Танкушич приказал трем бойцам заглянуть под тахту и перетряхнуть одеяла в нишах. Но едва они тронулись с места, плач и крики усилились.

У тахты стояла красивая молодая женщина. Она держала на руках малыша в ярко-красном халатике. Чадолюбивый Габриш ласково потрепал ребенка за вихор. Глаза матери потеплели. А старуха еще больше взъярилась, коршуном кинулась на бойца и вцепилась в его руку зубами. Освободившись от нее, Габриш; полез под диван и извлек оттуда «маузер» и кривую восточную саблю.

— Нехорошо оружие прятать.

— Это не мы. Это он, — стала оправдываться красавица и указала в сторону глухой стены.

Там, скрытый тенью ниши, стоял дородный чернобородый мужчина в парчовом халате. Я узнал управителя дворца, с которым не раз приходилось встречаться. Вельможа слыл хитрым дипломатом, и бек часто поручал ему улаживать пограничные инциденты. Знал, бестия, что красноармейцы никогда не обижают женщин, поэтому и спрятался на их половине.

— Товарищ Гудков, пригласите-ка его сюда, — попросил я.

Но управитель уже сам шел навстречу Гудкову. Как же, старый знакомый! Не раз сопровождал его от границы до штаба и обратно.

Льстиво улыбаясь и что-то бормоча, управитель протянул унизанную драгоценностями пухлую руку. Красноармеец гневно оттолкнул ее.

— Ну и гад! Уверяет, что у него сердце наполнилось радостью, как увидел меня...

Я знал, каких усилий стоило Гудкову сдерживать себя. Перед самым выступлением в поход из штаба группы пришел пакет с характеристиками на военных и политических деятелей Бухарского ханства. В числе особенно злобных врагов Советской власти назывался  и управитель дворца хатырчинского бека. В 1918 году он командовал конным отрядом головорезов, который разрушил железную дорогу и линию телеграфа между станциями Зирабулак и Зиадин. Семьи железнодорожников были безжалостно вырезаны. Среди других погибли отец, мать, бабушка и малолетняя сестренка Гудкова.

На привале в Пейшамбе я рассказал бойцам об этом, а Гудкову дал прочитать перечень злодеяний виновника гибели его близких. И вот теперь он стоял лицом к лицу со своим кровным врагом.

Гудков долго не находил подходящих слов. Потом зло крикнул:

— Туша ты свиная!.. Успокой женщин и ребят. Им бояться нечего. Это только ты способен истязать беззащитных. А мы уйдем отсюда, как только убедимся, что здесь не спрятались сарбазы.

Вельможа сделал вид, что не понял Гудкова.

— Что будет с женами, детьми и матерью бека? — спросил он.

— Это решит новое народное правительство Бухары. А пока пусть не выходят из дворца, — распорядился я.

— Можно ли остаться с ними? Бек поручил мне заботиться о них.

— Нет, вам здесь делать нечего. О них позаботится народная власть, а вы теперь военнопленный.

— Как? Я же не имею никакого отношения к армии.

— Это неправда. Вы офицер, имеете чин токсабы[12], командовали хатырчинским отрядом в восемнадцатом году. За совершенные перед Советской властью преступления придется отвечать...

Под конвоем бывшего управителя вывели на улицу.

6

По зову трубы со всех сторон в центр города стали стекаться подразделения, группки, одиночные бойцы. Командиры строили людей, выясняли потери. Они были сравнительно невелики, но все равно омрачали  радость победы. В 1-м эскадроне пограничников особенно скорбели о гибели старейшего бойца венгра Немеша. Он добровольно вступил в отряд самаркандских красногвардейцев еще в конце 1917 года.

Тяжелое ранение надолго вывело из наших рядов Михаила Шишкина. Не повезло и Ване Плеханову. При штурме одного из дворов он случайно попал под свою же гранату. Осколки поразили мягкие части тела. Раны смазали йодом, забинтовали. Плеханов остался в подразделении.

Трофеи наши были богатыми. Наибольшую ценность представляли двадцать захваченных орудий. Количество винтовок, сабель, лошадей подсчитывалось.

Мы с военкомом решили съездить на станцию Зирабулак, где остановился штаб группы. С собой взяли взвод венгерской конницы — в кишлаках и прибрежных тугаях пряталось немало разбежавшихся сарбазов. Но нападать на нас они и не подумали.

— Хорошо, что приехали, — встретил нас Крыжин. — Сейчас проинформирую об обстановке, а потом представлю начальству. Кужело доволен действиями отряда.

Крыжин развернул карту. Он сообщил, что задачи на первый день все выполнили успешно. Самаркандская группа овладела Китабом и Шахрисябзом. Чарджуйская, действуя совместно с бухарскими революционными отрядами, еще 28 августа захватила старый город и крепость Чарджуй, а затем частью сил заняла аму-дарьинские переправы Наразым и Бурдалык, отрезав противнику пути отхода за границу. Главные силы чарджуйцев уже вышли к Каракулю.

— Пока не так, как хотелось бы, идут дела под Старой Бухарой, — заключил Крыжин и сразу же повел речь о наших дальнейших задачах. — Теперь слушайте, что вам завтра делать. Вместе с отрядом Сокольского, который находится в захваченном им Мир-Базаре, с утра двинетесь на Зиадин. Надо добить бежавших из Хатырчи и разгромить войска зиадинского бека. Важно не выпустить их на Зирабулакские высоты. С этой целью между станциями Зиадин и Зирабулак уже курсируют наши бронепоезда... Понятно? Тогда пошли к командующему...  

Комбриг Кужело разместился в доме начальника станции. Мы застали его за письменным столом. При нашем появлении он отложил ручку и шагнул навстречу.

— Рад видеть вас. А еще больше рад сообщению о взятии Хатырчи. Молодцы!

Мы присели на диван. Эрнест Францевич расспрашивал о людях, интересовался взаимоотношениями между бойцами разных национальностей. Он хорошо знал всех командиров и многих бойцов мадьярского дивизиона.

Когда речь зашла о павших в бою, я попросил разрешения отпустить на их похороны в Катта-Курган человек тридцать пограничников во главе с командиром эскадрона Танкушичем.

— Согласен, — хлопнул меня по коленке Эрнест Францевич. — Героев надо похоронить достойно...

В обратный путь мы отправились ночью. Кругом — тьма-тьмущая. Лишь над головой яркая звездная россыпь. Ехали молча. Сказывалось длительное напряжение. Отпустив поводья, многие дремали в седле. Проводник безошибочно выбирал путь в паутине многочисленных троп, исполосовавших вдоль и поперек широкую речную долину.

В город добрались благополучно. Там было тихо. Мы проехали во дворец. В саду, вокруг водоема, подстелив охапки сухого клевера, спали бойцы.

Распахнулась дверь, из-за которой лился мягкий лиловый свет. Оттуда вышел дежурный по отряду Месарош. Он доложил, что только что звонил по полевому телефону Кужело, справлялся, вернулись ли мы.

Меня тронула его забота. Эрнест Францевич всегда был таков.  

Конец Бухарского ханства

1

С рассветом я поднял отряд. Танкушич повел траурный кортеж в Катта-Курган, а все остальные выступили по дороге на Зиадин.

Когда втянулись в густые заросли джугары, впереди послышались выстрелы. Послал адъютанта узнать, в чем дело. Оказалось, сарбазы засаду устроили. Пришлось развернуться. Группа небольшая, разогнали быстро. Через некоторое время налет из тугаев. Опять задержка.

«Этак мы немного пройдем», — подумал я и рысью поскакал вперед. Головному подразделению приказал ускорить движение, а на фланги выслать разъезды с пулеметами. Они получили задачу прочесывать все места, где мог притаиться враг.

Наскоки прекратились. Темп марша увеличился.

Перед Зиадином 2-й мадьярский эскадрон должен был остановиться. Однако его командир Габор, которого у нас считали осторожным и несколько медлительным в решениях, на этот раз мгновенно сориентировался и проявил похвальную инициативу. Увидев, что отряд Сокольского подошел к городу раньше нас и уже дерется, венгр с ходу включился в бой. Он атаковал неприятельский заслон в юго-восточной части Зиадина, опрокинул его и ворвался в крепость.