15

Я никому об этом не говорила, но, когда я только приехала в Дублин, у меня была тайная фантазия, которая не давала мне сломаться в самые трудные минуты.

Я притворялась, что нас всех обманули, что тело, присланное в Ашфорд, принадлежит не Алине, а какой-то другой светловолосой студентке, которая удивительно на нее похожа. Я категорически отказывалась признавать, что зубные слепки, на сопоставлении которых настоял папа, полностью совпали.

Я бродила по Темпл Бар Дистрикт, охотилась за убийцей своей сестры и притворялась, что в любой момент заверну за угол и увижу там ее.

Она посмотрит на меня, ошеломленно и испуганно спросит: «Младшая, что случилось? Мама и папа в порядке? Что ты тут делаешь?» И мы обнимемся, рассмеемся, я пойму, что все было просто кошмарным сном и что он закончился. Мы выпьем пива, пойдем по магазинам, отыщем пляж на каменистом побережье Ирландии.

Я была не готова к смерти. Никто не готов к ней. Вы теряете того, кого любите больше, чем себя, и проходите короткий курс смертности. Каждую ночь вы лежите без сна, размышляя о том, действительно ли существуют ад и рай, ищете любые способы вцепиться в веру, поскольку просто не можете смириться с тем, что ваши близкие находятся так далеко, что не слышат шепота вашей молитвы.

В глубине души я знала, что это просто фантазия. Но она была мне нужна. И некоторое время помогала.

С Бэрронсом я фантазий не допускала. Я позволила ярости захлестнуть меня, потому что, как правильно заметил Риодан, она может стать отличным топливом. Моя ярость была плутонием. Со временем я бы мутировала от радиации.

А самое плохое в потере любимого человека — помимо агонии от невозможности снова его увидеть — в том, что вы так и не сказали. Несказанные слова преследуют вас, они издеваются, напоминая о том, что ты считал, будто у тебя впереди целая вечность. А ее нет ни у кого.

Здесь и сейчас, когда я стояла лицом к лицу с Бэрронсом, мой язык перестал шевелиться. Я не могла вымолвить ни слова. Несказанное забилось в рот пеплом, слишком сухим, чтобы можно было проглотить его, и душило меня.

А хуже всего было понимание, что со мной играют. Снова. Не важно, насколько реальным это кажется, я знала, что это не более чем иллюзия.

«Синсар Дабх» все еще не отпустила меня.

Я так и не ушла с улицы, на которой она убила Дэррока.

Я стою там (а то и лежу) перед К'враком и брежу, пока Книга делает со мной что хочет.

Все так же, как в ту ночь, когда мы с Бэрронсом попытались загнать ее камнями и она заставила меня поверить, будто я сижу на мостовой и читаю ее, а на самом деле это Книга сидела у меня на плече и читала меня.

Нужно бороться с этим. Я должна нырнуть в свое озеро поглубже и сделать то, что умею лучше всего, — идти вперед в нужном направлении, не думая о том, как все плохо. Но я смотрю на отличную копию Бэрронса и не нахожу в себе сил избавиться от наваждения. Не так быстро...

Есть пытки похуже видения обнаженного Иерихона Бэрронса.

Через минуту я потянусь к своему центру ши-видящей и развею иллюзию. Или через десять минут. Я прислонилась спиной к камину и со слабой улыбкой подумала: «Ну, давай».

Иллюзия Бэрронса поднялась на ноги, мускулы заиграли под кожей.

Боже, как он красив! Я оглядывала его с ног до головы. Книга проделала удивительно точную работу, вплоть до более чем щедрого мужского достоинства.

Но она неправильно воспроизвела татуировки. Я знала каждый дюйм этого тела. Когда я в последний раз видела Иерихона Бэрронса голым, он был покрыт красными и черными защитными рунами, а позже они украсили даже его руки от бицепса до запястья. Теперь татуировки были только на животе.

— Лажаешь, — сказала я Книге. — Но это была неплохая попытка.

Фальшивый Бэрронс напрягся и слегка подался вперед. Мне даже показалось, что он собирается на меня напасть.

— Я лажаю? — прорычал клон Бэрронса.

И зашагал ко мне. Мне было сложно смотреть ему в лицо, поскольку на уровне моих глаз прыгало нечто другое.

— Какое слово тебе непонятно? — мягко спросила я.

— Прекрати таращиться на мой член!

Ну да, это определенно иллюзия.

— Бэрронсу нравилось, когда я смотрела на его член, — сообщила я иллюзии. — Он был бы рад, если бы я таращилась на его член целыми днями и слагала оды о его совершенстве.

Одним текучим движением он хватает меня за воротник и вздергивает на ноги.

— Это было до того, как ты убила меня, имбецилка хренова!

Я невозмутима. Его близость как наркотик. И я его хочу. Я схожу с ума. Мне ни за что не удастся остановить этот обман.

— Видишь, ты признаешь, что умер, — парирую я. — И я не имбецилка. Имбецилка бы тебе поверила.

— Яне мертв. — Он бросает меня в стену и прижимается своим телом.

Мне так приятно прикосновение рук лже-Бэрронса, так важна возможность смотреть в иллюзию его темных глаз, что я едва чувствую, как моя голова врезается в стену. Это куда реалистичнее коротких видений в черном крыле Белого Особняка.

— Мертв.

— Нет.

Его губы так близко. Какая разница, что это не он? У иллюзии его губы. Его тело. Неужели один фальшивый поцелуй — это так много? Я облизываю губы.

— Докажи.

— Ты ждешь, что я буду доказывать, что не мертв? — недоверчиво переспрашивает он.

— Я ведь немного прошу. В конце концов, я тебя заколола.

Он упирается ладонями в стену по обе стороны от моей головы.

— Умная женщина не стала бы напоминать мне об этом.

Я вдыхаю его запах, пряный, экзотический, драгоценное воспоминание, благодаря которому я чувствую себя живой. Электрическое напряжение, всегда заряжавшее воздух вокруг Бэрронса, жужжит у меня на коже. Он обнажен, я прижата к стене, и пусть я знаю, что это козни Книги, мне трудно сосредоточиться на его словах. Он кажется таким настоящим. За исключением татуировок. Книга знала размер его пениса, но не смогла воссоздать тату. Маленький просчет.

— Впечатляет, — бормочу я. — Правда.

— Мне, на хрен, неинтересно, что вас там впечатляет, мисс Лейн. Меня интересует только одно. Вы знаете, где «Синсар Дабх»? Вы нашли ее для этого долбаного ублюдка-полукровки?

— О, вот это уже перебор. — Я фыркаю от смеха. Книга создала иллюзию, которая является ее продолжением, и спрашивает меня, где «Синсар Дабх».

— Отвечайте, или я вам голову оторву!

Бэрронс никогда бы этого не сделал. «Синсар Дабх» допустила еще одну ошибку. Бэрронс поклялся хранить мою жизнь и до конца остался верен этой клятве. Он умер, чтобы спасти меня. Он бы никогда не причинил мне вреда и уж тем более не убил бы.

— Ты ничего о нем не знаешь! — рычу я.

— Я знаю о нем все. — Он чертыхается. — Обо мне.

— Не знаешь.

— Знаю.

— Ерунда!

— Нет!

— Да!

— Нет! — Он громко выдыхает. — Проклятье. Мисс Лейн, вы меня, на хрен, с ума сводите.

— Взаимно, Бэрронс. И перестань ругаться, ты перегибаешь палку. Настоящий Бэрронс ругается не так часто.

— Я, на хрен, знаю, сколько именно долбаных «хренов» использует Бэрронс. Вы знаете его хуже, чем думаете.

— Прекрати им притворяться! — Я толкаю его в грудь. — Ты не он и никогда им не станешь!

— К тому же это было до того, как вы убили меня и решили заменить Дэрроком. Прошло меньше месяца! Сильно горевали, мисс Лейн?

Да как он смеет? Я состою из одного только горя. Ходячее горе и месть.

— К твоему сведению, ты был мертв три дня. И я ничего такого не делала. Убирайся отсюда. Уходи. Сейчас же. — Я отталкиваю его руки и проношусь мимо. — Я не стану обсуждать с тобой мотивы своих действий, поскольку тебя здесь нет. Это чересчур даже для меня.

Он хватает меня и рывком ставит обратно.

— Вам лучше поверить в то, что я здесь, мисс Лейн, и в то, что я убью вас. Вы не могли бы доказать свою верность — точнее, отсутствие таковой — более убедительно. Вы прыгнули на меня в тот же миг, когда Риодан сказал, что я опасен, и убили без промедлений...