Энн Фэннер, погруженная в сиюминутное удовольствие, забыла о прошлом и размышляла о будущем. Ближайшем прошлом и ближайшем будущем.

Оба эти периода времени были настолько близко, что мгновенно могли снова ввергнуть девушку из Бостона в страну ужаса.

Страну, расположенную так удобно близко.

Страну, спрятанную во мраке ночи.

И Смерти.

В темноте, опустившейся на берега озера Крэгхолд, когда солнце уже давно ушло за горизонт и плотный покров ночи опустился на землю, наблюдатель или одинокий прохожий с трудом смог бы разглядеть собственную руку, поднесенную к лицу. Как ни странно, на небе светила луна, но как-то удивительно. Ее огромные размеры и яркий свет были особенно заметны, когда она проплывала мимо мчавшихся темных облаков. В такие моменты невероятный мерцающий лунный свет заливал все вокруг и казался почти божественным светом. Нет, скорее дьявольским, потому что эти вспышки казались необычными и неестественными здесь, в задумчивых окрестностях озера. Высокий сучковатый кипарис, упавший этим утром, словно поверженный великан, продолжал лежать на берегу неподалеку от Крэгхолд-Хаус, как никогда напоминая какое-то существо из других времен, из другой эпохи. Настоящий деревянный динозавр — немой и неподвижный, который никогда не поднимется снова, чтобы расти дальше или убивать.

В лесу было тихо; деревья стояли мрачной, неясно очерченной массой, словно скрывшаяся в засаде армия, готовая к броску при новом появлении луны. Ни в чаще леса, ни в его окрестностях не слышалось ни сверчка, ни ночной птицы, ни четвероногого существа, роющего в земле нору или ямку. Казалось, эта земля вымерла навсегда и сюда никогда снова не придет весна, чтобы изменить все вокруг; что не только здесь, но и во всем Крэгмуре больше никогда ничего не будет.

Ничего, кроме ужаса и кошмаров и чего-то неведомого, что уже давно наполнило всю эту землю, навлекло на нее проклятие и окутало легендами, сделав ее совершенно непонятной для пришельцев.

Неожиданно, словно огромное жерло из света, на небе снова появилась луна, буквально залившая землю яркими серовато-серебристыми лучами, и в этот ее краткий проход от одной стены облаков до другой что-то появилось на скалистом берегу озера Крэгхолд. Это длилось всего лишь мгновение, и луна снова скрылась, но, если бы кто-то смотрел сейчас на тот берег, он увидел бы жутковатую одинокую высокую фигуру человека в плаще, словно призрак шагающую среди скал. Фигура эта внушала страх и ужас, и было в ней что-то нечестивое, дьявольское. Силуэт этой фигуры в плаще на фоне серого берега казался чем-то из потустороннего мира.

Когда луна снова высвободилась из плена облаков и появилась, как и прежде осветив землю, призрачной фигуры уже не было.

Вокруг было пустынно и безжизненно.

Человек — или то, что это было, — исчез.

Если бы кто-нибудь из постояльцев Крэгхолд-Хаус наблюдал это мимолетное видение, он был бы убежден, что видел Картрета — именно Картрета, этого таинственного человека, во время одной из ночных прогулок в одиночестве. При определенных обстоятельствах для человека такого типа вполне нормально так экстравагантно проводить ночь. В конце концов, что такого в ночной прогулке по берегу озера Крэгхолд?

Однако жители Крэгхолда и его окрестностей, особенно датские фермеры из долины за Лесом гоблинов, покачали бы головами, абсолютно уверенные в том, что высокой худощавой фигурой мог быть только один человек. Одно явление. Одно привидение.

Полковник Хендрик ван Руис.

Крэгхолдский призрак.

Призрак стал бродить в стенах замка со дня таинственной насильственной смерти полковника, и ничто не смогло бы заставить местных жителей изменить свое мнение. Никто из тех, кто издавна жил в Крэгмуре, не читал Шекспира, чтобы искренне одобрить предупреждение Гамлета Горацию. Им не нужны были ни какие-то особенные книги, ни высшее образование, чтобы понять суть и здравый смысл, заключенные в этих умных словах.

Действительно, много есть такого и на земле, и на небесах, «что и не спилось нашим мудрецам».

Энн Фэннер отправилась к себе спать.

Приятное собрание в зале было прервано на ночь; примерно в одиннадцать часов каждый направился в свою комнату, переполненный чувством большой дружбы друг к другу, может быть немного романтическим, и предвкушением прогулки в Ведьмины пещеры, назначенной на завтрашнее утро. Гай Вормсби вошел в двадцать четвертый номер, Питер Каулз, слегка покачиваясь от выпитого бренди, — в девятнадцатый, а Кэтрин Каулз волшебным образом растворилась в проеме двери двадцатого номера. Однако, прежде чем войти к себе, Гай Вормсби, увидев Энн у ее двери, подошел к ней и вдруг обнял и крепко поцеловал, а затем отпустил ее, повернулся и пошел прочь по коридору. От внезапности произошедшего Энн задохнулась; она была напугана и изумлена одновременно. В полном потрясении она вошла к себе в семнадцатый номер, не забыв, однако, запереть дверь. Ощущая на губах горячий и незабываемый вкус поцелуя Гая Вормсби, прежде чем включить свет, Энн с радостью отметила, что в комнате не было ничего необычного: все вещи были такими, как и должны быть: их естественные темные силуэты выделялись в слабом свете, проникавшем сквозь большое окно, — никаких намеков на серебряное свечение и другие явления прошлой ночи.

Все существо Энн было охвачено одним только волнением от поцелуя Гая Вормсби. Предположениями о том, что это могло означать, и мыслями о том, что это значило для нее самой. И желанием понять, не было ли это веселым флиртом и еще одной стрелой в сердце ее новой подруги и наперсницы Кэтрин Каулз. Это было слишком, как и все остальное в Крэгхолде: слишком быстро, слишком рано и слишком невероятно, чтобы к нему привыкнуть за такое короткое время.

Готовясь ко сну, Энн рассеянно почистила зубы и выложила свой японский халат и пижаму, так как в номере было довольно холодно; и все же не могла прийти к разумному мнению или выводу о том, что произошло. Бостон не подготовил ее к стремительным атакам и действиям Гая Вормсби. Этот поцелуй вновь поднял в ней все страхи и тревоги. А очарование Гая только довершило дело.

Вздрогнув от мысли о том, что совершенно ничего не знает о правилах поведения в изысканном обществе, Энн Фэннер выключила свет; дрожа всем телом, она забралась в свою огромную кровать с четырьмя столбиками и до самого подбородка укрылась стеганым одеялом, а мысли ее — живые и неутомимые — пребывали на романтических высотах, опьяненные изысканной атмосферой.

Энн была слишком взволнована и возбуждена, чтобы думать о чем-то другом, кроме Гая Вормсби: о том, как он смотрел, как говорил, что сказал и что сделал. Ее чувства были слишком женскими, чтобы чего-то опасаться. Она даже и не вспоминала о легендах, проклятиях и ведьмах. Даже ужасный призрак не мог бы соперничать с этим страшно привлекательным человеком во плоти — ну просто настоящим очаровательным принцем!

В семнадцатом номере было тихо; Энн закрыла глаза и попыталась уснуть. За окном не было слышно даже шороха ветра, ни шепота, ни движения.

Только стук ее собственного сердца.

В девятнадцатом номере Питер Каулз был очень занят.

Он был по-прежнему одет и рылся в ящиках бюро, стоявшего у дверей комнаты. В его стремительных движениях чувствовалось какое-то отчаяние и безысходность, хотя он прилагал огромные усилия, чтобы оставаться спокойным. Выражение его лица амурчика было гораздо жестче обычного, и было трудно представить, что Питер Каулз недавно выпил слишком много бренди в зале внизу: ловкость и проворность его движений выдавали его притворство перед остальными, когда он несколько мгновений назад изображал из себя сильно подвыпившего.

На самом деле он был трезв, как судья. Судья своих ближних — мужчин и женщин. Наконец он нашел в ящике то, что искал: пальцы его обхватили что-то в третьем ящике бюро. Из горла Питера вырвалось удовлетворенное хмыканье, и он осторожно задвинул ящик. Когда он шел к кровати, в его правой руке был ясно виден этот предмет. Даже Энн Фэннер поняла бы, что это такое: автоматический пистолет 32-го калибра с рукояткой из слоновой кости. Слоновая кость сверкнула в тот момент, когда Питер ловко крутанул пистолет в руке, прежде чем осторожно положить его в боковой карман своего мятого синего блейзера.