поэтому встречались в квартире Теори. Точнее, в том виртуальном пространстве, которое Теори создал для себя и теперь для сына. Выглядело все тускло и невыразительно, и Дженифер каждый раз приносила с собой что-нибудь, чтобы немного оживить обстановку. Она взяла за привычку посещать рынок в Форке, где неизменно отыскивала какой-нибудь декоративный алгоритм или интересную виртуальную вещицу. Накануне ей посчастливилось отыскать нечто по-настоящему оригинальное. Дженифер заглянула в антикварную лавку, где обнаружила «аспектную» лампу. Алгоритм существовал одновременно в виртуальности и реальности. Присутствуя в гристе реальной лампы в гостиной Дженифер, он одновременно отражался в квартире Теори. Таким образом лампа находилась в двух местах сразу.
Винтажной лампе было триста лет. Триста лет назад человечество только-только начало привыкать к своей новой, тройственной природе. Многие поначалу хотели, чтобы их виртуальное окружение являлось точной копией реальной, физической среды, в которой жили их аспекты.
Мальчик молча наблюдал за Дженифер, пока она подыскивала для лампы подходящее место и устанавливала ее. За те несколько месяцев, что они были знакомы, он вообще не сказал ей ни слова. Иногда разговаривал с отцом, но только короткими повествовательными предложениями. Впрочем, за всем, что делала Дженифер, ребенок наблюдал внимательно. Его глаза напоминали ей моря символов, математических и каких-то еще, совершенно непонятных. Следя за ней, он поворачивал голову, и только так она определяла, что мальчик смотрит на нее. Когда девушка переходила в другую комнату, он шел следом на небольшом расстоянии и садился не сразу, а лишь после того, как становилась ясно, что она не уйдет сразу.
— Смотри. — Дженифер включила лампу. — Теперь у нас с тобой одинаковое освещение. Если я включу свет у себя дома, твоя тоже засветится. Ты всегда будешь знать, в гостиной я или нет, потому что когда я не в комнате, дом выключает свет.
Мальчик промолчал, но она не сомневалась, что он все понял. Ему никогда ничего не требовалось объяснять дважды. Оставалось только понять, имеет ли для него какое-то значение, что лампы существует в двух измерениях. Да и вообще, имеет ли что-нибудь для него хоть какое-то значение?
А может, ему это не дано?
Теори заверил ее, что дано. Забрав сына у его сумасшедшей матери, он провел полную диагностику. Мальчик был исключительно сложным конверьером — последняя модель искусственного интеллекта. Как и у всех свободных конвертеров, в нем сочетались качества человеческой личности и вычислительные и аналитические алгоритмы. Все свободные конвертеры были не только производными полуразумных компьютерных программ, но и инкорпорировали черты реальных людей.
Или, скорее, людей, существовавших и как аспекты, и как конвертеры, напомнила себе Дженифер. Физических людей. Были и «чистокровные» искусственные интеллекты — свободные конвертеры, представляющие собой только программы и не имеющие в предшественниках биологических людей, — но такие встречались редко и уступали в сложности своим гибридным братьям, хотя имели место и исключения. Кроме того, как рассказал Теори, чистокровные изначально программировались биологическими людьми, человеческая природа которых передавалась им иными средствами. Препарируйте нас, как вам угодно, но мы люди.
Но был ли этот мальчик — продукт чистокровной матери и гибрида во втором поколении — настоящим человеком? Года полтора назад, до начала войны, Дженифер ответила бы без раздумий.
Ни в коем случае.
Одно дело говорить о правах свободных конвертеров вообще, абстрактно, и совсем другое — общаться с ним непосредственно. Жутковато. Если уж без них не обойтись, то пусть остаются слугами, калькуляторами, базами данных. Как и многие, она считала в душе, что их стало чертовски много. Что может быть Мет и прав, вводя строгие правила их передвижения по гристу и размножения. Что может быть и Тритону, если он хочет и дальше оставаться цивилизованным местом, стоит ввести подобные ограничения.
И вот теперь мой бойфренд — свободный конвертер. А я нянчусь с его чудаковатым сынишкой.
Ты сама на это согласилась, напомнила себе Дженифер. Да и мальчик уже был для нее не чужим. Она даже воспринимала его как своего рода миссию. Если он человек, она пробудит в нем человеческое. Никто не скажет, что этому ребенку не хватило любви и внимания.
Она подавила внезапное желание протянуть руку и погладить его по голове. Ему не нравилось, когда его трогали. Когда она случайно касалась его, он не просто отстранялся, а буквально телепортировался к дальней стене.
Дженифер несколько раз включила и выключила лампу и улыбнулась мальчику.
— Я подумала, может, сходим сегодня в гости.
Он уставился на нее. Что там, в этих непроницаемых глазах? Надежда? Ненависть?
— Хочу, чтобы ты познакомился с моими родителями.
Он не шевелился. Ждет дальнейших объяснений и уточнений, подумала она.
— Мы познакомимся с ними, конечно, в виртуальности, — продолжала Дженифер. — Но в виртуальной части моего прежнего дома. То есть дома, где я выросла. — Никакой реакции. — Их зовут Ронда и Кеннет, — неуклюже закончила она.